История 400-летнего Новокузнецка развивается вокруг нехарактерных для Западно-Сибирской низменности гор – Вознесенской, Маяковой, Соколиной (она же Соколовая, Соколуха) и Старцевой гривы. Я заметил, что практически каждый, кто погружается в атмосферу города, не в состоянии обойти их стороной. С упоминания этих вершин местного масштаба, как правило, начинаются рассказы старожилов и краеведов. Поэтому можно подумать, что здесь горный край. Однако небольшие предгорношорские возвышенности служат обязательной привязкой к местности, потому что обладают притягательной силой и манят всех, кто живет в славном городе-труженике. Взобрался на сопку - и самый крупный промышленный центр Кузбасса будто на ладони. Одних заводских труб и линий электропередачи несметное количество. Тянутся к небу производственный дым и светленькие небоскребы последних лет, затерялись в зеленых зарослях дома – свидетели советской индустриализации и строительства Запсиба. Но все еще просматривается смолисто-маслянистая будто от рождения река Аба, а Конобенихи и Горбунихи – главной возмутительницы спокойствия в паводки в центре города вплоть до 1970-х годов - совсем не стало. Текут они по подземным бетонным лабиринтам. С Вознесенской горы островком смотрятся черные реликтовые тополя, приютившиеся у ее подножья и «повидавшие» всякое. И не за четыре столетия, а за тысячелетия. Как подтверждают раскопки местных археологов во главе с научным сотрудником музея-заповедника «Кузнецкая крепость» Юрием Викторовичем Шириным, здешние места, где Томь принимает в свои объятия Кондому, давным-давно привлекают человека. На этих взгорьях, наверное, стояли и те, кто в 1618 году выбирал место для деревянного острога. Тут повернёшься в сторону севера, коснёшься взглядом реки - и уйдёшь в глубь времен. Представляешь, как по гребням волн мчатся челны, преодолевшие на большом пути от Томска встречные бурлящие перекаты и миновавшие пристани в местах нынешней Пачи и Писаницы. А где-то под тобой был причал, где разношерстный люд загружал лодки пушниной. В каждой - одних соболиных шкурок по несколько сотен. А еще - шкурки лис, куниц, бобров. Другие плавсредства наполняли мешками с рожью, ячменем, пшеницей, овсом и мукой, свезенными из ближайшей округи. В то время Томск мог принимать по воде из южной части Кузнецкого края сколько угодно груза, если опираться на сведения летописцев. Через столетие, на рубеже ХVIII века, у трехтысячного населения Кузнецка хлопот не убавилось. На горе Вознесенской у стен обновленной в наше время Кузнецкой крепости часто упоминают имя человека, которое на слух вовсе не сочетается с сибирскими фамилиями. Речь идет о прибалтийском немце. Это - Густав Густавович фон Штрандман. С 1789 года он более десяти лет был генерал-губернатором Сибирского края. До этого прошел Польшу, Турцию и Азов, командовал Томским и Сибирскими полками, Сибирской дивизией. При нем император Павел I утвердил проект модернизации кузнецкого форпоста с системой оборонительных рвов и валов. Существуют его записки 1769–1800 годов, частично переведенные на русский язык с немецкого. Штрандман в своих описаниях не должен был обойти стороной Кузнецк. В исторических очерках говорится об арестантах и вольнонаемных людях, строивших укрепления, а генеральское имя замалчивается. При нем-то уж точно говорилось об уральских пушках для крепости, которые все еще «живы». Однако сибирская часть дневника Штрандмана остается недоступной. В результате приходится ограничиваться знанием пары географически близких нам выдержек из бытописания генерал-губернатора. «7-го апреля 1778 года, в первый день Пасхи, прислали в Ревель указ, что я назначен командиром Томскаго полка, на место умершаго полковника Ильина, - пишет Штрандман, - поэтому я должен был ехать в Астрахань, представиться губернатору Якоби. Это назначение было мне очень неприятно». «16-го декабря 1780 года благополучно прибыл в Петербург. На другой же день я был представлен князю Потемкину; за меня ходатайствовал астраханский губернатор Якоби, который также был в это время в Петербурге, и 20-го декабря, согласно моему желанию, я был переведен из Томскаго полка в Сибирский. Давно мне перемена по службе не доставляла такого удовольствия». И пока нам остается только догадываться о влиянии Штрандмана на внутреннюю жизнь Кузнецка. Хотя ассоциативно на это наталкивает летопись купца третьей гильдии Ивана Семеновича Конюхова, в которой значится, что в 1800 году первым городничим Кузнецка был Петр Иванович Морелла из немцев.
