Письма с фронта павшего смертью храбрых.
Лев Павлович Жучков родился в 1923 году в Приморье в семье кадрового военного Павла Филипповича Жучкова, участника освобождения Дальнего Востока от белогвардейцев и интервентов, вынужденного вскоре оставить службу из-за резкого ухудшения здоровья (сказались тяжелые ранения). Это был человек корчагинского племени, страстно отдававший себя утверждению социалистического строя и не жалевший для этого ни времени, ни сил. Он рано сгорел, ему было немногим более сорока лет.
Лев Жучков провел отроческие и юношеские годы в городе Куйбышевка-Восточная (ныне Белогорск) Амурской области. Они совпали с расцветом советской эпохи. Страна работала над выполнением пятилетних планов. По всему Союзу гремели имена трактористки Паши Ангелиной, шахтера Алексея Стаханова, машиниста паровоза Петра Кривоноса, ткачих сестер Виноградовых и других передовиков производства, работавших с огоньком, творчески, перевыполнявших задания вдвое, втрое и больше.
Находясь во враждебном капиталистическом окружении, советские люди вынуждены были «держать порох сухим». В тридцатых годах особым вниманием и почетом пользовались у населения воины Красной армии. О них писались книги, ставились фильмы. В 1940 году, когда учительница спросила, кем бы мы, ученики, хотели стать, все мальчишки нашего четвертого класса заявили, что будут летчиками, танкистами, моряками. Вот и Лев Жучков ступил на военную стезю, пошел по стопам отца.
Со школьных лет он увлекался спортом, но особенно музыкой. Знал ноты, играл на баяне и джазовых инструментах и даже пробовал сочинять. Уже на фронте, по свидетельству его однополчанина А. Г. Кавтарадзе, ставшего впоследствии военным историком, командование давало Льву возможность продолжить обучение в консерватории. Однако он отказался: не мог оставить воюющих товарищей.
Подобное чувство остро проявлялось в нем еще в детстве. Лева стеснялся приходить в класс в новой рубашке – из-за того, что его друзья ходили в старых. Когда ему купили велосипед, он заявил: «Велосипед будет мой и моего друга Павлика». То же и с доставшимися ему отцовскими часами: месяц их носил Павлик, а другой – он сам.
Жил Лев Жучков с открытым, чистым и честным сердцем. Таким остался и на фронте. «Это была любимая всеми нами душа, – вспоминал воевавший под его командованием рядовой Ф. Н. Сташкевич, ставший после войны Героем Социалистического Труда. – Мы всей батареей оплакивали смерть Льва Павловича».
В письмах с фронта Лев Жучков был краток, ласково журил мать за слишком горячее, по его мнению, беспокойство о нем. Писал регулярно, когда позволяли обстоятельства, и почти ничего не сообщал о войне.
«Были горячие деньки», – всего тремя этими словами он сообщает в марте 1943 года о своем участии в ликвидации Ржевско-Вяземского уступа, где, по воспоминаниям генерала Михайличенко, «немцы проутюжили семь наших дивизий». А при взятии печально известной Зайцевой горы погиб командир 4-й батареи Владимир Шененевич, огневыми взводами которой командовал Лев Жучков. Но домой он не писал о таких боях и вообще о трудностях фронтовой жизни, чтобы лишний раз не волновать мать. Он очень любил ее и свою младшую сестру Викторию и старался писать письма так, чтобы родные меньше переживали за него. Только однажды Лев Павлович несколькими фразами описывает бой – очень серьезный, когда фашисты пытались окружить и взять его батарею, но и то сообщает о нем так, будто это была просто игра с мальчишками во дворе. Кстати, за тот бой он был награжден орденом
Отечественной войны II степени.
В. Лисевич, исследователь истории 572-го артполка, где служили его двоюродный брат Владимир Шененевич (которому перед войной прочили в Одесском университете карьеру ученого) и Лев Жучков, так написал о погибших: «Потеря талантливых молодых людей, почти юношей, которым жить бы да жить и радовать Отечество добрыми делами, потеря верных сынов Родины Левы и Володи – утрата неизмеримая и боль вечная. В тяжелейшее для страны время они грудью прикрыли ее от врага. Наша Отчизна выстояла благодаря таким ее защитникам, какими были Лев Жучков и Владимир Шененевич».
Письма Л. П. Жучкова хранятся сейчас у дочери его сестры Виктории – Ольги Лихачевой, проживающей в Новокузнецке. Подготовлены к публикации с ее разрешения.
* * *
«...Привет с дороги. Сильно трясет. Устроились неплохо. Самочувствие хорошее, не простыл, на ходу с поезда не соскакиваю, водку не пью, деньги зря не трачу. Надеюсь, мама, это тебя успокоит. Темнеет. Качает. Плохо писать. Целую тебя и Вику. 19 июня 1941 года. Лева».
«...Ехать осталось 1,5–2 суток. Сегодня проедем Красноярск. Там сброшу письмо. В дороге еды не достать, но у нас и своей хватит до конца. Про войну с Германией узнали в Иркутске. Удивляюсь – почему Германия и Англия воюют между собой.
25 июня 1941 года. Лева».
«...Пишу письмо из полевых лагерей. Поселили в палатках. Выдали форму: гимнастерку, галифе, сапоги, пилотку. Место хорошее, кругом зелень. Мы пока обживаемся: вымылись, обмундировались, устраиваемся поудобней в палатках. Живем нескучно, кормят хорошо. Желательно получить от вас целлулоидные воротнички и щетки – бельевую и сапожную. Лагеря находятся в 120 км от Томска на реке Томи. С приветом Лева. 30 июня 1941 года».
«...Ты, мама, не должна на меня обижаться, что я редко пишу письма. Я выполнил твою просьбу – сообщил о здоровье, о том, где нахожусь, а больше писать пока не о чем. Сегодня один наш курсант получил письмо – пишут, что в Куйбышевке призваны 1921 и 1922 гг. Интересно узнать, как дела у Павлика (одноклассника и друга Льва. – Г. К.), взят в армию или уехал в училище и какое? Напишите, как дела у Виктории, Юрия (двоюродного брата. – Г. К.) и всех родных. 17 июля 1941 года. Лева».
«...Вчера, 21 июля, часов в 11 вечера я получил два письма. Одно от вас, другое от Дуси (подруги Льва. – Г. К.). Письма, когда находишься вдалеке от дома, как бы сближают, уменьшают это расстояние. Поэтому ваши письма будут приносить мне только хорошее. Вместе с письмами пришел перевод на
50 р. Я благодарен тебе, и очень, мама, что так беспокоишься обо мне, но прошу денег не присылать, пока не попрошу.
