Анжерка – самый главный город в мире. Улица Степная – самая главная улица в мире. Дом Филипповых – самый главный дом в мире. Хозяин дома – самый главный человек в мире.
Шурка учредил в своем сознании эту схему мироздания к семи годам. Поверил в такую схему. И всю жизнь утверждался в своей вере.
После прочтения книги у читателя, надеюсь, не возникнет желания возразить против такой схемы миропонимания.
Главный герой книги – дед Павел. Чаще всего он будет незримо присутствовать в мыслях, словах и поступках других персонажей. Как говорится, будет находиться «за кадром».
Жизнь и удивительные приключения Шурки представлены в виде отдельных фрагментов. Они изложены не последовательно. Пытливый читатель может обнаружить нарушения хронологии. Это действительно так. Но, по сути, для Шуркиной схемы эта вольность не имеет разрушительного значения.
Автор записал все воспоминания, приключения и размышления со слов Шурки, которому исполнилось к тому времени семьдесят лет.
И юному, и взрослому читателю предоставляется возможность сравнить себя с Шуркой, детство которого проходило в главном городе мира, в доме деда Павла.
Детсад
Этой зимой Шурку с Наташкой наконец-то приняли в детсад на новой колонии. Оформлять начали еще с осени. Ставили то одну прививку, то другую. Заставляли сдавать то кал в спичечной коробочке, то мочу в стеклянной баночке. Потом велели лекарства попринимать и витаминки.
И вот теперь по утрам в доме Филипповых раздавался Наташкин рев. Детей собирали в детский сад.
* * *
Костя, обхватив своими могучими руками девчонку, поднес ее к маме Гале. Та стояла наготове с наполненной ложкой. Одним движением она ловко влила рыбий жир в Наташкин орущий рот.
Шурка, как и сестренка, тоже не мог принимать с радостью это мерзкое лекарство от рахита. Мать налила в алюминиевую ложку мутную маслянистую жижу из пол-литровой бутылки. Бережно, чтобы не пролить на пол, стала прицеливаться в Шуркин рот.
– Мам, чего-то пимы не на ту ногу надеты.
Шурка нагнулся. Попытался переобуться. Хотел таким образом избежать экзекуции. Или хотя бы отдалить время. Но тут же получил подзатыльник от матери.
– Новые пимы на любу ногу сгодятся, – объяснил Костя маленькому племяннику.
– Открывай рот пошире, – скомандовала мать Шурке.
– Ты, Галя, в деревянной ему подай, в дедовой! – оказалась рядом баба Поля и протянула обгрызанную по краям ложку.
Шурка, зажмурив глаза, мужественно проглотил мерзкую жидкость. Из дедовой ложки было не так страшно.
– Брр, бр-р-р! – озвучил процедуру Костя, мотая головой и выглядывая из-за бабушкиной спины.
* * *
К детскому саду Шурку готовили всем большим семейством. Купили матроску и сандалии с ремешком, чтобы переобуваться можно было. Тамара подстригла ему блестящей машинкой белобрысые лохмы. Оставила только чубчик спереди.
– Белые чулки не возьму! – сопротивлялся Шурка. – Они девчачьи! Отдайте Наташке!
– Они всего до колен тебе! Это же гольфы. В саду мальчишки такие носят, – уговаривали его все хором.
– Не пойду я в ваш сад! – Шурка не принимал никаких доводов, пока домашние не пожаловались на него деду.
– Лександра, ты почто не слушаешься старших? Такие гольфы надевали русские офицеры и генералы на парад. Ты чего, хошь плюнуть в традицию нашу? – дед строго посмотрел в Шуркины глаза.
– Не, не хочу плювать, – стал на всякий случай оправдываться Шурка.
Незнакомое слово озадачило мальца.
– Ты не вздумай там фулюганить, – учила баба Поля.
– Про «спасибо» и «пожалуйста» не забывай, – попросила Шурку мама.
– Еслив чо, ты... промеж глаз его! Приучайся солдатом быть, – сказал Костя и поднес к Шуркиному носу свой огромный кулак.
И тут же получил подзатыльник от своей строгой матери.
– Деда, а кто такая «традиция»? – поинтересовался внук у деда.
– Энто вещь сурьезная, Лександра. Стержневая линия до скончания века, – принялся неторопливо объяснять дед внуку. – Кто плюет в нее, тот непутевый по жизни ходит... Понял?
– Ага! – ответил Шурка, хотя еще больше запутался.
Перед сном он проверил, не забыли ли, случаем, положить в его сумку генеральские гольфы. На следующий день начиналась новая жизнь. Нельзя будет подвести деда.
* * *
Дед Павел загодя учил внука читать. Шурка любил слушать деда, когда тот после ужина читал всем «Правду» или «Борьбу за уголь».
– Ну-ка, Лександра, подсоби мне. – дедушка снимал очки, подносил текст поближе к глазам. – Не вижу, чо тут пишут, – обращался к Шурке и протягивал ему газету.
Шурка медленно по слогам читал мелкий текст. Читать заголовки получалось быстрее. Дед Павел хвалил внука. Шурка очень гордился, что отмечают его старание. Постепенно научился одолевать всякое чтение.
* * *
В детском саду быстро узнали, что Шурка умеет читать. Однажды воспитательнице надо было куда-то отлучиться. Она посадила Шурку посредине комнаты, дала ему книжку и попросила почитать вслух. Велела всем не шуметь и слушать сказку. Сама ушла. Шурка стал читать с выражением, как учил его дед Павел.
Вернувшись, воспитательница увидела, что все дети, затаив дыхание, слушают Шурку. Даже непослушные пацаны, которые всегда норовили обидеть кого-нибудь, разинули от интереса рты. А Шурка не только читал, но и в лицах изображал сказочных героев.
– Дети, приготовиться всем к обеду, – скомандовала воспитательница.
– Пускай дочитает! До конца пусть дойдет! – закричали дети.
В детском саду Шурке нравилось. Его все любили и хотели с ним дружить. Там он научился рисовать самолет, на котором улетел на войну Сашка Мандрыгин. Там ему понравилась девочка. Непослушные пацаны пытались ее обидеть, а Шурка заступился. Показал обидчикам кулак, как научил Костя.
* * *
Как-то раз Шурку выгнали из детсада. Случилась беда. Дал пацанам пострелять из своей рогатки. И надо же! Кто-то из них разбил стекло прямо в кабинете заведующей. На дворе была ранняя весна, и еще стояли холода. Окно пришлось завешивать одеялами и прибивать фанеру. Шурку объявили хулиганом и разбойником.
Виновника посадили под домашний арест. Два дня его все ругали и стыдили. Он не мог найти себе места в доме. Переживал.
Когда об этом узнал дед Павел, он сказал внуку:
– Всяко быват в жизни, Лександра... Не отпирайся. Скажи им: виноват, мол, исправлюся...
На следующий день дед взял Шурку за руку и они пошли в детсад вместе. С собой принесли стекло и инструменты. Вырезали алмазом нужный размер и вставили новое стекло взамен разбитого. Пацаны с завистью наблюдали, как Шурка ловко помогает деду. А заведующая разрешила ему снова посещать детский сад.
* * *
Однажды летом Шуркины двоюродные братья Витька с Толькой, тети Тани Сайкиной старшие дети, пришли за ним в детсад. Они уже были школьниками. Толька перешел в третий класс, а Витька в пятый. На каникулы они приехали к деду Павлу из Сталинска.
Забрали Шурку домой. Возвращались по Мамонтовскому проулку. Стали дурачиться. То подножку поставят, то сунут в нос пушистый одуванчик, то толкнут друг друга на кучу пушистой золы. В Анжерке напротив каждого дома были такие кучи. Топили печки углем, а золу выносили на улицу.
Не доходя до Сахалинки, Толян подкрался сзади, сорвал с Шуркиной головы кепку и со всей силы запустил ее ввысь. Кепка долго описывала в небе дугу, пока не залетела в крону высоченного тополя. Застряла в ветках.
Стали обсуждать, что теперь делать. Попытались влезть на толстое дерево. Ни у кого не получилось: снизу не за что было ухватиться. Пытались сбить из рогатки. Стреляли, стреляли, и тоже не получилось.
– Ладно, пошли домой! Скажем, что забыли в детсаду. А когда, дескать, вернулись, то она уже пропала, – предложил старший из братьев Витька.
– Я мамке своей скажу, она тебе новую купит, – добавил Толька.
– Это же деда мне ее сшил! Из своей... Она лучше новой... – заволновался Шурка.
Он не хотел расставаться с ценной вещью просто так. Уселся на кучу золы.
Толька нашел где-то осколок кирпича и стал швырять его, стараясь попасть по кепке. Раз – мимо! Два – мимо!
– Дай-ка я! – потребовал Витька.
Прицелился и швырнул осколок вверх.
– Попал, попал! – заорал Толька.