Спасибо товарищу Серго
Со Старцевой гривы просматривается Новокузнецк послереволюционного периода. Кузнецкстроевский городок, воспетый в стихах как будущий сад Владимиром Маяковским после разговора с Хреновым, начинался с шатров и землянок в конце 1920-х годов. После возведения барачных поселков на Верхней и Нижней колониях в Сталинске на человека уже приходилось по два квадратных метра жилплощади. Шел 1932 год. С того времени показатель беспрерывно улучшался. И тут, полагаю, нужно отдать должное высокорослому (189 см) и широкоплечему Серго Орджоникидзе, первому комиссару тяжелой промышленности СССР . Он чуть позже прибыл на Кузнецкстрой и в Соцгороде еле протискивался в комнаты многоквартирных домов, выходящих глухими торцевыми стенами на улицу. Товарищ Серго возмутился теснотой, придуманной иностранцами, потому что не хотел, чтобы на просторах Сибири люди жили в стесненных условиях. Комиссар говорил, что будет бороться за изменение «физиономии» района и всего нашего края. Благодаря Орджоникидзе поднялись дома, которые и по облику и по планировке соответствуют современным строениям и десятилетиями задают тон в архитектуре Центрального района города. До сих пор завидно выглядит 112-квартирный дом на Кирова с холодным, горячим водоснабжением и ванными комнатами. А два коттеджа за драмтеатром – вообще шедевры. К тому же в те, теперь уже не близкие годы 20-й дом на проспекте Молотова (Металлургов) был оборудован всеми коммунальными удобствами, включая мусоропровод. С подачи наркома в город стали направлять выпускников вузов из разных городов страны. Он подчеркивал, что КМК опережает мировую отрасль. Поэтому учиться быть первыми не у кого. Все новое приходилось постигать самим кузнецкстроевцам. Благое дело города – выпуск электронного собрания «400 лучших людей Новокузнецка». Оно восполнило мое любопытство относительно Андрея Севастьяновича Филиппова. Его знал как героя-землекопа, а конкретных данных о его деятельности не встречал. Оказывается, он родился в 1892 году в Кузнецке в семье золотоискателя. До 1929 года работал на приисках и в шахтах Кузбасса. На Кузнецкстрое был рядовым землекопом, потом стал бригадиром. Американские инженеры прозвали его человеком-экскаватором. Филиппов лично за восьмичасовой рабочий день вынимал до 22 кубометров грунта и до 74 кубометров грунта засыпал туда, где требовалось. И это при нормах: копка грунта – 7,5 кубометра, обратная засыпка – 15 кубометров. Его лопата - 50 сантиметров в длину и 30 в ширину – входит в экспозицию музея Октябрьской революции в Москве. А. С. Филиппов одним из первых на стройке был награжден орденом – орденом Трудового Красного Знамени.