Мне приятно было читать твое письмо, мама, я благодарен судьбе, что имею такую мать. Правильно, мама, сейчас стоит вопрос жизни или смерти нашей страны. Я постараюсь учиться так, чтобы не быть лишним человеком на фронте. Я знаю, что тебе тяжело сейчас, но эти мысли надо держать при себе и делать все так, как этого требует фронт, война.
В скором времени я постараюсь выслать вам справку о том, что я являюсь военнослужащим. Из письма узнал, что вы познакомились с Дусей. Надеюсь, она вам понравится. Пока. С приветом Лев.
22 июля 1941 года».
«...Вчера получил от вас письмо, сегодня – телеграмму. Сразу же начинаю отвечать на вопросы. 1. Я писал в первых письмах, чтобы оставили сапоги. Они мне не нужны. Можно продать. 2. Насчет справки говорил с командиром. 3. Ваши письма, как видите, доходят, поэтому посылка дойдет. Боюсь, мама, что в нее положишь что-нибудь, чего я не просил.
Дома, наверное, уже огурцы и другие овощи есть, чем нас не балуют, хотя кормят хорошо. По-моему, в армии мне никакая пища не надоест. По приезде в Томск потерял 2 кг, теперь все восстановил. 26 июля 1941 года».
«...Вчера получил ваше письмо, за которое очень благодарю. Хорошо сделали, что отдали один воротничок Павлику, он ему в училище пригодится. А тетради не надо присылать, ими нас обеспечивают хорошо. Спрашиваете, как поступил в училище? В дороге к экзаменам не готовился, сильно трясло, с непривычки не мог читать. А по прибытии экзамены сдавали в тот же день. Я сдал хорошо и попал в одну группу с Леней Ворониным, Саяпиным и другими, кто хорошо сдал математику. Желаю, мама, быстрей тебе поправиться. 28 июля 1941 года».
«...Учусь хорошо, попал на доску отличников. Вчера получил весть от Павлика. В основном у него, так же как у нас, все время до отказа занято учебой, даже на письмо порой нет времени. Это письмо писал в два приема – вчера на привале во время марша и сегодня, находясь в суточном наряде. Точнее, во время подготовки к нему. На днях принимаем присягу. Я стану полноправным воином, тогда и дадут мне справку, о которой вы просили. 11 августа 1941 года».
«...Продолжаем крепко учиться и физически закаляться. В Сибири сейчас почти каждый день дождь. Стало холодно. С утра занимаемся в шинелях, но на ФИЗО продолжаем купаться в Томи. Когда лезешь в воду, то неприятно, а когда вылезешь, то лучшего самочувствия не придумать. 26 августа 1941 года».
«...Второй день как я в Томске. Но города, в сущности, не видел. Мы выгрузились на товарной станции и сразу же направились в училище. Помещение у нас чудное. Кругом чистота, все побелено и покрашено. Спим на койках, составленных по четыре: две внизу и две вверху. По приезде в Томск, когда ходили в баню, удалось попробовать помидоров, истратил на них последние двадцать рублей. Но я не тужу, у меня в запасе 15 пачек махорки – надолго хватит.
В училище я пока получил только сорок рублей, из них половину отдал в Фонд обороны. Одобряю, что и вы отдали в Фонд обороны облигации займов, а значит оказали помощь мне, поскольку теперь я человек военный. Если возможно, пришлите перчатки, шерстяные носки, если они есть, белого материала для подворотничков и две иголки. 1 сентября 1941 года».
«...Побывал в Доме Красной армии. Здание хорошее, старинное. Улица, где стоит ДКА, тоже понравилась. Учусь хорошо. По предложению командира взвода выдвинут кандидатом в красноармейский суд чести. Значит, кое-что я стою. В предыдущем письме, наверное, тебя, мама, я напугал тем, что сижу без денег. Вполне обхожусь без них. К тому же пятнадцатого у нас получка. 6 сентября 1941 года».
«...Получил 30 рублей. В выходной пойду в ДКА фотографироваться. В Томске я поправился, лицо округлилось. Этому способствует бритая голова. Если можно, пришлите папирос, а то махорка надоела, и пальцы от нее стали желтые. Если Дуся вернулась из колхоза, передайте ей большой привет. 17 сентября 1941 года».
«...Живу и учусь по-прежнему хорошо. Одно плохо: вышло курево. А у нас в училище выдают по пачке махорки на месяц. Сшибаю «сороковки». Уже не до папирос, а хоть бы махорки мамочка прислала. Здесь уже прохладно. Говорят, скоро нужно ждать снега. Так что перчатки нужны без промедления. Если достану здесь, напишу, чтобы не беспокоились. Получил вторую благодарность за отличную службу во время ночных занятий. 26 сентября 1941 года».
«...Сегодня выходной. Утром был кросс. В нем принимали участие 4 училища. Сейчас сижу в казарме и жду увольнения в город. Спасибо за посылку, за папиросы. А шубейку прислали зря. Ведь в армии одежда уставная, и никто мне не разрешит ее надевать. Неудобно писать, но мне нужно рублей тридцать: поломались часы и мне не хватает денег на ремонт. И еще просьба: если можно, присылайте по четыре пачки махорки раз в полмесяца. Они будут легкие и небольшие. Мыло, пасту и так далее не посылайте, все это есть. Шубейку попробую отослать назад. 28 сентября 1941 года».
«...Живу по-прежнему хорошо. Все время поправляюсь. Мне об этом ребята чуть ли не каждый день говорят. У меня сейчас еле воротник сходится. Деньги, которые я просил в предыдущем письме, мне уже не нужны. Леня Воронин на 100 рублей получил перевод. В выходной получили деньги и отдали часы в ремонт. Грустно, что я опять сижу без махорки, не говоря уже о папиросах. Поэтому, мама, выручай сынка, а то он совсем разучится курить. Я об этом пишу, наверное, в каждом письме, но ничего не поделаешь, я стал неисправимым и заядлым курильщиком. Мне сегодня пришла в голову мысль, что если бы мне пришлось позаниматься в школе так, как мы здесь занимаемся, то я считал бы себя просто молодцом. Сейчас я не могу понять, как это человек мог иметь столько незанятого, пропадавшего зря времени! 2 октября 1941 года».