Шурка вскинул голову. Вниз летела сбитая кепка. Он протянул к ней навстречу руки, но раньше прилетел кирпич. Удар в лоб сбил его с кучи золы. Очнулся Шурка уже тогда, когда Витька, перекинув его через плечо, помчал домой. Шурка висел вниз головой, сжимая в руках дедову кепку.
Толька бежал впереди и кричал:
– Шурку ранило!
Из раны лилась алая кровь и капала на траву, оставляя след по всему Мамонтовскому переулку.
Дома Шурку окружило все большое семейство Филипповых. Прибежали с огорода. Побросали все свои дела на кухне и в комнатах. Охали, ахали, наперебой советовали, что надо делать в таких случаях. Обтерли от крови. Поменяли рубашонку на чистую.
Шурке было не больно и почему-то хорошо. Он так и не выпустил из рук спасенную вещь.
– Доигрался, постреленок! Пороть тебя некому! – беззлобно ругалась баба Поля и хлопотала около Шурки.
Присыпала рану растертым березовым углем и приложила на лоб раздавленный свежий лист подорожника.
– Ничо, до свадьбы заживет, – добавил Костя.
* * *
Вечером пришла с работы Шуркина мама, обработала рану йодом и забинтовала голову настоящим белоснежным бинтом.
После ужина дед Павел, как обычно, надел очки. Ему поднесли газету «Борьба за уголь».
Прежде чем начать читать вслух, дед посмотрел на внука поверх очков и сообщил всем:
– Ну, теперь Лександра у нас как Щорс. Настоящий генерал.
Ночью, перед тем как уснуть, Шурка позвал маму и шепотом, чтобы не услыхала Наташка, спросил у нее:
– Мам, а кто такой Щорс?
Мать заботливо подоткнула ему одеяло, поцеловала в то место, где под бинтом алела рана, и вполголоса запела над кроватью:
Шел отряд по берегу, шел издалека
Щорс под красным знаменем, командир полка.
Голова обвязана, кровь на рукаве,
След кровавый стелется по сырой траве...
– А у моего деда есть красное знамя? – не унимался Шурка, выглядывая из-под одеяла.
– Есть. У него все есть.
– А мне даст?
– Зачем тебе?
– Ну, чтобы ходить с им!
– Спи давай. Намаялся за день... – улыбнулась мать.
* * *
На следующий день вся ребятня на Степной крутилась вокруг Шурки. Даже с Сахалинки прибегали посмотреть и потрогать забинтованную голову. Юрка Забегалов дал прокатиться на велике, хоть Шурка и не просил. А Юркина сестренка Надька за просто так дала куснуть горбушку, посыпанную сахарным песком. Два раза.
Лунатик
Однажды Шурка узнал, что он лунатик. А дело было так. Парни Курнаковы, Кислухин дядя Гера и Виктор Щербаков дня на три поехали на своих мотоциклах порыбачить на Яю. Заодно и пострелять рябчиков.
Шурка хитрым способом увязался за ними. Пока шли сборы, он спрятался в люльке среди поклажи. Обнаружили его, когда добрались до места. Решили оставить мальца. Ну не возвращать же!
Надо сказать по секрету, что Кислухин заранее договорился с дедом Павлом взять с собой парнишку. Но об этом никто не знал, даже Шурка.
* * *
Дядя Володя Курнаков сделал под его рост удочку. Показал Шурке, как надо червяка цеплять. У него ловко получалось. Он клал на ладонь, как в лодочку, темно-красного проворного червяка. Такого просто так на крючок не нацепишь! Другой ладонью дядя Володя гулко прихлопывал лодочку. Червяк переставал на некоторое время извиваться. Секунды хватало, чтобы проткнуть его крючком на всю длину. Рыба в детские годы Шурки не была дурой. Если увидит плохую наживку, не возьмет.
Ловилось хорошо. Течение в этот раз было сильное. Речка еще с весны хорошо наполнилась. В заводях клевал пескарь и ершик для ухи. Окунька можно было поймать подальше, на стремнине. Но Шуркина удочка туда не доставала.
Посередине речки еще с прошлых лет, во время молевого сплава, образовался основательный затор из бревен. Даже быстрое течение не могло разметать образовавшийся остров. Курнаковы были крепкими мужиками. Дядя Володя и Геннадий, преодолев стремнину, забрались на затор и стали забрасывать снасти оттуда. Вокруг них речка бурлила и пенилась.
Шурка в это время ловил у берега пескарей да сорожек. Колючие ерши тоже попадались. Рыбачок мечтательно глядел на середину. Там на заторе взрослые рыбаки вели настоящий промысел. Своими большими удочками парни Курнаковы ловко подсекали жирных окуней. Попадались даже щурята.
Течение реки кружило голову. Бревенчатый остров раскачивался на быстрой стремнине. Пенилась набегающая волна. Мальчонке грезилось, что над рекой мчится корабль с мачтами. Светлые рубахи мужиков казались парусами. Плавать как следует Шурка еще не умел. А то бы тоже переплыл к ним!
* * *
Тем временем Виктор Щербаков с дядей Герой Кислухиным заканчивали обустройство лагеря для ночевки. Из березовых жердей соорудили каркас. Обложили сверху донизу еловыми ветками. На берегу получился просторный шалаш – задом к лесу, передом к речке. Устлали внутри сеном. Притащили из лесу сухое дерево. Ловко нарубили дров. Сделали кострище. Вбили посередине две рогатины. Потом, когда толстые бревешки прогорят, на рогатины положат березовую жердь с подвешенным котелком и над горячими углями можно будет варить уху.
* * *
К вечеру свернули удочки. Наловили много. Шуркиных пескарей, сорожек и ершей отобрали для ухи. Рыбу покрупнее густо переложили желтыми цветками пижмы и свежей хвоей.
– Так она не попортится. Дотерпит до дому, – управляясь с рыбой, поучал Шурку дядя Гера Кислухин. – Меня научил дядя Паша Филиппов. Твой дед, Сашок, во всем толк знает!
Шурке было приятно слышать такое про деда Павла. Дядя Гера был очень добрый. Шурка всегда тянулся к нему. Гарольд Андреевич! Так иногда величали в родне дядю Геру. Он был мужем двоюродной сестры Шуркиной мамы. Все величали ее – Вера Никитична, а для Шурки она была тетей Верой. Кислухины жили в своем доме на третьей шахте с бабой Аксиньей и Пашкой. Аксинья Даниловна Чернова, или баба Сина, доводилась Шуркиной бабушке родной сестрой. Она была тихой и очень доброй женщиной. Сина родила Пашку немощным и неразвитым. Он был инвалид с детства, как и Костя Филиппов. Пашка не мог обходиться без ее присмотра.
Маленькая Лилька, дочь тети Веры, была Шуркиной одногодкой, троюродной сестренкой и подружкой. Тетя Вера в школе преподавала немецкий Шуркиной маме. По выходным они вместе бегали в горсад на танцы.
– Крутить хвостом – нехитрое дело, – говорила про них баба Поля.
Потом родилась Лилька. С целины приехал дядя Гера Кислухин. Стал мужем тети Веры и Лилькиным неродным отцом. Его приняли на бульдозер в Дорстрой. Строил в тайге дорогу из Анжерки в Кемерово. Его все любили. Он заботился обо всех. Дед Павел за это его уважал и позволял бабе Поле отпускать Шурку с ночевкой к Кислухиным.
У дяди Геры был черный мотоцикл «Иж-49». Шурка любил помогать Кислухину ремонтировать его серьезную технику. Особенно нравилось смазывать солидолом подшипники. На таком мотоцикле можно было проехать хоть куда: за грибами, за ягодами, на охоту. Преодолевал запросто любую гору! По улице Просвещения на Хип-Хап дядя Гера несколько раз возил Шурку на бензобаке. Посадит его впереди себя между колен, и едут! Шурка жмет на черную кнопку, и мотоцикл пипикает на всю округу. А один раз дядя Гера прокатил Шурку на задней сидушке, как взрослого!
* * *
– А почему речку называют Яя? Две буквы всего, – поинтересовался Шурка.
– Одна буква! И та самая последняя!
– Не только речку, еще и станцию так называют. И поселок тоже.
– Интересно, а как называют жителей поселка?
Мужики стали балагурить по поводу названия. Шурке было интересно узнать правду. Дед Павел приучал его узнавать то, чего не знаешь. Говорил: вникай во все! Или умом доходи, или узнавай у грамотных людей.
А как узнать, если вокруг никто не знает? Выручил дядя Гера.
– Тут вокруг жили знаменитые охотники. Зимой в тайге соболей стреляли. Лучше них никто в мире не мог так добывать ценную пушнину, как они. Купцы за соболей огромные деньги давали. А летом охотники у речки квартировались. Рыбой кормились. «Яя» на их языке все одно что «лето». Они называли себя чулымцами, то есть родственниками кузнецких татар... Через триста верст Яя в какую речку впадает?