История завода по «горячим» следам
Кузнецкстроевцы отдавали делу очень много времени и умудрялись находить свободный час. Его поглощала страсть к чтению, изучению технической литературы, чему во многом способствовал главный инженер завода, впоследствии академик АН СССР Иван Павлович Бардин. Примерно в 1928 году по его настоянию была создана прекрасная библиотека. Денег на иностранную техническую литературу не жалели. Ее свозили со всего света. Но так как пролетариат был не силен в иностранных языках, своё дело делали переводчики. И мировые новации становились доступными многим сибирякам-металлургам. Одного из них, полиглота Г.В. Седова, я знал. Он переводил с нескольких языков и был особо уважаем в коллективе, где в общей сложности работали 60 тысяч человек. Директор комбината и главный инженер здоровались с ним персонально. Он был постоянным участником семинаров патентоведов и совещаний по внедрению новой металлургической техники. Научно-техническая библиотека КМК стала крупнейшей в регионе. В 1962 году в ней было сосредоточено более одного миллиона экземпляров различной литературы, в 1980-х годах – в два с лишним раза больше. А в 1931 году на площадке промышленного гиганта работали три книжных магазина и 24 киоска с литературой и периодикой. Библиотека с 16 филиалами имела 22 тысячи читателей. В бараках и красных уголках действовали четыре кинотеатра. Помимо них функционировали 15 кинопередвижек. В следующем году на КМК появилась, вдумайтесь только, редакция истории завода. В нее входили очень известный писатель Александр Альфредович Бек, детский писатель Николай Григорьевич Смирнов и 11-летний пасынок Бека, впоследствии известный поэт Леон Валентинович Тоом. Благодаря им были выпущены две книги о КМК. Тогда же вышел первый номер многотиражной газеты «Металлург». В бытность моей работы в ней в 1973-1975 годах она выпускалась три раза в неделю на четырех полосах формата А-3 тиражом 10 тысяч экземпляров. И вот контраст - в 2005 году была создана книга «Радуга огня» со стихами новокузнецких поэтов, но она не увидела света. В этом же году ветеран Запсиба Иван Григорьевич Белый, многократно избиравшийся секретарем парткома предприятия, бился за издание книги по истории строительства Запсиба. Он сокрушался: у людей накопилось много книг. Они могли бы ими поделиться с библиотеками. Классика-то не устаревает. Но литературу не принимали даже на макулатуру. Могли взять лишь на растопку печей. Самому Ивану Григорьевичу пришлось складировать книги в гараже около своего дома неподалеку от кинотеатра «Березка» в Заводском поселке.
Автограф Максима Горького
С Новокузнецком 1960-х годов связаны и другие книжно-литературные коллизии. Опять, как и в случае с Кузнецкой крепостью, не обойтись без упоминания имени хорошо известного человека - председателя Союза советских писателей СССР Максима Горького. В Москве на первом съезде писателей в августе 1934 года его доклад слушал мой преподаватель литературоведения в Новокузнецком пединституте Алексей Федорович Абрамович. Он воспитывался в санкт-петербургском приюте, с 15 лет трудился на текстильной фабрике в Костроме, в 17 - стал журналистом. В 1932 году в Сталинграде опубликовал сборник рассказов и повесть «Петербургский приют». Стал кандидатом в члены Союза писателей. На его кандидатской карточке за № 247 стоит размашистая подпись Горького. Когда она поставлена? Либо до писательского съезда, либо во время съезда? Есть разные версии. Но для меня эти вопросы остаются открытыми, потому что невнимательно слушал рассказы Алексея Федоровича о великом пролетарском писателе. На правой стороне кандидатской карточки можно видеть, что Абрамович заплатил членские взносы за 1933 год в размере 25 рублей. Скорее всего при предъявлении ее он получил мандат делегата первого Всесоюзного съезда советских писателей СССР с правом совещательного голоса за № 484. Позже Абрамович закончил Саратовский пединститут и аспирантуру. В Кузбассе он известен также как литературный критик. Работая в новокузнецком вузе в 1960-х годах, уделял много внимания творчеству писателей и поэтов Кемеровской области. Его статьи регулярно публиковали журналы «Сибирские огни» и «Огни Кузбасса». Тогда же вышла книга очерков о литераторах Кузбасса «На своей земле». Всего же из-под пера Алексея Федоровича вышли более 70 научных работ и свыше 300 статей в периодике.