«...Сегодня, вернее вчера, т. к. сейчас уже 2 часа ночи, получил ваше письмо, за которое очень благодарю. Посылку, о которой вы сообщаете в письмах, еще не получил. Сладкого можно немного послать. Сахар нам дают, но если представится такая возможность, то я не прочь и полакомиться, хотя прекрасно обойтись могу и без засылания мне такого рода вещей. О перчатках не надо беспокоиться, нам их выдадут, только неизвестно когда. Музыкальных инструментов здесь хватает, но ни на одном не играю – нет времени, так что баян высылать не надо, все равно будет стоять без дела. Сфотографироваться до сих пор еще не сумел. В прошлый выходной в город не ходил, участвовал в воскреснике, после которого сразу же заступил в наряд. Вы пишете, что хотели бы посмотреть на меня. Мне тоже хочется повидать вас, но не такое сейчас время, чтобы этим заниматься. Я, мама, сильно изменился. Это я замечаю даже сам за собой. Изменений много: стал аккуратным, опрятным, дисциплинированным и т. д. Так что папины слова на этот счет не оправдались. Он обо мне не мог бы сказать ничего плохого сейчас (отец Льва умер незадолго до его отъезда в училище. – Г. К.). 10 октября 1941 года».
«...Вчера получил посылку. Это уже третья. Она произвела на меня самое хорошее впечатление. Все, что прислали, нужно мне. Главное – папиросы, да еще перед праздником! Сегодня 7 ноября. Были на площади, после этого все время отдыхаем. После обеда я проспал три часа, проснулся и подумал, что уже утро. Отдыхаем мы только сегодня. Завтра снова обычные занятия. Вот уже два дня идет снег, наверное, не растает. Надвигаются морозы. Я одет хорошо, тепло. Мне нужны теперь только валенки. Их высылайте без промедления. Я, как и предполагал, пришел к празднику только с хорошими и отличными результатами. Это мой вам праздничный подарок. Больше я вас ничем обрадовать не могу. Хотел послать поздравительную телеграмму, но на почту не пускали, а сейчас уже поздно. Да и из расположения батареи уходить нельзя: наше подразделение дежурное. Сейчас пойдем на ужин, а потом состоится встреча с бывшими курсантами, участниками Отечественной войны. Я и мои товарищи по взводу уже «старички». Основное прошли. Я думаю отпускать волосы. Чувствую себя полноценным командиром. К военной жизни давно привык, то, что мы изучили, знаю хорошо. На фронте товарищам обузой являться не буду. 7 ноября 1941 года».
«...В этом письме хочу сообщить о вещах, которые мне нужны будут перед отправкой на фронт. В первую очередь валенки, затем шапка, варежки шубные или ватные, пошире, так как рука у меня широкая, а я хочу надеть варежки вместе с перчатками. Теплые носки. Свитер, только если хороший, такой, как прислали, не надо. С десяток тетрадей, не мешало бы парочку блокнотов. Ножи для безопасной бритвы, маленькое зеркало, перочинный ножик. Я искал эту мелочь в Томске, но не нашел. Остальное все есть. Нам перед праздником выдали шлемы, хорошие перчатки, теплые портянки. Пишите, как прошел праздник в Куйбышевке. Как ты, Виктория, учишься? Что сейчас делают дядя Володя, дядя Дионисий? С приветом Лев. 19 ноября 1941 года».
«...Живу по-старому – хорошо. Если раньше занятия на улице из-за холода не любили, то сейчас заниматься в поле даже стало интереснее: нам выдают валенки, ватники и химгрелки для рук. Это очень ценная вещь, когда приходится писать или чертить на морозе. Насчет посылок не беспокойтесь, получил все сполна. Курево еще есть. Когда выйдет, то перейду на «иждивение» ребят, с которыми живу дружно. 30 ноября 1941 года».
«...Здравствуйте, мама и сестренка! Посылки получил. Высылаю фотографию и справку. Фотографировался в самом обычном виде. Больше писать нет времени. С приветом Лев. 5 декабря 1941 года».
«...Сегодня я выпустился из училища младшим лейтенантом (всех так выпустили). Получу обмундирование и более 500 рублей. Завтра еду в часть, на дорогу денег хватит. Будьте живы и здоровы. За меня не волнуйтесь. Привет родным и знакомым. Лев. 2 февраля 1942 года».
«...Третьего февраля получил документы и выехал из Томска. Еду в Москву, на Западный фронт (в Москве пересадка). Денег дали 650 рублей, да 150 у меня было. Еду без продуктов, но на станциях в буфетах кормиться можно, и довольно дешево. Кроме того, в поезде есть ресторан. Так что голодовать не придется. Настроение нормальное. Привет всем. Письмо послал из Тюмени. 4 февраля 1942 года».
«...5 марта 1942 года. Здравствуйте, мама и сестренка! Пишу письмо с фронта. Жизнь пошла другим руслом, пришлось приспосабливаться. Взвод у меня хороший. Народ пожилой, воюет с начала войны. Приняли меня хорошо, я сразу как-то обжился и не отличаюсь от старых фронтовиков. Деньги на фронте девать некуда. Я послал вам из Можайска 300 рублей – остатки томских денег. Здесь мне нужно получить еще рублей 800, но получать их некогда. С Ворониным в одно место не попали. Живу прекрасно: сыт, тепло одет, здоров. У меня даже насморк пропал, который часто мучил меня в Сибири (ходил-то в сапогах!). А тут получил ватную тужурку, штаны меховые, варежки, валенки и др. Так что обо мне не беспокойтесь. С приветом Лев!»
«...10 марта 1942 года. Направлялся в баню, а машина пока не пришла, поэтому имею время написать письмо. Из училища я вам писал короткие письма, сообщать-то было нечего. Думал, с фронта буду писать метровые, а получается старое. Да и что писать-то? Воюем, да и все. Прошу выслать мне адрес Василия (родственника семьи Жучковых. – Г. К.) и Павлика».
«...21 марта 1942 года. Дела идут хорошо. Одно плохо: не получил пока ни одного письма. Сегодня выдали деньги. Как будет возможность, вышлю. Перешлю в райвоенкомат денежный аттестат, и вы с мая по сентябрь будете получать за меня по 500 рублей. Пришлите мне адрес дяди Павла».
«...24 марта 1942 года. Добрый день! Мама, хочу только известить тебя, что я послал тебе 1100 рублей – 300 из Можайска и 800 с фронта. С приветом Лев».
«...28 марта 1942 года. У меня возникло желание узнать, что из себя представляет новый управляющий совхозснаба. Что за человек, какая у него семья? Как у него идут дела? Скажи ему: пусть работает так, как на его месте работал мой отец. Лучшего я ему пожелать не могу. Напиши, мама, что с квартирой, дровами, продуктами. Вообще напиши подробнее, как живешь, работаешь. Ну а наши дела вы знаете из газет. Одно могу добавить: донимает сырость и грязь. Но пусть приходят почаще письма, и сырость мы переживем. Передайте привет, если он хороший человек, управляющему. Привет родным и знакомым».