– В Чулым! Я туда на мотоцикле ездил рыбачить. Туда наша летняя речка и течет, – вступил в разговор Виктор Щербаков.
– То-то и оно! А по-чулымски «яя» и есть «лето».
Шурка с интересом слушал эту историю. Запоминал. А в голове складывалась картина о сказочных охотниках. «Как же хорошо в Анжерке! Тут и Яя рядом», – думал в это время Шурка.
– А еще в Яе и Чулыме золото мыли. До сих пор много его тут на дне, – продолжал свой рассказ дядя Гера Кислухин. «Он, видать, много знает разных историй! Его тетя Вера – учительница. В доме уйма книг», – вспомнил Шурка. Он любил разглядывать книжные полки, когда бывал у них в гостях.
Особенно заинтересовало Шурку золото. Пока шел мужской разговор, Шурка пошел на берег, лег лицом к воде и стал рассматривать песок на дне. Сердечко колотилось от предвкушения. А вдруг найдет сейчас это самое золото?..
* * *
Посидев после ухи у костра, напившись чая из листа таежной смородины, мужики полезли в шалаш готовиться к ночевке. Утром пораньше надо было поднять рябчиков из травы на полянах. Дядя Володя и дядя Гера хорошо их били влет из двустволок. У Виктора Щербакова была одностволка, но он стрелял не хуже других.
Шурка устроился в шалаше между больших и теплых мужиков. Черный лес с огромными деревьями и дикими зверями был не страшен в такой компании. Еловый лапник, которым был тщательно накрыт шалаш, скрадывал шум реки. Намаявшись за день, Шурка быстро уснул...
* * *
Среди ночи дядя Володя Курнаков проснулся и тихонько полез наружу. Захотелось до ветру. В пустом небе висела яркая круглая луна. Бревенчатый остров посередине реки виден был почти как днем. Костер уже совсем погас. Упавшая с вечера роса сулила солнечное утро. Дядя Володя в темноте обошел с дозором вокруг шалаша и вышел на берег покурить. И вдруг ему показалось, что на заторе виднеется что-то постороннее. Днем такого не было. Стал вглядываться.
– Ядри-ит твою налево... – только и смог он вымолвить.
На торчащем из реки бревне он разглядел маленькую человеческую фигурку. Перекрестившись на всякий случай, он стал всматриваться еще пристальней. Точно! На краю бревна, прямо над водой, сидел неподвижно маленький человечек, обхватив колени руками. На фоне лунного неба ясно выделялся его темный силуэтик. Первым делом дядя Володя хотел окликнуть ночное привидение, но не осмелился. Видавший всякое в своей жизни, испытанный в подземельях шахтер, он испугался и попятился от реки.
В шалаше храпели мужики. Посветив спичкой, дядя Володя с изумлением обнаружил, что среди них нет Шурки.
– Гера, вставай. Вставай, вставай, говорю! – вполголоса стал будить Кислухина.
– Где, кто, чего? – поднял заспанное лицо Гарольд Андреевич и потянулся в изголовье за своей двустволкой.
– Да тут, язви его, такое дело... Шурку проспали...
– Какого Шурку? Как проспали? – все еще не мог проснуться Кислухин.
– Какого, какого... Филиппова!
В шалаше стали просыпаться остальные мужики.
– Может, он под край закатился или выполз наружу? – высказал предположение Геннадий Курнаков.
Обшарили все внутри шалаша.
– На речке он! На бревнах замер! – сообщил испуганно дядя Володя.
– Как на речке?! Как замер?!
Все выбрались из шалаша. Направились к воде, всматриваясь вдаль и просыпаясь окончательно. Действительно, на островке виден был детский силуэт. Сомнений не осталось. Это был Шурка.
– Тихо! Не спугните! – зашипел на всех дядя Володя.
– А чо делать-то будем? – спросил кто-то шепотом.
– Доставать будем, – ответил дядя Володя, придавая твердость своему голосу.
Глубина в Яе была не очень большая: где-то по плечи, где-то чуть выше пояса. До середины можно было дойти вброд, если в ямы не попасть.
Разработали план. Дядя Гера пошел в воду ниже острова, к повороту. Если Шурка упадет с бревна и его понесет по течению, то нужно будет поймать до поворота. За поворотом уже не догонишь. Там глубина большая.
Геннадий взял один конец веревки и полез в воду. Виктора оставили на берегу держать веревку. Дядя Володя побежал по берегу вверх, чтобы оттуда подплыть к затору неслышно...
Операция по спасению длилась не очень долго. Мужики рассчитали все верно. Шурку осторожно сняли с бревна и аккуратно доставили на берег. Положили в шалаш на сено. Накрыли фуфайкой. Он даже не проснулся.
Рыбаки до утра просидели около потухшего костра. Курили папиросы одну за одной. Курил даже некурящий Кислухин. Разбирали детали происшествия.
– Надо же, спит...
– Как он умудрился? Ума не приложу!
– Уснул на бревне! И как-то ведь держался!
– Надо же, одежа на нем сухая!
Когда Шурка проснулся, лагерь был уже свернут. Дожидались его. На Шурку смотрели с какой-то опаской. Всю обратную дорогу ехали по лесным тропам без озорства. Шурка не мог никак понять, почему едут молчком.
* * *
После того случая на Яе женщины Черновы из бабушкиной родни судачили:
– Поля, ты бы не пущала Шурку к Никулиным-то. Фешка повлиять на мальца ить может, – озабоченно говорила старшая баба Катя Павлова.
– Дак она, ведьма, уже повлияла, стало быть. Испортила парнишку. Лунатик он теперь! – добавляла младшая баба Хрестя Курнакова.
– Не приведи Господь! – крестясь, вздыхала баба Поля.
В это время со двора в дом зашел дед.
– Ну, чего попусту Фиену обижать вздумали? И про Лександру не смейте худое думать. Он по жизни дальше других пойдет, – стал спокойно вразумлять женщин дед Павел.
Упокойник
Накануне похорон деда Терентьева тетя Тоня попросила бабу Полю, чтобы хоть Шурка посидел с ней.
Ночь прошла с покойником. На двух табуретках посередине комнаты был установлен гроб из свежих струганых досок.
– Ты не трусь. Ухвати его за ноги, тады хорошим красноармейцем станешь, – басовито велела Шурке бабка-матерщинница. – Твой дед сказывал, что ты в солдаты собираешься? Свыкайся! – подтолкнула его к гробу.
В изголовье горела свечка. Над белой простыней торчала борода. «Кабы не загорелась!» – подумал Шурка.
Потом бабка-партизанка и тетя Тоня ушли. Сказали, что хотят малость вздремнуть. Шурка стоял один в полутьме, ухватив ручонками стопы покойника, и следил за мерцающим огоньком. На бороду не смотрел.
Где-то на задах завыла чья-то собака. Подобрался страх. «Только бы свечка не кончилась», – думал Шурка с надеждой. Сердечко громко колотилось. Стала пробирать дрожь. В комнате сделалось совсем прохладно. Печку днем не топили: нельзя. Шурке перед ночным бдением развязали шерстяной шарф, забрали у него шапку. Пальто не сняли. Только расстегнули пуговицы.
Так он и стоял перед гробом, боясь пошевелиться. Страх совсем было одолел. Хотелось выскочить вон, но на зимнем дворе было до жути темно. «А что деда Паша скажет? А как же тогда трусишку в солдаты примут?» Эти мысли какой-то неведомой силой помогали Шурке справиться со страхом и даже придавали ему некоторую уверенность.
На ум стали приходить приятные воспоминания. Вот дед показывает, как надо полировать бархоткой зеркальную гладь хромовых сапог... Вот они надраивают зубным порошком золотую звезду на солдатском ремне...
К утру Шурка хоть и замерз, но страха к покойнику уже не было.
* * *
Рассвело. Пришла баба Поля. Принесла в полотенце теплые пирожки с картошкой и грибами. «И когда успела?» Поел, и дрожь унялась.
Следом стали собираться соседи. Женщины в доме заголосили: «На кого ж ты нас покинул?!» Мужики во дворе молчком курили махорку. Пришел с шахты после ночной смены запыхавшийся Анатолий, сын покойного. Начались хлопоты.
Вскоре приехал на конных санях дед Павел. Погрузили гроб и деревянный крест. Шурку отправили домой, с собой брать не стали.
– Слава богу, мал пока, – сказала баба Поля внуку и повела его домой.
– Насмотрисся еще, Лександра, – пообещал дед. И добавил вслед: – Все там будем.
* * *
Повезли покойника по заснеженной улице. За санями пошли несколько человек из числа соседей. Процессия направилась в ту сторону, где было начало Степной. Там, за оврагом, находилось старое городское кладбище под высокими черными елями и соснами.
– Баба, а когда мы там будем? – спросил Шурка.
– Ихде это там? – не поняла баба Поля.
– Ну там, где деда обещал!
– Дурачок ты, Шуркя.