Синяя резолюция Берии
Остаются малоизученными отдельные страницы истории Новокузнецка, связанные с необоснованными политическими репрессиями, хотя реабилитация невинно осужденных идет с 1953 года. Неизвестно, по какой причине ушла в тень жизнь Тимофея Ивановича Шкляра, который в 1938-1939 годах был директором КМК, а потом арестован и осужден на 10 лет. Мне довелось держать в руках, листать и читать его дело с резолюцией Лаврентия Павловича Берии. Это было в 1991 году, когда архивы вдруг распахнули двери. Я сосредотачивался на ответах директора на задаваемые вопросы. Отчетливо помню, никакой политической подоплеки в своих действиях он не видел и настойчиво доказывал это. Что касается производства, то при нем на КМК действительно не все ладилось. Были технологические срывы, аварии, нестыковки во взаимодействии сталеплавильного и прокатного переделов. Но при Шкляре заводчане сказали новое слово в мировой металлургии, создав прообраз машины непрерывного литья заготовок, которая была внедрена только в 1990-х годах во время директорства Героя Социалистического Труда Алексея Федоровича Кузнецова. При Шкляре в Новокузнецке были построены или строились родильный дом, универмаг, жилой дом на улице Кирова, 18. То есть развивалась социальная сфера. Тем не менее последовал арест Шкляра. Ходили слухи, что отбыв срок, он жил в южных краях Советского Союза. Можно было поговорить с ним о КМК тех лет. Но к моменту знакомства с делом его уже не было в живых. Горестно. Горестно еще и оттого, что в годы репрессий на КМК пострадала комсомольско-молодежная смена рельсобалочного цеха. Молодежь пошла отдыхать на станцию Водная и не вернулась. И об этом повествуют аналогичные тома, что и Шкляра, но без резолюции Берии. Если она была сделана красным карандашом – расстрел неминуем, а если синим – тюрьма.
Контрагенты из Сиблага
Огромен вклад КМК в разгром фашистов, хотя у завода были проблемы. Так, Великая Отечественная война привела к потерям кадрового состава и усугубила ситуацию, сложившуюся в связи с необоснованными политическими репрессиями. Один из путей решения кадровой проблемы малоизвестен. Доктор исторических наук Рашит Саитгареевич Бикметов из Кемерова, в частности, установил, что в начале войны на КМК ежедневно направляли до полутора тысяч заключенных. В это мало верится. И об этом, я убежден, не знало большинство работавших на предприятии. Иван Захарович Ермаков многие годы трудился в рельсобалочном цехе. В военное лихолетье после продолжительных смен ночевал с товарищами прямо в цехе, чтобы с утра вовремя заступить на вахту. За наше многолетнее общение он ни разу не обмолвился о работниках из числа заключенных. То же самое могу сказать об Емельяне Семеновиче Грищенко из первых кузнецкстроевцев, о Николае Ивановиче Носове, Ефиме Наумовиче Мостовском, Иване Платоновиче Чиркове, с кем плотно контактировал в 1960-1970-х годах. А историкам доподлинно известно, что 8 сентября 1942 года директор завода Роман Васильевич Белан просил наркома внутренних дел выделить 650-700 физически здоровых людей из числа заключенных, которые требовались в спеццехах, на отдельных участках мартеновского производства и в железнодорожном хозяйстве. Просьбу удовлетворили частично, исключив из списка подразделений особорежимный железнодорожный транспорт. В Новокузнецке заключенные также помогали строить жилье для работников алюминиевого завода. Так называемые контрагентские работы Сиблага практиковались на Кузнецкстрое и в 1931 году. Максимальное количество заключенных выделяли в 1932-1933 годах – до 3500 человек ежедневно. Подобные сведения долго оставались под грифом «Для служебного пользования», хотя ничего предосудительного нет в том, что оступившиеся в жизни мужчины вставили на путь истинный на хороших предприятиях.