«...31 марта 1942 года. Я вам, наверное, надоел письмами, чуть свободное время – принимаюсь писать. Уже, кажется, обо всем переписал, а ответа еще ни на одно письмо нет. Я желал бы узнать, как поживают мои дядья, где и как работают, думают ли идти к нам с Василием на помощь. Насчет помощи я так, для шутки, им и там, если захотят, работы будет по горло. А мы и без них управимся. Кстати, о Василии. Я, как уехал из дому, ничего о нем не знаю. Может, вы что-то о нем знаете, напишите. Раздумался я о вас и вспомнил, что дом наш стал оседать на одну сторону. Ремонтировали его или нет? Как чувствует себя Джек (собака. – Г. К.)? Ведете ли какое хозяйство? Видите, сколько у меня к вам вопросов, и ни на один ответа нет».
«...22 апреля 1942 года. Очень рад вашему письму, наконец-то наладилась связь. Пишу письмо из санчасти. Я немного простыл, четыре дня продрожал в землянке, стало лучше – пошел в санчасть, где признали бронхит в легкой форме и оставили там подлечиться. Сейчас чувствую себя совершенно здоровым, читаю книги да слушаю патефон. Насчет травмы ноги я даже писать вам не стал. Это в письме домой из училища Воронин раззвонил. Правда, мне еще и мизинец переломило. Я пролежал в Томске 13 дней в госпитале, обманным путем ушел, притянул бинтом палец к остальным, уже в Москве он сросся. Деньги оставлять у себя не буду, они мне, повторяю, не нужны. Вот разве на покупку часов придется истратить. Без часов трудно.
Вика, насчет соцдоговора я не против, только ведь необязательно комиссару проверять его. Он проверяется комиссией или всеми вместе подводится итог. Вот и мы после войны с тобой его подведем. Я знал, что мама будет работать хорошо, и поздравляю ее с благодарностью, а вот что ты работаешь так, что маме не нравится, это плохо. Может, ты и с отличниц уже скатилась? Почему мало пишете о себе? Как живется, как дела с питанием, с деньгами? Меня эти вопросы очень интересуют!»
«...3 мая 1942 года. Сегодня получил три письма: два от вас, одно от Дуси. Положил их перед собой, закурил, перебрал по одному, просмотрел все печати, штампы, посмотрел письма на свет и только после этого приступил к читке. Поздравления ваши немного запоздали, но это неважно. Хоть и не роскошно, но и на фронте я сумел справить и день рождения, и Первое мая. День рождения отмечал еще в санчасти. Достал молока, сестра-хозяйка сварила картошки, у меня было масло, колбаса. На празднование 1 Мая получили по полторы сотни папирос, по 200 граммов колбасы, 100 граммов рыбы копченой, 100 граммов селедки, печенья и др. На оба случая было припасено немного водки. Совсем неплохо получилось.
Адрес Павлика мне прислала его мать. Получил письмо от Василия. Он, оказывается, в училище и в апреле должен был выпуститься. Ты, мама, за меня не беспокойся. Правда, я нахожусь все время в опасности, но таких, как я, много, и это должно придавать тебе бодрости. У меня не всегда есть возможность не только письмо написать, но и поспать. Это ты должна понимать. Поэтому задержка с письмами не должна приводить тебя в уныние. Ты должна всегда работать хорошо и радостно. Своей работой ты помогаешь мне».
«...25 мая 1942 года. Порядочное время не писал вам писем. Были горячие дни. Сейчас врываемся в землю, вернее в глину. Целую пятидневку ходил грязный как черт. Но основное сделано, и жить стало веселее. Время стоит теплое, прилетели птицы, травка растет. Вот только пейзаж портят воронки от разрывов бомб и снарядов. Я бы в это время мчался куда-нибудь на велосипеде. Да, если будет туго, то продавайте велосипед и баян. Приеду – новое наживем. Только часы отцовские берегите».
«...11 июня 1942 года. Пришел с НП (наблюдательного пункта), и мне ребята вручили письмо. Решил сразу же написать ответ. Получил письмо от Павлика. Он сейчас в Москве. Обижается: 5 месяцев едет на фронт и никак доехать не может. Живу хорошо. Родина обеспечивает абсолютно всем. Я, как и вы, подписался на заем – 1000 рублей. Ты, мама, наверное, хорошо научилась шить мужское. Вот приеду, ты мне сошьешь хорошую форму, подобающую артиллеристу. Ведь артиллерист считается самым культурным командиром. Передайте от меня привет красноармейцу Русяеву Д. Г. (дяде Льва. – Г. К.). Надеюсь, что его дисциплиной здорово не жмут. Отвыкли ли они с дядей Володей от старой привычки (выпивки. – Г. К.)? Передайте, что после войны им придется держать отчет по всей форме. Посматривайте за Германом (двоюродным братом. – Г. К.). В его возрасте ребята начинают баловаться табачком. Просмотрите – поймет вкус, трудно будет отучить. Извините, что стал реже писать».
«...12 июля 1942 года. Западный фронт. Мама, я был немало удивлен, что ты написала письмо командиру полка. Сообщаю тебе, что я по-прежнему жив и здоров и продолжаю бить фрицев. Прошу тебя, мама, обо мне так сильно не беспокоиться, это ни к чему хорошему не приведет, только последние нервы истреплешь, которые тебе нужны совсем для другого. Жизнь моя течет нормально, настроение хорошее, условия неплохие, конечно в разрезе фронтовых понятий. Думаю, что твое сердце, мама, успокоилось. Простите, что плохо написал. Дело в том, что сейчас 2 часа ночи и голова немного утомлена».
«...23 июля 1942 года. Западный фронт. Здравствуй, мама! Получил от тебя письмо, очень благодарен, большое спасибо, но прошу тебя, чтобы ты меньше беспокоилась обо мне. Меня приняли кандидатом в члены ВКП(б)».
«...4 августа 1942 года. Западный фронт. Спешу сообщить, что я здоров, бодр, весел и т. д. Именно спешу, потому как, мама, ты уже считаешь, сколько дней от меня нет писем и строишь разные догадки. Недавно получил письмо от Вики. Цены на продукты сносные, значит, моя помощь вам кой-что дает. Сегодня прочитал в газете, что Хабаровский край собирает урожай. Когда придет мое письмо, у вас помидоры будут в разгаре. Хотелось бы мне их отведать. Ладно, после войны поедим».
«...7 сентября 1942 года. Опасаясь, как бы вы не написали опять письмо командиру полка, спешу уведомить, что мне присвоено очередное звание, что наша батарея первая в дивизионе и, пожалуй, в полку. Вот коротенько все».