Он выдернул свою ручонку из бабушкиной. Его варежка осталась в руке у бабы Поли. Не хотелось ему быть дурачком.
– Как тока усе в энтой жизни управим, так и будем там! – успокоила она Шурку, ведя его через улицу. – Никуды не денемся.
Вошли в свой двор. Шурка попытался первым проскользнуть в дом.
– Вон там голик, обмети сперва пимы! – ухватила бабушка концы шарфа, которым был затянут под горло меховой воротник его толстого пальтишка.
Шурке пришлось достать из-под крыльца черный веник из березовых прутьев и обмести им снег с валенок. Только после этого он получил разрешение войти в избу.
Навстречу вышел Костя. Его тоже не взяли на кладбище.
– Можа, в подпол слазить за бражкой? – спросил он.
– Я т-те слазю! Ишь, варнак какой нашелся! – прищурив глаз и приподняв на лоб очки, зашипела на сына баба Поля.
– Упокойника помянуть бы... – не отступал Костя.
– Мужики воротятся, тады и слазишь! – оборвала пустой разговор бабушка.
* * *
Уже под вечер пошли к Терентьевым. Сели за стол помянуть покойного. В большой комнате было тесно. Собрались все, кого можно было ожидать. С кладбища пришли двое нищих поминальников. Их усадили за стол с краю. Соседская ребятня крутилась здесь же, под ногами у взрослых.
На стол поставили блины с медом и красный кисель. В граненые стопки наливали «Московской особой». Заедали холодной кутьей из риса с изюмом. Вспоминали про то, какой дед Терентьев был хороший хозяин, какой он был добрый и честный человек. С войны, можно сказать, целый пришел. Контузия не бралась в толк. С ней на работу тоже брали.
Руководил разговорами дед Павел. Давал слово всем по порядку. Следил, чтобы не чокались стопками и не говорили худого. Не дай бог!
Шурке выдался момент, когда удалось подобраться к деду.
– Деда, а упокойник совсем не страшный. Я не убоялся его, – прошептал Шурка на ухо своему дедушке.
– Это правильно, Лександра. Остерегаться надобно живых, – ответил дед Павел и поощрительно потрепал парнишку по белобрысой голове шершавой и мозолистой пятерней.
Потом подали горячий борщ со свиным мясом. Ели, пили, вели разговоры про жизнь. Ребятня вольготно таскала со стола конфетки и печенье. Мужики выходили во двор покурить. Поговорив на свежем воздухе о работе, о своих домашних делах, снова возвращались в дом.
* * *
Застолье затянулось допоздна. Кто-то, забывшись, попытался затянуть песню. Нищие поминальники с кладбища тоже собрались поддержать певца. Их потихоньку попросили из-за стола. Завернули им с собой еды и проводили. Соседи тоже засобирались.
Наконец дед Павел объявил:
– Ну, вот и усе! Проводили в последний путь хорошего человека. Помянули добрым словом. Попрощались... Вечная память ему. А нам пожить еще надобно... Слава Богу.
В тот день Шурка узнал, кого надо остерегаться. Но научиться это делать ему только предстояло.
Ревунки
На Миколу зимнего в Анжерку приходили морозы под сорок градусов.
– Ступай, Лександра, на улицу. Ить, поди, хочется? Может, ревунка поймаешь! – предложил внуку дед Павел после утреннего застолья.
– Ага, хочешь, чтобы как прошлый раз получилося? – засмеялся Шурка.
Он уже знал, каким образом ловятся ревунки.
* * *
В морозные дни, даже в выходные, домочадцы находили себе работу в доме. Бабушка пряла пряжу. Женщины вышивали крестиком. Костя шуровал в печке кочергой, подбрасывал уголь. Наташка учила свою куклу читать разноцветные книжки. А Шурку всегда тянуло на улицу.
Накануне Миколы весь месяц Степную заваливало снегом. Сугробы вырастали выше заборов.
На дворе Костя неустанно боролся со стихией. Убирал снег широкой фанерной лопатой. От калитки на улицу прокапывал туннель. Двор до самого крыльца становился снежным коридором с высокими отвесными стенами.
Со стороны Роженцевых сугроб каждую зиму вырастал до самой крыши и на морозе становился твердым. Шурка с Толяном могли на санках съезжать в их огород прямо с верхушки дома Филипповых.
* * *
Все большие пацаны на Степной, как только наступала зима, принимались ловить щеглов и снегирей. Из мягкой проволоки плели клетки с ловушкой. Особенно хорошо получалось у Федоровых ребят. Выставят на улицу клетку с приманкой и ждут. Прилетает стайка дурных щеглов, и все одновременно лезут за приманкой. Кто вперед успевает, того ловушка и захлопывает.
Зимой во многих домах под потолком висели клетки с птицами. Их пенье и щебетанье напоминало о лете и скрашивало быт. Многие анжерские пацаны умудрялись в базарные дни продавать пойманных птиц. Давали за них немного, но азарт вокруг купли-продажи вдохновлял и оживлял будни.
Толька Роженцев не умел сам делать клетки. Был еще мал. Ему две штуки сделал отец. Одну для щеглов, другую для снегирей.
Доверчивые и неразборчивые в еде синицы попадались в любую ловушку. Шустрые щеглы хорошо ловились на кусочки сала. А вот для приманки красногрудых снегирей надо было класть рябину (они больше всего ее любили). Эти птицы особенно осторожничали. Не в каждую клетку полезут за приманкой. Долго присматриваются. Если что заподозрят – сразу улетают. Ловушку надо было снаряжать умело.
* * *
– Деда, а ты сделаешь мне клетку, как у Тольки? – спросил как-то раз Шурка.
– А на что она тебе?
– Птицу хочу поймать!
– Зачем ее ловить-то надобно?
– Поймаю, и пущай в клетке поет.
– В неволе песни-то никому не в радость.
Отказался дед Павел делать клетку. А Шурка не настаивал. Смотрел, как ловит Толька.
* * *
В прошлый раз попался щегол. Из ловушки его пересадили в клетку. Насыпали семечек и пшена. Долго ждали, когда петь начнет. А тот лишь прыгал по клетке как ненормальный. Цеплялся за стенки, висел на потолке вниз башкой.
– Красивый, подлюка! – Толька просунул в клетку длинную лучину, пытаясь ткнуть в бок пернатого пленника.
– Ага. Смотри, какие красные пятна у него на лице, – добавил Шурка. – Пестрый весь, а головка смоляная!
– А клюв-то, клюв какой вострый!
– Глянь-ка, глянь! Усы под клювиком!
– Хватай семечки, хватай пшенку! Хватай, говорю, стервец! – Толька старался попасть лучиной в бок своему щеглу.
Но тот подпрыгивал и ловко уворачивался.
– Мой деда сказывал: как тока щеглы запоют, сразу солнце выглядывает!
Шурка с надеждой посмотрел на небо. Оно было затянуто беспросветной серостью. «Как же он запоет в неволе?» – подумал малец, глядя на пленника щегла.
Анжерку вторую неделю заметало снегом. Очередная зима только-только набирала свою сибирскую мощь. В доме Филипповых старались держать пост.
* * *
На Миколу, когда весь дом еще спал, дед сходил за насыпь в Петропавловскую церковь (а другой в Анжерке в то время и не было). Баба Поля хлопотала у печки. Пекла пышные миколайчики и разные пампушки: с вареньем, с маком и «с таком».
Когда дед Павел возвратился из церкви, все домашние уже проснулись и готовились к утреннему праздничному застолью. Наташке завязали белые банты. Шуркина мама и тетя Тамара надели красивые платья. Косте еще накануне купили темно-красную ситцевую рубаху в тоненькую полоску. Он застегнул пуговички под самое горло и сделался в ней серьезным мужчиной.
В доме вкусно пахло выпечкой. На середину стола водрузили пузатый самовар со сверкающими боками, всем расставили блюдца с золотыми каемочками.
Когда все расселись по своим местам, бабушка принесла из кладовки холщовый мешок, схожий с наволочкой для подушки. В нем хранили кусковой сахар. Только хозяин мог распоряжаться его потреблением. Сахар почитался застольной наградой. За проступок ее лишался всякий – без учета возраста и положения в семье.
Однажды во время чаепития дед Павел раздал сахар всем по кругу, кроме себя.
– Деда, а ты себе чего-то не положил? – заметил Шурка.
– Мне нонче не полагается, – ответил хозяин стола.
Все за столом переглянулись.
– Я человека на работе обидел, – объяснил дед.
* * *
Только дед Павел умел точно отколоть от большого куска нужную мерку. Шурка тайком пробовал так же. Ни разу не получилось.
Бабушка развязывала перед дедом мешок. Тот вынимал оттуда ослепительно-белый камень с беспорядочными гранями и углами, располагал его на ладони. Затем прицеливался и одним ударом металлической рукоятки ножа попадал в нужную точку. Откалывался ровно такой кусочек, чтобы хватило для чаепития одному члену семьи.