Писатель родился на балконе
В 1960-х годах в Новокузнецке стартовала эпоха строительства Западно-Сибирского металлургического завода, который нынче лучше всего виден вовсе не с Маяковой горы, а с высотных зданий Новоильинского района или с 90-метровой отметки третьей доменной печи. Много внимания Запсибу уделяло тогдашнее черно-белое телевидение. Помню впечатляющие кадры, на которых грузовики преодолевают непролазную грязь, чтобы довезти до нужного места строительные материалы и оборудование. Как и многим новокузнечанам, приходилось участвовать в запсибовских комсомольских субботниках. Но на них приезжавшим со стороны доверяли единственное - уборку мусора в возводимых монтажниками прокатных цехах. Какая-никакая, а польза от этого все-таки была. У молодежи Новокузнецка были на слуху имена молодых литераторов из многотиражной газеты «Металлургстрой» Гария Немченко и Геннадия Емельянова. Строительство завода сопровождали герои их совместной книги рассказов «Когда друзья рядом». Потом Немченко порадовал романами «Здравствуй, Галочкин!» и «Пашка, моя милиция». А Емельянов романом «Берег правый». Знакомая библиотекарша с КМК Галина Антоновна жила на Антоновской площадке с мужем Иваном Александровичем Лебедевым - художником. По ее рассказам, их семья соседствовала с Гарием Немченко. И другие соседи восхищались его усидчивостью и работоспособностью. Ведь, когда все еще смотрели сладкие сны, начинающий писатель уже строчил вирши, сидя на табуретке на узеньком балконе панельной пятиэтажки. А потом с утренней сменой металлургов на электричке ехал на завод, чтобы узнать новости и побыстрее донести их до читателей многотиражки.
Секрет успехов - в многонациональности
Запсибовская аура завораживала всех, кто в нее хоть раз окунулся. На Антоновскую площадку стекалась молодежь со всех концов Советского Союза. Уволенные со срочной службы солдаты приезжали целыми подразделениями, чтобы сначала посмотреть на ивановских невест, а уж потом подумать о трудоустройстве. Опытные специалисты в разных городах страны покидали насиженные места для того, чтобы практически сразу получить добротное жилье, не испытывать нужды в продовольственных и промышленных товарах, поскольку полки магазинов ломились от черной, красной икры и ширпотреба. Иван Григорьевич Белый, будучи на пенсии, угощал меня дома украинскими щами, горилкой и делился соображениями о заводской жизни. Я запомнил: силу 30-тысячного коллектива Запсиба он видел в его многонациональности и разнородности по месту рождения металлургов. По его подсчетам, завод собрал представителей 46 национальностей. Среди них - русские и украинцы, узбеки и таджики, татары и башкиры, лезгинцы и мордвины. Больше всего ему импонировал «маменькин сынок» из Москвы Игорь Ковалюнов. Он вместе с выпускниками новокузнецких школ трудился в теплосиловом цехе, который обеспечивал стройплощадку теплом и водой. Игорь оказался в Новокузнецке при странных обстоятельствах. После спора с товарищем на бутылку пива о том, что не боится Сибири. И спор выиграл. По словам Ивана Григорьевича, парень трудился самозабвенно, а потом вдруг решил вернуться на родину. Но там не выдержал разлуки с запсибовской стихией. И опять рванул в Сибирь. Его бригада каменщиков была лучшей на Запсибе. Ветерана восхищал и другой москвич - Юрий Лейбензон, который в комнате, где жил, ставил кровать рядом с отопительной батареей. И если ночью она вдруг остывала, поднимался с постели и бежал принимать нужные меры. Комсомольцы боготворили запсибовский гимн, в котором есть такие слова: «Было первым из нас нелегко. Мы к палаткам привыкли не скоро. А теперь мы ушли далеко, За плечами оставили город». Так оно и есть. Особо впечатляет то, что в 1962 году заводские парни и девчата сыграли 700 свадеб. Торжества оформляли букетами из живых цветов, хотя проектировщики не предусмотрели строительства в поселке оранжерейно-парникового комплекса. Поэтому запсибовцы стали выращивать цветы самостоятельно в отремонтированной теплице школы-интерната № 95. Цветами оформляли заводские улицы, создали зимние сады в Культурном центре и профилактории «Озерный». А вокруг коксовых печей зацвел яблоневый сад. В 1984 году Запсибу доверили проведение Всесоюзной школы передового опыта по озеленению территорий промышленных предприятий, где изучали его опыт по созданию «зеленого щита».