Лев Павлович Жучков родился в 1923 году в Приморье в семье кадрового военного Павла Филипповича Жучкова, участника освобождения Дальнего Востока от белогвардейцев и интервентов, вынужденного вскоре оставить службу из-за резкого ухудшения здоровья (сказались тяжелые ранения). Это был человек корчагинского племени, страстно отдававший себя утверждению социалистического строя и не жалевший для этого ни времени, ни сил. Он рано сгорел, ему было немногим более сорока лет.
Лев Жучков провел отроческие и юношеские годы в городе Куйбышевка-Восточная (ныне Белогорск) Амурской области. Они совпали с расцветом советской эпохи. Страна работала над выполнением пятилетних планов. По всему Союзу гремели имена трактористки Паши Ангелиной, шахтера Алексея Стаханова, машиниста паровоза Петра Кривоноса, ткачих сестер Виноградовых и других передовиков производства, работавших с огоньком, творчески, перевыполнявших задания вдвое, втрое и больше.
Находясь во враждебном капиталистическом окружении, советские люди вынуждены были «держать порох сухим». В тридцатых годах особым вниманием и почетом пользовались у населения воины Красной армии. О них писались книги, ставились фильмы. В 1940 году, когда учительница спросила, кем бы мы, ученики, хотели стать, все мальчишки нашего четвертого класса заявили, что будут летчиками, танкистами, моряками. Вот и Лев Жучков ступил на военную стезю, пошел по стопам отца.
Со школьных лет он увлекался спортом, но особенно музыкой. Знал ноты, играл на баяне и джазовых инструментах и даже пробовал сочинять. Уже на фронте, по свидетельству его однополчанина А. Г. Кавтарадзе, ставшего впоследствии военным историком, командование давало Льву возможность продолжить обучение в консерватории. Однако он отказался: не мог оставить воюющих товарищей.
Подобное чувство остро проявлялось в нем еще в детстве. Лева стеснялся приходить в класс в новой рубашке – из-за того, что его друзья ходили в старых. Когда ему купили велосипед, он заявил: «Велосипед будет мой и моего друга Павлика». То же и с доставшимися ему отцовскими часами: месяц их носил Павлик, а другой – он сам.
Жил Лев Жучков с открытым, чистым и честным сердцем. Таким остался и на фронте. «Это была любимая всеми нами душа, – вспоминал воевавший под его командованием рядовой Ф. Н. Сташкевич, ставший после войны Героем Социалистического Труда. – Мы всей батареей оплакивали смерть Льва Павловича».
В письмах с фронта Лев Жучков был краток, ласково журил мать за слишком горячее, по его мнению, беспокойство о нем. Писал регулярно, когда позволяли обстоятельства, и почти ничего не сообщал о войне.
«Были горячие деньки», – всего тремя этими словами он сообщает в марте 1943 года о своем участии в ликвидации Ржевско-Вяземского уступа, где, по воспоминаниям генерала Михайличенко, «немцы проутюжили семь наших дивизий». А при взятии печально известной Зайцевой горы погиб командир 4-й батареи Владимир Шененевич, огневыми взводами которой командовал Лев Жучков. Но домой он не писал о таких боях и вообще о трудностях фронтовой жизни, чтобы лишний раз не волновать мать. Он очень любил ее и свою младшую сестру Викторию и старался писать письма так, чтобы родные меньше переживали за него. Только однажды Лев Павлович несколькими фразами описывает бой – очень серьезный, когда фашисты пытались окружить и взять его батарею, но и то сообщает о нем так, будто это была просто игра с мальчишками во дворе. Кстати, за тот бой он был награжден орденом
Отечественной войны II степени.
В. Лисевич, исследователь истории 572-го артполка, где служили его двоюродный брат Владимир Шененевич (которому перед войной прочили в Одесском университете карьеру ученого) и Лев Жучков, так написал о погибших: «Потеря талантливых молодых людей, почти юношей, которым жить бы да жить и радовать Отечество добрыми делами, потеря верных сынов Родины Левы и Володи – утрата неизмеримая и боль вечная. В тяжелейшее для страны время они грудью прикрыли ее от врага. Наша Отчизна выстояла благодаря таким ее защитникам, какими были Лев Жучков и Владимир Шененевич».
Письма Л. П. Жучкова хранятся сейчас у дочери его сестры Виктории – Ольги Лихачевой, проживающей в Новокузнецке. Подготовлены к публикации с ее разрешения.
* * *
«...Привет с дороги. Сильно трясет. Устроились неплохо. Самочувствие хорошее, не простыл, на ходу с поезда не соскакиваю, водку не пью, деньги зря не трачу. Надеюсь, мама, это тебя успокоит. Темнеет. Качает. Плохо писать. Целую тебя и Вику. 19 июня 1941 года. Лева».
«...Ехать осталось 1,5–2 суток. Сегодня проедем Красноярск. Там сброшу письмо. В дороге еды не достать, но у нас и своей хватит до конца. Про войну с Германией узнали в Иркутске. Удивляюсь – почему Германия и Англия воюют между собой.
25 июня 1941 года. Лева».
«...Пишу письмо из полевых лагерей. Поселили в палатках. Выдали форму: гимнастерку, галифе, сапоги, пилотку. Место хорошее, кругом зелень. Мы пока обживаемся: вымылись, обмундировались, устраиваемся поудобней в палатках. Живем нескучно, кормят хорошо. Желательно получить от вас целлулоидные воротнички и щетки – бельевую и сапожную. Лагеря находятся в 120 км от Томска на реке Томи. С приветом Лева. 30 июня 1941 года».
«...Ты, мама, не должна на меня обижаться, что я редко пишу письма. Я выполнил твою просьбу – сообщил о здоровье, о том, где нахожусь, а больше писать пока не о чем. Сегодня один наш курсант получил письмо – пишут, что в Куйбышевке призваны 1921 и 1922 гг. Интересно узнать, как дела у Павлика (одноклассника и друга Льва. – Г. К.), взят в армию или уехал в училище и какое? Напишите, как дела у Виктории, Юрия (двоюродного брата. – Г. К.) и всех родных. 17 июля 1941 года. Лева».
«...Вчера, 21 июля, часов в 11 вечера я получил два письма. Одно от вас, другое от Дуси (подруги Льва. – Г. К.). Письма, когда находишься вдалеке от дома, как бы сближают, уменьшают это расстояние. Поэтому ваши письма будут приносить мне только хорошее. Вместе с письмами пришел перевод на
50 р. Я благодарен тебе, и очень, мама, что так беспокоишься обо мне, но прошу денег не присылать, пока не попрошу.