Шурка учредил в своем сознании эту схему мироздания к семи годам. Поверил в такую схему. И всю жизнь утверждался в своей вере.
После прочтения книги у читателя, надеюсь, не возникнет желания возразить против такой схемы миропонимания.
Главный герой книги – дед Павел. Чаще всего он будет незримо присутствовать в мыслях, словах и поступках других персонажей. Как говорится, будет находиться «за кадром».
Жизнь и удивительные приключения Шурки представлены в виде отдельных фрагментов. Они изложены не последовательно. Пытливый читатель может обнаружить нарушения хронологии. Это действительно так. Но, по сути, для Шуркиной схемы эта вольность не имеет разрушительного значения.
Автор записал все воспоминания, приключения и размышления со слов Шурки, которому исполнилось к тому времени семьдесят лет.
И юному, и взрослому читателю предоставляется возможность сравнить себя с Шуркой, детство которого проходило в главном городе мира, в доме деда Павла.
Детсад
Этой зимой Шурку с Наташкой наконец-то приняли в детсад на новой колонии. Оформлять начали еще с осени. Ставили то одну прививку, то другую. Заставляли сдавать то кал в спичечной коробочке, то мочу в стеклянной баночке. Потом велели лекарства попринимать и витаминки.
И вот теперь по утрам в доме Филипповых раздавался Наташкин рев. Детей собирали в детский сад.
* * *
Костя, обхватив своими могучими руками девчонку, поднес ее к маме Гале. Та стояла наготове с наполненной ложкой. Одним движением она ловко влила рыбий жир в Наташкин орущий рот.
Шурка, как и сестренка, тоже не мог принимать с радостью это мерзкое лекарство от рахита. Мать налила в алюминиевую ложку мутную маслянистую жижу из пол-литровой бутылки. Бережно, чтобы не пролить на пол, стала прицеливаться в Шуркин рот.
– Мам, чего-то пимы не на ту ногу надеты.
Шурка нагнулся. Попытался переобуться. Хотел таким образом избежать экзекуции. Или хотя бы отдалить время. Но тут же получил подзатыльник от матери.
– Новые пимы на любу ногу сгодятся, – объяснил Костя маленькому племяннику.
– Открывай рот пошире, – скомандовала мать Шурке.
– Ты, Галя, в деревянной ему подай, в дедовой! – оказалась рядом баба Поля и протянула обгрызанную по краям ложку.
Шурка, зажмурив глаза, мужественно проглотил мерзкую жидкость. Из дедовой ложки было не так страшно.
– Брр, бр-р-р! – озвучил процедуру Костя, мотая головой и выглядывая из-за бабушкиной спины.
* * *
К детскому саду Шурку готовили всем большим семейством. Купили матроску и сандалии с ремешком, чтобы переобуваться можно было. Тамара подстригла ему блестящей машинкой белобрысые лохмы. Оставила только чубчик спереди.
– Белые чулки не возьму! – сопротивлялся Шурка. – Они девчачьи! Отдайте Наташке!
– Они всего до колен тебе! Это же гольфы. В саду мальчишки такие носят, – уговаривали его все хором.
– Не пойду я в ваш сад! – Шурка не принимал никаких доводов, пока домашние не пожаловались на него деду.
– Лександра, ты почто не слушаешься старших? Такие гольфы надевали русские офицеры и генералы на парад. Ты чего, хошь плюнуть в традицию нашу? – дед строго посмотрел в Шуркины глаза.
– Не, не хочу плювать, – стал на всякий случай оправдываться Шурка.
Незнакомое слово озадачило мальца.
– Ты не вздумай там фулюганить, – учила баба Поля.
– Про «спасибо» и «пожалуйста» не забывай, – попросила Шурку мама.
– Еслив чо, ты... промеж глаз его! Приучайся солдатом быть, – сказал Костя и поднес к Шуркиному носу свой огромный кулак.
И тут же получил подзатыльник от своей строгой матери.
– Деда, а кто такая «традиция»? – поинтересовался внук у деда.
– Энто вещь сурьезная, Лександра. Стержневая линия до скончания века, – принялся неторопливо объяснять дед внуку. – Кто плюет в нее, тот непутевый по жизни ходит... Понял?
– Ага! – ответил Шурка, хотя еще больше запутался.
Перед сном он проверил, не забыли ли, случаем, положить в его сумку генеральские гольфы. На следующий день начиналась новая жизнь. Нельзя будет подвести деда.
* * *
Дед Павел загодя учил внука читать. Шурка любил слушать деда, когда тот после ужина читал всем «Правду» или «Борьбу за уголь».
– Ну-ка, Лександра, подсоби мне. – дедушка снимал очки, подносил текст поближе к глазам. – Не вижу, чо тут пишут, – обращался к Шурке и протягивал ему газету.
Шурка медленно по слогам читал мелкий текст. Читать заголовки получалось быстрее. Дед Павел хвалил внука. Шурка очень гордился, что отмечают его старание. Постепенно научился одолевать всякое чтение.
* * *
В детском саду быстро узнали, что Шурка умеет читать. Однажды воспитательнице надо было куда-то отлучиться. Она посадила Шурку посредине комнаты, дала ему книжку и попросила почитать вслух. Велела всем не шуметь и слушать сказку. Сама ушла. Шурка стал читать с выражением, как учил его дед Павел.
Вернувшись, воспитательница увидела, что все дети, затаив дыхание, слушают Шурку. Даже непослушные пацаны, которые всегда норовили обидеть кого-нибудь, разинули от интереса рты. А Шурка не только читал, но и в лицах изображал сказочных героев.
– Дети, приготовиться всем к обеду, – скомандовала воспитательница.
– Пускай дочитает! До конца пусть дойдет! – закричали дети.
В детском саду Шурке нравилось. Его все любили и хотели с ним дружить. Там он научился рисовать самолет, на котором улетел на войну Сашка Мандрыгин. Там ему понравилась девочка. Непослушные пацаны пытались ее обидеть, а Шурка заступился. Показал обидчикам кулак, как научил Костя.
* * *
Как-то раз Шурку выгнали из детсада. Случилась беда. Дал пацанам пострелять из своей рогатки. И надо же! Кто-то из них разбил стекло прямо в кабинете заведующей. На дворе была ранняя весна, и еще стояли холода. Окно пришлось завешивать одеялами и прибивать фанеру. Шурку объявили хулиганом и разбойником.
Виновника посадили под домашний арест. Два дня его все ругали и стыдили. Он не мог найти себе места в доме. Переживал.
Когда об этом узнал дед Павел, он сказал внуку:
– Всяко быват в жизни, Лександра... Не отпирайся. Скажи им: виноват, мол, исправлюся...
На следующий день дед взял Шурку за руку и они пошли в детсад вместе. С собой принесли стекло и инструменты. Вырезали алмазом нужный размер и вставили новое стекло взамен разбитого. Пацаны с завистью наблюдали, как Шурка ловко помогает деду. А заведующая разрешила ему снова посещать детский сад.
* * *
Однажды летом Шуркины двоюродные братья Витька с Толькой, тети Тани Сайкиной старшие дети, пришли за ним в детсад. Они уже были школьниками. Толька перешел в третий класс, а Витька в пятый. На каникулы они приехали к деду Павлу из Сталинска.
Забрали Шурку домой. Возвращались по Мамонтовскому проулку. Стали дурачиться. То подножку поставят, то сунут в нос пушистый одуванчик, то толкнут друг друга на кучу пушистой золы. В Анжерке напротив каждого дома были такие кучи. Топили печки углем, а золу выносили на улицу.
Не доходя до Сахалинки, Толян подкрался сзади, сорвал с Шуркиной головы кепку и со всей силы запустил ее ввысь. Кепка долго описывала в небе дугу, пока не залетела в крону высоченного тополя. Застряла в ветках.
Стали обсуждать, что теперь делать. Попытались влезть на толстое дерево. Ни у кого не получилось: снизу не за что было ухватиться. Пытались сбить из рогатки. Стреляли, стреляли, и тоже не получилось.
– Ладно, пошли домой! Скажем, что забыли в детсаду. А когда, дескать, вернулись, то она уже пропала, – предложил старший из братьев Витька.
– Я мамке своей скажу, она тебе новую купит, – добавил Толька.
– Это же деда мне ее сшил! Из своей... Она лучше новой... – заволновался Шурка.
Он не хотел расставаться с ценной вещью просто так. Уселся на кучу золы.
Толька нашел где-то осколок кирпича и стал швырять его, стараясь попасть по кепке. Раз – мимо! Два – мимо!
– Дай-ка я! – потребовал Витька.
Прицелился и швырнул осколок вверх.
– Попал, попал! – заорал Толька.