Завод-богатырь
Цехи и агрегаты на Запсибе воспринимались молодежью, словно их дети. Строители одушевляли немые громадины, создавая романтику героических будней. Многие средства массовой информации обошла любопытная анкета: «Имя: Домна. Отчество: Запсибовна. Фамилия: Комсомольская. Год рождения: 24 июля 1964 г. Место рождения: г.Новокузнецк, Антоновская площадка. Рост: гигантский – 76 метров. Вес: богатырский – 18000 т. Аппетит отличный: суточный рацион – тысячи тонн руды, кокса, известняка. Пьет воды почти столько, сколько весь Новокузнецк. Характер: покладистый. Родственники: сестра в Магнитогорске. Особые приметы: крупнейшая в мире». В 1987 году и позже мне приходилось не единожды подниматься на 90-метровую отметку самой крупной на Запсибе доменной печи №3. Этот маршрут с разрешения газовщиков и горновых проложил мой коллега по информационному агентству ТАСС фотокорреспондент Анатолий Николаевич Кузярин. 90 метров – еще не вся высота домны. По-моему, оттуда до вершины еще не меньше 20 метров. Но и с этой точки открывается заводская панорама, где тепловозы, автомобили и люди на фоне домен и конвертерных цехов выглядят, как лилипутики из мультфильмов. Сознательно упустил небольшую деталь: на верх домны мы поднимались на лифте. Если бы не было его, вряд ли смогли одолеть подъем по металлическим лестничным маршам. Примерно в августе 1981 года пришлось подниматься на одну из отметок нового электросталеплавильного цеха КМК, строившегося прославленной бригадой монтажников Героя соцтруда Василия Бранца. Коленки дрожали. Особенно при спуске вниз с высоты. Но та высота не идет в сравнение с запсибовской. Так что обыкновенному человеку непросто оторваться от земли-матушки.
Демократия площадей
В августе 1990 года в Новокузнецк приезжал Борис Николаевич Ельцин как председатель Верховного Совета РСФСР (в городе он был три раза, в том числе в 1993 году как первый президент Российской Федерации). Когда Ельцин прибыл на Запсиб, его спросили, не поедет ли он на лифте на 90-метровую верхотуру доменной печи. Он сказал: «Зачем лифт, поднимемся наверх пешком по лестнице». Преодолели первые два пролета: это метров десять от земли. Он остановился на площадке из рифленого металла. Рядом – сопровождающие, и я устроился поблизости. Борис Николаевич протяжно произнес: «Вот когда я работал в Свердловском обкоме партии, то был у меня друг-строитель из Кузбасса. Как же его?..» Свита молчит. Я говорю: «Наверное, Асташов». «Да, конечно же, Серафим», - отозвался Ельцин, потом многозначительно посмотрел и на меня, и на свиту. После этого он углубился в сравнение Урала с Кузбассом. И весь пыл подниматься на домну у гостей испарился. Тот случай, когда я назвал имя строителя, помог в дальнейшей моей работе в качестве корреспондента ТАСС по Кемеровской области при освещении в СМИ деловых поездок Бориса Николаевича.