Мне приятно было читать твое письмо, мама, я благодарен судьбе, что имею такую мать. Правильно, мама, сейчас стоит вопрос жизни или смерти нашей страны. Я постараюсь учиться так, чтобы не быть лишним человеком на фронте. Я знаю, что тебе тяжело сейчас, но эти мысли надо держать при себе и делать все так, как этого требует фронт, война.
В скором времени я постараюсь выслать вам справку о том, что я являюсь военнослужащим. Из письма узнал, что вы познакомились с Дусей. Надеюсь, она вам понравится. Пока. С приветом Лев.
22 июля 1941 года».
«...Вчера получил от вас письмо, сегодня – телеграмму. Сразу же начинаю отвечать на вопросы. 1. Я писал в первых письмах, чтобы оставили сапоги. Они мне не нужны. Можно продать. 2. Насчет справки говорил с командиром. 3. Ваши письма, как видите, доходят, поэтому посылка дойдет. Боюсь, мама, что в нее положишь что-нибудь, чего я не просил.
Дома, наверное, уже огурцы и другие овощи есть, чем нас не балуют, хотя кормят хорошо. По-моему, в армии мне никакая пища не надоест. По приезде в Томск потерял 2 кг, теперь все восстановил. 26 июля 1941 года».
«...Вчера получил ваше письмо, за которое очень благодарю. Хорошо сделали, что отдали один воротничок Павлику, он ему в училище пригодится. А тетради не надо присылать, ими нас обеспечивают хорошо. Спрашиваете, как поступил в училище? В дороге к экзаменам не готовился, сильно трясло, с непривычки не мог читать. А по прибытии экзамены сдавали в тот же день. Я сдал хорошо и попал в одну группу с Леней Ворониным, Саяпиным и другими, кто хорошо сдал математику. Желаю, мама, быстрей тебе поправиться. 28 июля 1941 года».
«...Учусь хорошо, попал на доску отличников. Вчера получил весть от Павлика. В основном у него, так же как у нас, все время до отказа занято учебой, даже на письмо порой нет времени. Это письмо писал в два приема – вчера на привале во время марша и сегодня, находясь в суточном наряде. Точнее, во время подготовки к нему. На днях принимаем присягу. Я стану полноправным воином, тогда и дадут мне справку, о которой вы просили. 11 августа 1941 года».
«...Продолжаем крепко учиться и физически закаляться. В Сибири сейчас почти каждый день дождь. Стало холодно. С утра занимаемся в шинелях, но на ФИЗО продолжаем купаться в Томи. Когда лезешь в воду, то неприятно, а когда вылезешь, то лучшего самочувствия не придумать. 26 августа 1941 года».
«...Второй день как я в Томске. Но города, в сущности, не видел. Мы выгрузились на товарной станции и сразу же направились в училище. Помещение у нас чудное. Кругом чистота, все побелено и покрашено. Спим на койках, составленных по четыре: две внизу и две вверху. По приезде в Томск, когда ходили в баню, удалось попробовать помидоров, истратил на них последние двадцать рублей. Но я не тужу, у меня в запасе 15 пачек махорки – надолго хватит.
В училище я пока получил только сорок рублей, из них половину отдал в Фонд обороны. Одобряю, что и вы отдали в Фонд обороны облигации займов, а значит оказали помощь мне, поскольку теперь я человек военный. Если возможно, пришлите перчатки, шерстяные носки, если они есть, белого материала для подворотничков и две иголки. 1 сентября 1941 года».
«...Побывал в Доме Красной армии. Здание хорошее, старинное. Улица, где стоит ДКА, тоже понравилась. Учусь хорошо. По предложению командира взвода выдвинут кандидатом в красноармейский суд чести. Значит, кое-что я стою. В предыдущем письме, наверное, тебя, мама, я напугал тем, что сижу без денег. Вполне обхожусь без них. К тому же пятнадцатого у нас получка. 6 сентября 1941 года».
«...Получил 30 рублей. В выходной пойду в ДКА фотографироваться. В Томске я поправился, лицо округлилось. Этому способствует бритая голова. Если можно, пришлите папирос, а то махорка надоела, и пальцы от нее стали желтые. Если Дуся вернулась из колхоза, передайте ей большой привет. 17 сентября 1941 года».
«...Живу и учусь по-прежнему хорошо. Одно плохо: вышло курево. А у нас в училище выдают по пачке махорки на месяц. Сшибаю «сороковки». Уже не до папирос, а хоть бы махорки мамочка прислала. Здесь уже прохладно. Говорят, скоро нужно ждать снега. Так что перчатки нужны без промедления. Если достану здесь, напишу, чтобы не беспокоились. Получил вторую благодарность за отличную службу во время ночных занятий. 26 сентября 1941 года».
«...Сегодня выходной. Утром был кросс. В нем принимали участие 4 училища. Сейчас сижу в казарме и жду увольнения в город. Спасибо за посылку, за папиросы. А шубейку прислали зря. Ведь в армии одежда уставная, и никто мне не разрешит ее надевать. Неудобно писать, но мне нужно рублей тридцать: поломались часы и мне не хватает денег на ремонт. И еще просьба: если можно, присылайте по четыре пачки махорки раз в полмесяца. Они будут легкие и небольшие. Мыло, пасту и так далее не посылайте, все это есть. Шубейку попробую отослать назад. 28 сентября 1941 года».
«...Живу по-прежнему хорошо. Все время поправляюсь. Мне об этом ребята чуть ли не каждый день говорят. У меня сейчас еле воротник сходится. Деньги, которые я просил в предыдущем письме, мне уже не нужны. Леня Воронин на 100 рублей получил перевод. В выходной получили деньги и отдали часы в ремонт. Грустно, что я опять сижу без махорки, не говоря уже о папиросах. Поэтому, мама, выручай сынка, а то он совсем разучится курить. Я об этом пишу, наверное, в каждом письме, но ничего не поделаешь, я стал неисправимым и заядлым курильщиком. Мне сегодня пришла в голову мысль, что если бы мне пришлось позаниматься в школе так, как мы здесь занимаемся, то я считал бы себя просто молодцом. Сейчас я не могу понять, как это человек мог иметь столько незанятого, пропадавшего зря времени! 2 октября 1941 года».