Шурка вскинул голову. Вниз летела сбитая кепка. Он протянул к ней навстречу руки, но раньше прилетел кирпич. Удар в лоб сбил его с кучи золы. Очнулся Шурка уже тогда, когда Витька, перекинув его через плечо, помчал домой. Шурка висел вниз головой, сжимая в руках дедову кепку.
Толька бежал впереди и кричал:
– Шурку ранило!
Из раны лилась алая кровь и капала на траву, оставляя след по всему Мамонтовскому переулку.
Дома Шурку окружило все большое семейство Филипповых. Прибежали с огорода. Побросали все свои дела на кухне и в комнатах. Охали, ахали, наперебой советовали, что надо делать в таких случаях. Обтерли от крови. Поменяли рубашонку на чистую.
Шурке было не больно и почему-то хорошо. Он так и не выпустил из рук спасенную вещь.
– Доигрался, постреленок! Пороть тебя некому! – беззлобно ругалась баба Поля и хлопотала около Шурки.
Присыпала рану растертым березовым углем и приложила на лоб раздавленный свежий лист подорожника.
– Ничо, до свадьбы заживет, – добавил Костя.
* * *
Вечером пришла с работы Шуркина мама, обработала рану йодом и забинтовала голову настоящим белоснежным бинтом.
После ужина дед Павел, как обычно, надел очки. Ему поднесли газету «Борьба за уголь».
Прежде чем начать читать вслух, дед посмотрел на внука поверх очков и сообщил всем:
– Ну, теперь Лександра у нас как Щорс. Настоящий генерал.
Ночью, перед тем как уснуть, Шурка позвал маму и шепотом, чтобы не услыхала Наташка, спросил у нее:
– Мам, а кто такой Щорс?
Мать заботливо подоткнула ему одеяло, поцеловала в то место, где под бинтом алела рана, и вполголоса запела над кроватью:
Шел отряд по берегу, шел издалека
Щорс под красным знаменем, командир полка.
Голова обвязана, кровь на рукаве,
След кровавый стелется по сырой траве...
– А у моего деда есть красное знамя? – не унимался Шурка, выглядывая из-под одеяла.
– Есть. У него все есть.
– А мне даст?
– Зачем тебе?
– Ну, чтобы ходить с им!
– Спи давай. Намаялся за день... – улыбнулась мать.
* * *
На следующий день вся ребятня на Степной крутилась вокруг Шурки. Даже с Сахалинки прибегали посмотреть и потрогать забинтованную голову. Юрка Забегалов дал прокатиться на велике, хоть Шурка и не просил. А Юркина сестренка Надька за просто так дала куснуть горбушку, посыпанную сахарным песком. Два раза.
Лунатик
Однажды Шурка узнал, что он лунатик. А дело было так. Парни Курнаковы, Кислухин дядя Гера и Виктор Щербаков дня на три поехали на своих мотоциклах порыбачить на Яю. Заодно и пострелять рябчиков.
Шурка хитрым способом увязался за ними. Пока шли сборы, он спрятался в люльке среди поклажи. Обнаружили его, когда добрались до места. Решили оставить мальца. Ну не возвращать же!
Надо сказать по секрету, что Кислухин заранее договорился с дедом Павлом взять с собой парнишку. Но об этом никто не знал, даже Шурка.
* * *
Дядя Володя Курнаков сделал под его рост удочку. Показал Шурке, как надо червяка цеплять. У него ловко получалось. Он клал на ладонь, как в лодочку, темно-красного проворного червяка. Такого просто так на крючок не нацепишь! Другой ладонью дядя Володя гулко прихлопывал лодочку. Червяк переставал на некоторое время извиваться. Секунды хватало, чтобы проткнуть его крючком на всю длину. Рыба в детские годы Шурки не была дурой. Если увидит плохую наживку, не возьмет.
Ловилось хорошо. Течение в этот раз было сильное. Речка еще с весны хорошо наполнилась. В заводях клевал пескарь и ершик для ухи. Окунька можно было поймать подальше, на стремнине. Но Шуркина удочка туда не доставала.
Посередине речки еще с прошлых лет, во время молевого сплава, образовался основательный затор из бревен. Даже быстрое течение не могло разметать образовавшийся остров. Курнаковы были крепкими мужиками. Дядя Володя и Геннадий, преодолев стремнину, забрались на затор и стали забрасывать снасти оттуда. Вокруг них речка бурлила и пенилась.
Шурка в это время ловил у берега пескарей да сорожек. Колючие ерши тоже попадались. Рыбачок мечтательно глядел на середину. Там на заторе взрослые рыбаки вели настоящий промысел. Своими большими удочками парни Курнаковы ловко подсекали жирных окуней. Попадались даже щурята.
Течение реки кружило голову. Бревенчатый остров раскачивался на быстрой стремнине. Пенилась набегающая волна. Мальчонке грезилось, что над рекой мчится корабль с мачтами. Светлые рубахи мужиков казались парусами. Плавать как следует Шурка еще не умел. А то бы тоже переплыл к ним!
* * *
Тем временем Виктор Щербаков с дядей Герой Кислухиным заканчивали обустройство лагеря для ночевки. Из березовых жердей соорудили каркас. Обложили сверху донизу еловыми ветками. На берегу получился просторный шалаш – задом к лесу, передом к речке. Устлали внутри сеном. Притащили из лесу сухое дерево. Ловко нарубили дров. Сделали кострище. Вбили посередине две рогатины. Потом, когда толстые бревешки прогорят, на рогатины положат березовую жердь с подвешенным котелком и над горячими углями можно будет варить уху.
* * *
К вечеру свернули удочки. Наловили много. Шуркиных пескарей, сорожек и ершей отобрали для ухи. Рыбу покрупнее густо переложили желтыми цветками пижмы и свежей хвоей.
– Так она не попортится. Дотерпит до дому, – управляясь с рыбой, поучал Шурку дядя Гера Кислухин. – Меня научил дядя Паша Филиппов. Твой дед, Сашок, во всем толк знает!
Шурке было приятно слышать такое про деда Павла. Дядя Гера был очень добрый. Шурка всегда тянулся к нему. Гарольд Андреевич! Так иногда величали в родне дядю Геру. Он был мужем двоюродной сестры Шуркиной мамы. Все величали ее – Вера Никитична, а для Шурки она была тетей Верой. Кислухины жили в своем доме на третьей шахте с бабой Аксиньей и Пашкой. Аксинья Даниловна Чернова, или баба Сина, доводилась Шуркиной бабушке родной сестрой. Она была тихой и очень доброй женщиной. Сина родила Пашку немощным и неразвитым. Он был инвалид с детства, как и Костя Филиппов. Пашка не мог обходиться без ее присмотра.
Маленькая Лилька, дочь тети Веры, была Шуркиной одногодкой, троюродной сестренкой и подружкой. Тетя Вера в школе преподавала немецкий Шуркиной маме. По выходным они вместе бегали в горсад на танцы.
– Крутить хвостом – нехитрое дело, – говорила про них баба Поля.
Потом родилась Лилька. С целины приехал дядя Гера Кислухин. Стал мужем тети Веры и Лилькиным неродным отцом. Его приняли на бульдозер в Дорстрой. Строил в тайге дорогу из Анжерки в Кемерово. Его все любили. Он заботился обо всех. Дед Павел за это его уважал и позволял бабе Поле отпускать Шурку с ночевкой к Кислухиным.
У дяди Геры был черный мотоцикл «Иж-49». Шурка любил помогать Кислухину ремонтировать его серьезную технику. Особенно нравилось смазывать солидолом подшипники. На таком мотоцикле можно было проехать хоть куда: за грибами, за ягодами, на охоту. Преодолевал запросто любую гору! По улице Просвещения на Хип-Хап дядя Гера несколько раз возил Шурку на бензобаке. Посадит его впереди себя между колен, и едут! Шурка жмет на черную кнопку, и мотоцикл пипикает на всю округу. А один раз дядя Гера прокатил Шурку на задней сидушке, как взрослого!
* * *
– А почему речку называют Яя? Две буквы всего, – поинтересовался Шурка.
– Одна буква! И та самая последняя!
– Не только речку, еще и станцию так называют. И поселок тоже.
– Интересно, а как называют жителей поселка?
Мужики стали балагурить по поводу названия. Шурке было интересно узнать правду. Дед Павел приучал его узнавать то, чего не знаешь. Говорил: вникай во все! Или умом доходи, или узнавай у грамотных людей.
А как узнать, если вокруг никто не знает? Выручил дядя Гера.
– Тут вокруг жили знаменитые охотники. Зимой в тайге соболей стреляли. Лучше них никто в мире не мог так добывать ценную пушнину, как они. Купцы за соболей огромные деньги давали. А летом охотники у речки квартировались. Рыбой кормились. «Яя» на их языке все одно что «лето». Они называли себя чулымцами, то есть родственниками кузнецких татар... Через триста верст Яя в какую речку впадает?
– В Чулым! Я туда на мотоцикле ездил рыбачить. Туда наша летняя речка и течет, – вступил в разговор Виктор Щербаков.