«Сигары» с жидким чугуном
Вернемся к разговору о поэтизации металлургической отрасли. В 1968 году из конвертера в сталеразливочный ковш хлынула запсибовская сталь. Этот момент, по-моему, опоэтизировал участник Отечественной войны, занимавшийся подготовкой рабочих кадров, поэт Глеб Холоденин: «Вот она настоящая, пламенем озаренная, солнечная, бурлящая, нашим трудом рожденная». А вот новокузнецким железнодорожникам было не до поэзии, когда мимо железнодорожного вокзала и пассажирских перронов проходили составы с жидким чугуном КМК для Запсиба. Этот единственный в мире способ кооперации двух предприятий впервые был опробован 19 марта 1975 года. Я, репортер заводской многотиражки, пришел в доменный цех КМК примерно в пять часов утра, потому что заранее узнал о предстоящей заливке чугуна в миксер на железнодорожном ходу. Было прохладно, но около домны холода не чувствовалось. Внешне обстановка обычная. Спокоен главный доменщик КМК Николай Иванович Валов. Он поднялся на эстакаду. А мне хотелось увидеть, как на тепловозной тяге тронется первый миксеровоз, похожий на 30-метровую сигару двухметрового диаметра, кажется, с 200 тоннами раскаленного металла. Люди на всех участках сработали четко, необычный состав благополучно прибыл на Запсиб, чтобы «подкормить» конвертерные цехи. Эпопея продолжалась до 1990 года. Обошлось без происшествий, хотя, по большому счету, для таких опасных перевозок нужны были специальные железнодорожные пути.
Классный мужик
«При проведении миксерных составов чуть ли не через весь город нас кошмарило», - говорил Аман Гумирович Тулеев, вспоминая свою работу в Новокузнецком отделении Западно-Сибирской железной дороги. Впервые фамилию Тулеев услышал от друзей в 1978 году. Они говорили: «Появился в Новокузнецком отделении железной дороги классный мужик, хочешь по делу с ним переговорить, иди вечером, он на работе допоздна». Вскоре в один прекрасный момент так и вышло. Он не спросил, кто я такой и откуда взялся. Вероятно, кое-что уже знал обо мне от часто бывавшего у него фотографа Геннадия Олимпиевича Нефедова. Может быть, видел в городской газете «Кузнецкий рабочий», выходившей 120-тысячным тиражом, мою фамилию под материалами на производственную тематику, публиковавшимися, как говорили полиграфисты, «подвалами», на второй странице. А мы называли эти материалы «кирпичами». При встрече Тулеев мигом погрузил в проблему: электрички из центра города на Западно-Сибирский металлургический комбинат пробиваются с трудом. Пути трещат по швам. Это опасно. Надо не только ремонтировать, но и модернизировать направление. Нужна кооперация с промышленниками. Как-никак ежедневно почти 30 тысяч металлургов пользуются электропоездами. На них они добираются до завода, а потом возвращаются домой. Инициативы Тулеева поощрял начальник Новокузнецкого отделения Западно-Сибирской железной дороги Андрей Иванович Клепиков. Поезда из Кузбасса в сторону Транссиба шли тогда друг за другом через каждые 6-10 минут. Клепиков никому не мешал, быстро просматривал графики и переходил на следующий круг. Он мог с юмором высказаться на «горячую» тему. А Тулеев людские неудобства воспринимал как боль души. И производственную неустроенность железнодорожников выхолащивал в меру своих возможностей, напористости и темперамента. Делать это было совсем непросто. Скажем, в стороне от путей смастерить будку из теса, где бы при низкой температуре могли перевести дух осмотрщики вагонов, мог только решительный человек. Первое, с чем он сталкивался – с так называемыми фондируемыми материалами. К ним относились те самые обрезные доски. То есть он должен был загодя обосновать потребности в материалах, добиться утверждения их чуть ли не на уровне Госплана СССР. А нужны ведь еще гвозди, молотки, ножовки. Тулеев не мог ждать, когда бюрократическая карусель проделает путь до Москвы и обратно. На свой страх и риск одному ему известными способами находил то, другое и третье, направлял людей на строительство хозяйственным способом. С незатейливых будок начинали переустройство. Но рабочие быстро привыкали к хорошему. Аппетит, что называется, разгорался во время еды. Когда работники вагонной службы на станции Томусинская под прикрытием Тулеева и Клепикова возвели отапливаемые кирпичные производственные здания, радости не было предела. Появилась возможность поставить станки для ремонта инвентаря, а после работы умыться, переодеться.