«...Сегодня, вернее вчера, т. к. сейчас уже 2 часа ночи, получил ваше письмо, за которое очень благодарю. Посылку, о которой вы сообщаете в письмах, еще не получил. Сладкого можно немного послать. Сахар нам дают, но если представится такая возможность, то я не прочь и полакомиться, хотя прекрасно обойтись могу и без засылания мне такого рода вещей. О перчатках не надо беспокоиться, нам их выдадут, только неизвестно когда. Музыкальных инструментов здесь хватает, но ни на одном не играю – нет времени, так что баян высылать не надо, все равно будет стоять без дела. Сфотографироваться до сих пор еще не сумел. В прошлый выходной в город не ходил, участвовал в воскреснике, после которого сразу же заступил в наряд. Вы пишете, что хотели бы посмотреть на меня. Мне тоже хочется повидать вас, но не такое сейчас время, чтобы этим заниматься. Я, мама, сильно изменился. Это я замечаю даже сам за собой. Изменений много: стал аккуратным, опрятным, дисциплинированным и т. д. Так что папины слова на этот счет не оправдались. Он обо мне не мог бы сказать ничего плохого сейчас (отец Льва умер незадолго до его отъезда в училище. – Г. К.). 10 октября 1941 года».
«...Вчера получил посылку. Это уже третья. Она произвела на меня самое хорошее впечатление. Все, что прислали, нужно мне. Главное – папиросы, да еще перед праздником! Сегодня 7 ноября. Были на площади, после этого все время отдыхаем. После обеда я проспал три часа, проснулся и подумал, что уже утро. Отдыхаем мы только сегодня. Завтра снова обычные занятия. Вот уже два дня идет снег, наверное, не растает. Надвигаются морозы. Я одет хорошо, тепло. Мне нужны теперь только валенки. Их высылайте без промедления. Я, как и предполагал, пришел к празднику только с хорошими и отличными результатами. Это мой вам праздничный подарок. Больше я вас ничем обрадовать не могу. Хотел послать поздравительную телеграмму, но на почту не пускали, а сейчас уже поздно. Да и из расположения батареи уходить нельзя: наше подразделение дежурное. Сейчас пойдем на ужин, а потом состоится встреча с бывшими курсантами, участниками Отечественной войны. Я и мои товарищи по взводу уже «старички». Основное прошли. Я думаю отпускать волосы. Чувствую себя полноценным командиром. К военной жизни давно привык, то, что мы изучили, знаю хорошо. На фронте товарищам обузой являться не буду. 7 ноября 1941 года».
«...В этом письме хочу сообщить о вещах, которые мне нужны будут перед отправкой на фронт. В первую очередь валенки, затем шапка, варежки шубные или ватные, пошире, так как рука у меня широкая, а я хочу надеть варежки вместе с перчатками. Теплые носки. Свитер, только если хороший, такой, как прислали, не надо. С десяток тетрадей, не мешало бы парочку блокнотов. Ножи для безопасной бритвы, маленькое зеркало, перочинный ножик. Я искал эту мелочь в Томске, но не нашел. Остальное все есть. Нам перед праздником выдали шлемы, хорошие перчатки, теплые портянки. Пишите, как прошел праздник в Куйбышевке. Как ты, Виктория, учишься? Что сейчас делают дядя Володя, дядя Дионисий? С приветом Лев. 19 ноября 1941 года».
«...Живу по-старому – хорошо. Если раньше занятия на улице из-за холода не любили, то сейчас заниматься в поле даже стало интереснее: нам выдают валенки, ватники и химгрелки для рук. Это очень ценная вещь, когда приходится писать или чертить на морозе. Насчет посылок не беспокойтесь, получил все сполна. Курево еще есть. Когда выйдет, то перейду на «иждивение» ребят, с которыми живу дружно. 30 ноября 1941 года».
«...Здравствуйте, мама и сестренка! Посылки получил. Высылаю фотографию и справку. Фотографировался в самом обычном виде. Больше писать нет времени. С приветом Лев. 5 декабря 1941 года».
«...Сегодня я выпустился из училища младшим лейтенантом (всех так выпустили). Получу обмундирование и более 500 рублей. Завтра еду в часть, на дорогу денег хватит. Будьте живы и здоровы. За меня не волнуйтесь. Привет родным и знакомым. Лев. 2 февраля 1942 года».
«...Третьего февраля получил документы и выехал из Томска. Еду в Москву, на Западный фронт (в Москве пересадка). Денег дали 650 рублей, да 150 у меня было. Еду без продуктов, но на станциях в буфетах кормиться можно, и довольно дешево. Кроме того, в поезде есть ресторан. Так что голодовать не придется. Настроение нормальное. Привет всем. Письмо послал из Тюмени. 4 февраля 1942 года».
«...5 марта 1942 года. Здравствуйте, мама и сестренка! Пишу письмо с фронта. Жизнь пошла другим руслом, пришлось приспосабливаться. Взвод у меня хороший. Народ пожилой, воюет с начала войны. Приняли меня хорошо, я сразу как-то обжился и не отличаюсь от старых фронтовиков. Деньги на фронте девать некуда. Я послал вам из Можайска 300 рублей – остатки томских денег. Здесь мне нужно получить еще рублей 800, но получать их некогда. С Ворониным в одно место не попали. Живу прекрасно: сыт, тепло одет, здоров. У меня даже насморк пропал, который часто мучил меня в Сибири (ходил-то в сапогах!). А тут получил ватную тужурку, штаны меховые, варежки, валенки и др. Так что обо мне не беспокойтесь. С приветом Лев!»
«...10 марта 1942 года. Направлялся в баню, а машина пока не пришла, поэтому имею время написать письмо. Из училища я вам писал короткие письма, сообщать-то было нечего. Думал, с фронта буду писать метровые, а получается старое. Да и что писать-то? Воюем, да и все. Прошу выслать мне адрес Василия (родственника семьи Жучковых. – Г. К.) и Павлика».
«...21 марта 1942 года. Дела идут хорошо. Одно плохо: не получил пока ни одного письма. Сегодня выдали деньги. Как будет возможность, вышлю. Перешлю в райвоенкомат денежный аттестат, и вы с мая по сентябрь будете получать за меня по 500 рублей. Пришлите мне адрес дяди Павла».
«...24 марта 1942 года. Добрый день! Мама, хочу только известить тебя, что я послал тебе 1100 рублей – 300 из Можайска и 800 с фронта. С приветом Лев».
«...28 марта 1942 года. У меня возникло желание узнать, что из себя представляет новый управляющий совхозснаба. Что за человек, какая у него семья? Как у него идут дела? Скажи ему: пусть работает так, как на его месте работал мой отец. Лучшего я ему пожелать не могу. Напиши, мама, что с квартирой, дровами, продуктами. Вообще напиши подробнее, как живешь, работаешь. Ну а наши дела вы знаете из газет. Одно могу добавить: донимает сырость и грязь. Но пусть приходят почаще письма, и сырость мы переживем. Передайте привет, если он хороший человек, управляющему. Привет родным и знакомым».