– То-то и оно! А по-чулымски «яя» и есть «лето».
Шурка с интересом слушал эту историю. Запоминал. А в голове складывалась картина о сказочных охотниках. «Как же хорошо в Анжерке! Тут и Яя рядом», – думал в это время Шурка.
– А еще в Яе и Чулыме золото мыли. До сих пор много его тут на дне, – продолжал свой рассказ дядя Гера Кислухин. «Он, видать, много знает разных историй! Его тетя Вера – учительница. В доме уйма книг», – вспомнил Шурка. Он любил разглядывать книжные полки, когда бывал у них в гостях.
Особенно заинтересовало Шурку золото. Пока шел мужской разговор, Шурка пошел на берег, лег лицом к воде и стал рассматривать песок на дне. Сердечко колотилось от предвкушения. А вдруг найдет сейчас это самое золото?..
* * *
Посидев после ухи у костра, напившись чая из листа таежной смородины, мужики полезли в шалаш готовиться к ночевке. Утром пораньше надо было поднять рябчиков из травы на полянах. Дядя Володя и дядя Гера хорошо их били влет из двустволок. У Виктора Щербакова была одностволка, но он стрелял не хуже других.
Шурка устроился в шалаше между больших и теплых мужиков. Черный лес с огромными деревьями и дикими зверями был не страшен в такой компании. Еловый лапник, которым был тщательно накрыт шалаш, скрадывал шум реки. Намаявшись за день, Шурка быстро уснул...
* * *
Среди ночи дядя Володя Курнаков проснулся и тихонько полез наружу. Захотелось до ветру. В пустом небе висела яркая круглая луна. Бревенчатый остров посередине реки виден был почти как днем. Костер уже совсем погас. Упавшая с вечера роса сулила солнечное утро. Дядя Володя в темноте обошел с дозором вокруг шалаша и вышел на берег покурить. И вдруг ему показалось, что на заторе виднеется что-то постороннее. Днем такого не было. Стал вглядываться.
– Ядри-ит твою налево... – только и смог он вымолвить.
На торчащем из реки бревне он разглядел маленькую человеческую фигурку. Перекрестившись на всякий случай, он стал всматриваться еще пристальней. Точно! На краю бревна, прямо над водой, сидел неподвижно маленький человечек, обхватив колени руками. На фоне лунного неба ясно выделялся его темный силуэтик. Первым делом дядя Володя хотел окликнуть ночное привидение, но не осмелился. Видавший всякое в своей жизни, испытанный в подземельях шахтер, он испугался и попятился от реки.
В шалаше храпели мужики. Посветив спичкой, дядя Володя с изумлением обнаружил, что среди них нет Шурки.
– Гера, вставай. Вставай, вставай, говорю! – вполголоса стал будить Кислухина.
– Где, кто, чего? – поднял заспанное лицо Гарольд Андреевич и потянулся в изголовье за своей двустволкой.
– Да тут, язви его, такое дело... Шурку проспали...
– Какого Шурку? Как проспали? – все еще не мог проснуться Кислухин.
– Какого, какого... Филиппова!
В шалаше стали просыпаться остальные мужики.
– Может, он под край закатился или выполз наружу? – высказал предположение Геннадий Курнаков.
Обшарили все внутри шалаша.
– На речке он! На бревнах замер! – сообщил испуганно дядя Володя.
– Как на речке?! Как замер?!
Все выбрались из шалаша. Направились к воде, всматриваясь вдаль и просыпаясь окончательно. Действительно, на островке виден был детский силуэт. Сомнений не осталось. Это был Шурка.
– Тихо! Не спугните! – зашипел на всех дядя Володя.
– А чо делать-то будем? – спросил кто-то шепотом.
– Доставать будем, – ответил дядя Володя, придавая твердость своему голосу.
Глубина в Яе была не очень большая: где-то по плечи, где-то чуть выше пояса. До середины можно было дойти вброд, если в ямы не попасть.
Разработали план. Дядя Гера пошел в воду ниже острова, к повороту. Если Шурка упадет с бревна и его понесет по течению, то нужно будет поймать до поворота. За поворотом уже не догонишь. Там глубина большая.
Геннадий взял один конец веревки и полез в воду. Виктора оставили на берегу держать веревку. Дядя Володя побежал по берегу вверх, чтобы оттуда подплыть к затору неслышно...
Операция по спасению длилась не очень долго. Мужики рассчитали все верно. Шурку осторожно сняли с бревна и аккуратно доставили на берег. Положили в шалаш на сено. Накрыли фуфайкой. Он даже не проснулся.
Рыбаки до утра просидели около потухшего костра. Курили папиросы одну за одной. Курил даже некурящий Кислухин. Разбирали детали происшествия.
– Надо же, спит...
– Как он умудрился? Ума не приложу!
– Уснул на бревне! И как-то ведь держался!
– Надо же, одежа на нем сухая!
Когда Шурка проснулся, лагерь был уже свернут. Дожидались его. На Шурку смотрели с какой-то опаской. Всю обратную дорогу ехали по лесным тропам без озорства. Шурка не мог никак понять, почему едут молчком.
* * *
После того случая на Яе женщины Черновы из бабушкиной родни судачили:
– Поля, ты бы не пущала Шурку к Никулиным-то. Фешка повлиять на мальца ить может, – озабоченно говорила старшая баба Катя Павлова.
– Дак она, ведьма, уже повлияла, стало быть. Испортила парнишку. Лунатик он теперь! – добавляла младшая баба Хрестя Курнакова.
– Не приведи Господь! – крестясь, вздыхала баба Поля.
В это время со двора в дом зашел дед.
– Ну, чего попусту Фиену обижать вздумали? И про Лександру не смейте худое думать. Он по жизни дальше других пойдет, – стал спокойно вразумлять женщин дед Павел.
Упокойник
Накануне похорон деда Терентьева тетя Тоня попросила бабу Полю, чтобы хоть Шурка посидел с ней.
Ночь прошла с покойником. На двух табуретках посередине комнаты был установлен гроб из свежих струганых досок.
– Ты не трусь. Ухвати его за ноги, тады хорошим красноармейцем станешь, – басовито велела Шурке бабка-матерщинница. – Твой дед сказывал, что ты в солдаты собираешься? Свыкайся! – подтолкнула его к гробу.
В изголовье горела свечка. Над белой простыней торчала борода. «Кабы не загорелась!» – подумал Шурка.
Потом бабка-партизанка и тетя Тоня ушли. Сказали, что хотят малость вздремнуть. Шурка стоял один в полутьме, ухватив ручонками стопы покойника, и следил за мерцающим огоньком. На бороду не смотрел.
Где-то на задах завыла чья-то собака. Подобрался страх. «Только бы свечка не кончилась», – думал Шурка с надеждой. Сердечко громко колотилось. Стала пробирать дрожь. В комнате сделалось совсем прохладно. Печку днем не топили: нельзя. Шурке перед ночным бдением развязали шерстяной шарф, забрали у него шапку. Пальто не сняли. Только расстегнули пуговицы.
Так он и стоял перед гробом, боясь пошевелиться. Страх совсем было одолел. Хотелось выскочить вон, но на зимнем дворе было до жути темно. «А что деда Паша скажет? А как же тогда трусишку в солдаты примут?» Эти мысли какой-то неведомой силой помогали Шурке справиться со страхом и даже придавали ему некоторую уверенность.
На ум стали приходить приятные воспоминания. Вот дед показывает, как надо полировать бархоткой зеркальную гладь хромовых сапог... Вот они надраивают зубным порошком золотую звезду на солдатском ремне...
К утру Шурка хоть и замерз, но страха к покойнику уже не было.
* * *
Рассвело. Пришла баба Поля. Принесла в полотенце теплые пирожки с картошкой и грибами. «И когда успела?» Поел, и дрожь унялась.
Следом стали собираться соседи. Женщины в доме заголосили: «На кого ж ты нас покинул?!» Мужики во дворе молчком курили махорку. Пришел с шахты после ночной смены запыхавшийся Анатолий, сын покойного. Начались хлопоты.
Вскоре приехал на конных санях дед Павел. Погрузили гроб и деревянный крест. Шурку отправили домой, с собой брать не стали.
– Слава богу, мал пока, – сказала баба Поля внуку и повела его домой.
– Насмотрисся еще, Лександра, – пообещал дед. И добавил вслед: – Все там будем.
* * *
Повезли покойника по заснеженной улице. За санями пошли несколько человек из числа соседей. Процессия направилась в ту сторону, где было начало Степной. Там, за оврагом, находилось старое городское кладбище под высокими черными елями и соснами.
– Баба, а когда мы там будем? – спросил Шурка.
– Ихде это там? – не поняла баба Поля.
– Ну там, где деда обещал!
– Дурачок ты, Шуркя.
Он выдернул свою ручонку из бабушкиной. Его варежка осталась в руке у бабы Поли. Не хотелось ему быть дурачком.
– Как тока усе в энтой жизни управим, так и будем там! – успокоила она Шурку, ведя его через улицу. – Никуды не денемся.
Вошли в свой двор. Шурка попытался первым проскользнуть в дом.
– Вон там голик, обмети сперва пимы! – ухватила бабушка концы шарфа, которым был затянут под горло меховой воротник его толстого пальтишка.
Шурке пришлось достать из-под крыльца черный веник из березовых прутьев и обмести им снег с валенок. Только после этого он получил разрешение войти в избу.
Навстречу вышел Костя. Его тоже не взяли на кладбище.
– Можа, в подпол слазить за бражкой? – спросил он.
– Я т-те слазю! Ишь, варнак какой нашелся! – прищурив глаз и приподняв на лоб очки, зашипела на сына баба Поля.
– Упокойника помянуть бы... – не отступал Костя.
– Мужики воротятся, тады и слазишь! – оборвала пустой разговор бабушка.
* * *
Уже под вечер пошли к Терентьевым. Сели за стол помянуть покойного. В большой комнате было тесно. Собрались все, кого можно было ожидать. С кладбища пришли двое нищих поминальников. Их усадили за стол с краю. Соседская ребятня крутилась здесь же, под ногами у взрослых.
На стол поставили блины с медом и красный кисель. В граненые стопки наливали «Московской особой». Заедали холодной кутьей из риса с изюмом. Вспоминали про то, какой дед Терентьев был хороший хозяин, какой он был добрый и честный человек. С войны, можно сказать, целый пришел. Контузия не бралась в толк. С ней на работу тоже брали.
Руководил разговорами дед Павел. Давал слово всем по порядку. Следил, чтобы не чокались стопками и не говорили худого. Не дай бог!
Шурке выдался момент, когда удалось подобраться к деду.
– Деда, а упокойник совсем не страшный. Я не убоялся его, – прошептал Шурка на ухо своему дедушке.
– Это правильно, Лександра. Остерегаться надобно живых, – ответил дед Павел и поощрительно потрепал парнишку по белобрысой голове шершавой и мозолистой пятерней.
Потом подали горячий борщ со свиным мясом. Ели, пили, вели разговоры про жизнь. Ребятня вольготно таскала со стола конфетки и печенье. Мужики выходили во двор покурить. Поговорив на свежем воздухе о работе, о своих домашних делах, снова возвращались в дом.
* * *
Застолье затянулось допоздна. Кто-то, забывшись, попытался затянуть песню. Нищие поминальники с кладбища тоже собрались поддержать певца. Их потихоньку попросили из-за стола. Завернули им с собой еды и проводили. Соседи тоже засобирались.
Наконец дед Павел объявил:
– Ну, вот и усе! Проводили в последний путь хорошего человека. Помянули добрым словом. Попрощались... Вечная память ему. А нам пожить еще надобно... Слава Богу.
В тот день Шурка узнал, кого надо остерегаться. Но научиться это делать ему только предстояло.
Ревунки
На Миколу зимнего в Анжерку приходили морозы под сорок градусов.
– Ступай, Лександра, на улицу. Ить, поди, хочется? Может, ревунка поймаешь! – предложил внуку дед Павел после утреннего застолья.
– Ага, хочешь, чтобы как прошлый раз получилося? – засмеялся Шурка.
Он уже знал, каким образом ловятся ревунки.
* * *
В морозные дни, даже в выходные, домочадцы находили себе работу в доме. Бабушка пряла пряжу. Женщины вышивали крестиком. Костя шуровал в печке кочергой, подбрасывал уголь. Наташка учила свою куклу читать разноцветные книжки. А Шурку всегда тянуло на улицу.
Накануне Миколы весь месяц Степную заваливало снегом. Сугробы вырастали выше заборов.
На дворе Костя неустанно боролся со стихией. Убирал снег широкой фанерной лопатой. От калитки на улицу прокапывал туннель. Двор до самого крыльца становился снежным коридором с высокими отвесными стенами.
Со стороны Роженцевых сугроб каждую зиму вырастал до самой крыши и на морозе становился твердым. Шурка с Толяном могли на санках съезжать в их огород прямо с верхушки дома Филипповых.
* * *
Все большие пацаны на Степной, как только наступала зима, принимались ловить щеглов и снегирей. Из мягкой проволоки плели клетки с ловушкой. Особенно хорошо получалось у Федоровых ребят. Выставят на улицу клетку с приманкой и ждут. Прилетает стайка дурных щеглов, и все одновременно лезут за приманкой. Кто вперед успевает, того ловушка и захлопывает.
Зимой во многих домах под потолком висели клетки с птицами. Их пенье и щебетанье напоминало о лете и скрашивало быт. Многие анжерские пацаны умудрялись в базарные дни продавать пойманных птиц. Давали за них немного, но азарт вокруг купли-продажи вдохновлял и оживлял будни.
Толька Роженцев не умел сам делать клетки. Был еще мал. Ему две штуки сделал отец. Одну для щеглов, другую для снегирей.
Доверчивые и неразборчивые в еде синицы попадались в любую ловушку. Шустрые щеглы хорошо ловились на кусочки сала. А вот для приманки красногрудых снегирей надо было класть рябину (они больше всего ее любили). Эти птицы особенно осторожничали. Не в каждую клетку полезут за приманкой. Долго присматриваются. Если что заподозрят – сразу улетают. Ловушку надо было снаряжать умело.
* * *
– Деда, а ты сделаешь мне клетку, как у Тольки? – спросил как-то раз Шурка.
– А на что она тебе?
– Птицу хочу поймать!
– Зачем ее ловить-то надобно?
– Поймаю, и пущай в клетке поет.
– В неволе песни-то никому не в радость.
Отказался дед Павел делать клетку. А Шурка не настаивал. Смотрел, как ловит Толька.
* * *
В прошлый раз попался щегол. Из ловушки его пересадили в клетку. Насыпали семечек и пшена. Долго ждали, когда петь начнет. А тот лишь прыгал по клетке как ненормальный. Цеплялся за стенки, висел на потолке вниз башкой.
– Красивый, подлюка! – Толька просунул в клетку длинную лучину, пытаясь ткнуть в бок пернатого пленника.
– Ага. Смотри, какие красные пятна у него на лице, – добавил Шурка. – Пестрый весь, а головка смоляная!
– А клюв-то, клюв какой вострый!
– Глянь-ка, глянь! Усы под клювиком!
– Хватай семечки, хватай пшенку! Хватай, говорю, стервец! – Толька старался попасть лучиной в бок своему щеглу.
Но тот подпрыгивал и ловко уворачивался.
– Мой деда сказывал: как тока щеглы запоют, сразу солнце выглядывает!
Шурка с надеждой посмотрел на небо. Оно было затянуто беспросветной серостью. «Как же он запоет в неволе?» – подумал малец, глядя на пленника щегла.
Анжерку вторую неделю заметало снегом. Очередная зима только-только набирала свою сибирскую мощь. В доме Филипповых старались держать пост.
* * *
На Миколу, когда весь дом еще спал, дед сходил за насыпь в Петропавловскую церковь (а другой в Анжерке в то время и не было). Баба Поля хлопотала у печки. Пекла пышные миколайчики и разные пампушки: с вареньем, с маком и «с таком».
Когда дед Павел возвратился из церкви, все домашние уже проснулись и готовились к утреннему праздничному застолью. Наташке завязали белые банты. Шуркина мама и тетя Тамара надели красивые платья. Косте еще накануне купили темно-красную ситцевую рубаху в тоненькую полоску. Он застегнул пуговички под самое горло и сделался в ней серьезным мужчиной.
В доме вкусно пахло выпечкой. На середину стола водрузили пузатый самовар со сверкающими боками, всем расставили блюдца с золотыми каемочками.
Когда все расселись по своим местам, бабушка принесла из кладовки холщовый мешок, схожий с наволочкой для подушки. В нем хранили кусковой сахар. Только хозяин мог распоряжаться его потреблением. Сахар почитался застольной наградой. За проступок ее лишался всякий – без учета возраста и положения в семье.
Однажды во время чаепития дед Павел раздал сахар всем по кругу, кроме себя.
– Деда, а ты себе чего-то не положил? – заметил Шурка.
– Мне нонче не полагается, – ответил хозяин стола.
Все за столом переглянулись.
– Я человека на работе обидел, – объяснил дед.
* * *
Только дед Павел умел точно отколоть от большого куска нужную мерку. Шурка тайком пробовал так же. Ни разу не получилось.
Бабушка развязывала перед дедом мешок. Тот вынимал оттуда ослепительно-белый камень с беспорядочными гранями и углами, располагал его на ладони. Затем прицеливался и одним ударом металлической рукоятки ножа попадал в нужную точку. Откалывался ровно такой кусочек, чтобы хватило для чаепития одному члену семьи.
| Далее