«...31 марта 1942 года. Я вам, наверное, надоел письмами, чуть свободное время – принимаюсь писать. Уже, кажется, обо всем переписал, а ответа еще ни на одно письмо нет. Я желал бы узнать, как поживают мои дядья, где и как работают, думают ли идти к нам с Василием на помощь. Насчет помощи я так, для шутки, им и там, если захотят, работы будет по горло. А мы и без них управимся. Кстати, о Василии. Я, как уехал из дому, ничего о нем не знаю. Может, вы что-то о нем знаете, напишите. Раздумался я о вас и вспомнил, что дом наш стал оседать на одну сторону. Ремонтировали его или нет? Как чувствует себя Джек (собака. – Г. К.)? Ведете ли какое хозяйство? Видите, сколько у меня к вам вопросов, и ни на один ответа нет».
«...22 апреля 1942 года. Очень рад вашему письму, наконец-то наладилась связь. Пишу письмо из санчасти. Я немного простыл, четыре дня продрожал в землянке, стало лучше – пошел в санчасть, где признали бронхит в легкой форме и оставили там подлечиться. Сейчас чувствую себя совершенно здоровым, читаю книги да слушаю патефон. Насчет травмы ноги я даже писать вам не стал. Это в письме домой из училища Воронин раззвонил. Правда, мне еще и мизинец переломило. Я пролежал в Томске 13 дней в госпитале, обманным путем ушел, притянул бинтом палец к остальным, уже в Москве он сросся. Деньги оставлять у себя не буду, они мне, повторяю, не нужны. Вот разве на покупку часов придется истратить. Без часов трудно.
Вика, насчет соцдоговора я не против, только ведь необязательно комиссару проверять его. Он проверяется комиссией или всеми вместе подводится итог. Вот и мы после войны с тобой его подведем. Я знал, что мама будет работать хорошо, и поздравляю ее с благодарностью, а вот что ты работаешь так, что маме не нравится, это плохо. Может, ты и с отличниц уже скатилась? Почему мало пишете о себе? Как живется, как дела с питанием, с деньгами? Меня эти вопросы очень интересуют!»
«...3 мая 1942 года. Сегодня получил три письма: два от вас, одно от Дуси. Положил их перед собой, закурил, перебрал по одному, просмотрел все печати, штампы, посмотрел письма на свет и только после этого приступил к читке. Поздравления ваши немного запоздали, но это неважно. Хоть и не роскошно, но и на фронте я сумел справить и день рождения, и Первое мая. День рождения отмечал еще в санчасти. Достал молока, сестра-хозяйка сварила картошки, у меня было масло, колбаса. На празднование 1 Мая получили по полторы сотни папирос, по 200 граммов колбасы, 100 граммов рыбы копченой, 100 граммов селедки, печенья и др. На оба случая было припасено немного водки. Совсем неплохо получилось.
Адрес Павлика мне прислала его мать. Получил письмо от Василия. Он, оказывается, в училище и в апреле должен был выпуститься. Ты, мама, за меня не беспокойся. Правда, я нахожусь все время в опасности, но таких, как я, много, и это должно придавать тебе бодрости. У меня не всегда есть возможность не только письмо написать, но и поспать. Это ты должна понимать. Поэтому задержка с письмами не должна приводить тебя в уныние. Ты должна всегда работать хорошо и радостно. Своей работой ты помогаешь мне».
«...25 мая 1942 года. Порядочное время не писал вам писем. Были горячие дни. Сейчас врываемся в землю, вернее в глину. Целую пятидневку ходил грязный как черт. Но основное сделано, и жить стало веселее. Время стоит теплое, прилетели птицы, травка растет. Вот только пейзаж портят воронки от разрывов бомб и снарядов. Я бы в это время мчался куда-нибудь на велосипеде. Да, если будет туго, то продавайте велосипед и баян. Приеду – новое наживем. Только часы отцовские берегите».
«...11 июня 1942 года. Пришел с НП (наблюдательного пункта), и мне ребята вручили письмо. Решил сразу же написать ответ. Получил письмо от Павлика. Он сейчас в Москве. Обижается: 5 месяцев едет на фронт и никак доехать не может. Живу хорошо. Родина обеспечивает абсолютно всем. Я, как и вы, подписался на заем – 1000 рублей. Ты, мама, наверное, хорошо научилась шить мужское. Вот приеду, ты мне сошьешь хорошую форму, подобающую артиллеристу. Ведь артиллерист считается самым культурным командиром. Передайте от меня привет красноармейцу Русяеву Д. Г. (дяде Льва. – Г. К.). Надеюсь, что его дисциплиной здорово не жмут. Отвыкли ли они с дядей Володей от старой привычки (выпивки. – Г. К.)? Передайте, что после войны им придется держать отчет по всей форме. Посматривайте за Германом (двоюродным братом. – Г. К.). В его возрасте ребята начинают баловаться табачком. Просмотрите – поймет вкус, трудно будет отучить. Извините, что стал реже писать».
«...12 июля 1942 года. Западный фронт. Мама, я был немало удивлен, что ты написала письмо командиру полка. Сообщаю тебе, что я по-прежнему жив и здоров и продолжаю бить фрицев. Прошу тебя, мама, обо мне так сильно не беспокоиться, это ни к чему хорошему не приведет, только последние нервы истреплешь, которые тебе нужны совсем для другого. Жизнь моя течет нормально, настроение хорошее, условия неплохие, конечно в разрезе фронтовых понятий. Думаю, что твое сердце, мама, успокоилось. Простите, что плохо написал. Дело в том, что сейчас 2 часа ночи и голова немного утомлена».
«...23 июля 1942 года. Западный фронт. Здравствуй, мама! Получил от тебя письмо, очень благодарен, большое спасибо, но прошу тебя, чтобы ты меньше беспокоилась обо мне. Меня приняли кандидатом в члены ВКП(б)».
«...4 августа 1942 года. Западный фронт. Спешу сообщить, что я здоров, бодр, весел и т. д. Именно спешу, потому как, мама, ты уже считаешь, сколько дней от меня нет писем и строишь разные догадки. Недавно получил письмо от Вики. Цены на продукты сносные, значит, моя помощь вам кой-что дает. Сегодня прочитал в газете, что Хабаровский край собирает урожай. Когда придет мое письмо, у вас помидоры будут в разгаре. Хотелось бы мне их отведать. Ладно, после войны поедим».
«...7 сентября 1942 года. Опасаясь, как бы вы не написали опять письмо командиру полка, спешу уведомить, что мне присвоено очередное звание, что наша батарея первая в дивизионе и, пожалуй, в полку. Вот коротенько все».
| Далее
