ВЕРСИЯ ДЛЯ СЛАБОВИДЯЩИХ
Огни Кузбасса 2015 г.

Диана Балибалова. Яркий праздник. (Как кемеровчане праздновали День Победы в 1945)

В этом году мы отмечаем уже 70-летие великой Победы. Перебирая в памяти эти праздничные даты, возвращаешься к тому – первому Дню Победы. Как его праздновали кемеровчане тогда, в далеком 45-м? Остались рассказы родителей, подшивки многотиражки «За азот», что выпускала мама, «Кузбасс», папины письма с фронта, а также воспоминания моего мужа (ныне покойного) Малашевича Азария Сергеевича. Он мальчишкой всю войну работал токарем на 120-м заводе, где делали порох.

Вот что он рассказывал: «День Победы – это самое главное событие в моей жизни. Мы все уже чувствовали, что вот-вот этот день настанет, ведь наши войска взяли Берлин, но все равно произошло это неожиданно. В тот день утром я, как обычно, собирался на работу: первая смена начиналась в 8 утра. Вдруг слышу в коридоре шум, радостные возгласы. Выбегаю из комнаты, соседка кричит: «Азарий, победа!» Все обнимаются, целуются.

Я, не осознавая, надеваю свою лучшую одежду и бегу к проходной 7-го производства, где я тогда работал. Около проходной много народу, почти все, как и я, пришли на работу в праздничной одежде. Прямо у проходной митинг. Помню, что выступал парторг нашего производства Арсентьев, начальники цехов. Потом мы все идем к Дворцу культуры, там масса народа, вся площадь запружена. В 9 утра начинается районный митинг. Открывал его секретарь Кировского райкома ВКП(б), затем выступил директор нашего завода генерал-майор Гречишин, потом кто-то еще. Конечно, все говорили о победе, поздравляли.

День казался ярким, солнечным. Он и был необычным, радостным, праздничным. После митинга мы пошли домой, хотелось как-то отметить победу, чтобы этот день запомнился. Вынесли столы в общий коридор, накрыли их, каждый принес, что мог, что было. Собралось человек 60, на первом этаже было 20 комнат, в каждой жила семья, тут были и взрослые, и дети. Жили мы дружно, делили и радость и горе. А здесь такой праздник! И радовались и вспоминали то, что пришлось пережить. И хотя в нашей победе никто не сомневался, но было очень тяжело.

Я попал на завод мальчишкой.

В 1940 г. был принят закон СССР «О трудовых резервах» для подготовки высококвалифицированных рабочих с двухгодичным сроком обучения. Брали туда по направлению с 14-15 лет. Я стал просить родителей, чтобы они меня туда оформили. Я был непоседой, озорником, читать любил, а уроки учить – не очень. Старший брат Володя, напротив, был серьезный, он заканчивал среднюю школу, играл на трубе в духовом оркестре шахты «Северной», частенько выручал меня в конфликтных ситуациях.

И вот в октябре 1940 года я стал учащимся ремесленного училища. Для него было построено новое здание в Кировском районе (впоследствии там разместился медицинский институт), нам выдали красивую форму. Учили не только школьным предметам, но и токарному делу. Мне очень нравилось в училище, и родители были довольны. В конце мая 1941 г. они со старшим братом уехали на Украину. Я перешел жить в общежитие училища. В комнате нас было 5 человек, там чисто, уютно, прекрасная столовая, где нас бесплатно кормили.

И вот война! Нас сразу вызвали всех в училище, по ускоренной программе доучили, а в сентябре тех, кто не подлежал призыву в армию, оформили на завод. Я попал в цех, где делали тару для пороха, корпуса мин. Я тогда был очень маленького роста, так мне к станку подставили ящик, и я стал токарить. Сдал на разряд, на этом учеба и закончилась. Рабочий день был вначале 8 часов, а потом, несмотря на возраст – 15 лет, мы стали работать по 12 часов. Вскоре ввели продуктовые карточки, в общежитии не стало ни воспитателей, ни уборщиц. Мы, подростки, остались там одни. Придешь после работы, есть нечего, ребята в карты режутся, вещи проигрывают. В конце 1941 года к нам подселили эвакуированных ребят из Пскова и Ленинграда. В комнатах сделали нары в три яруса, вместо 5 поселили по 15 человек в каждую комнату.

Осенью приехали с Украины мои родители, им удалось, бросив все, буквально в последнюю минуту эвакуироваться. Брат стал работать на заводе, но потом его призвали в армию, после окончания ускоренного курса пехотного училища он уехал на фронт. Воевал под Ленинградом на Волховском фронте командиром роты. Через несколько месяцев он был тяжело ранен в голову. Долго лечился, несмотря на инвалидность, его оставили в армии. Он трудился на заготовке дров для военного госпиталя в городе Бердске Новосибирской области.

Отец опять стал работать в профсоюзном комитете шахты «Северная», жили они с мамой на руднике. Я ходил к ним на выходные, с транспортом стало совсем плохо. Отец вскоре слег, у него снова открылся туберкулез, полученный в гражданскую войну, когда он раненый лежал несколько часов в холодных водах Сиваша. В феврале 1942 года отец умер. Мать сдала комнату на руднике, и мы с ней перебрались в барак недалеко от завода. Сначала жили в одной комнате с еще одной семьей, но через год получили свою комнату в том же бараке.

Трудились мы, мальчишки, как и все, самоотверженно. Если приходили вагоны с тарой, то шли разгружать, хотя нам, несовершеннолетним, на сверхурочные можно было не ходить, но шли все. Или, например, мастер объявляет, что на следующий день идем на пятое производство грузить порох, а он мокрый в мешочках по 8-16 кг весом. Зимой холодно, валенки быстро промокают. Чтобы не простудиться, приходилось подкрепляться спиртом, а закусить зачастую было нечем, в обед съедали весь дневной паек хлеба, из дома тоже много не принесешь, мать не работала, жили на мою зарплату.

Когда готовились 10 сталинских ударов, то во всем Кировском районе объявлялся аврал, надо было срочно отправлять на фронт пороха разного типа, снаряды, мины. Из всех цехов снимали рабочих, даже с других предприятий, из школ, из учреждений, отовсюду. И наш цех пустел, мы шли на пороховое производство и работали сутками, безо всяких норм времени, пока не отправляли на фронт нужное количество порохов и снарядов.

Мы, ремесленники, были бедовые. Завод был военный, а мы, случалось, нарушали дисциплину. Однажды я здорово проштрафился. Питание у нас зимой 42-43 гг. было скудное. Но особенно тяжко приходилось эвакуированным ленинградцам, они в блокаду так наголодались, что все время хотели есть. И вот один из них взял несколько полотняных мешочков из-под пороха и попытался их вынести с завода, чтобы продать и купить себе еды. Но его задержали на проходной, он в слезах вернулся в цех. Мне стало его жалко, я взял и написал вместо кладовщика расписку, что он сдал мешочки. Назавтра кладовщик, увидев мою расписку, поднял шум. Парнишку вызвали, припугнули, он признался, что писал я. После разбора этого дела я получил три дня гауптвахты. Это означало, что я должен был жить в изоляторе, а вместо своей работы выполнять другую: ночью выгребать из печи огарки медного колчедана на первом производстве. По законам военного времени за нарушения дисциплины нас должны были под суд отдавать, но заводское начальство старалось своих рабочих под суд не отдавать, назначали до 2-х недель гауптвахты.

Руководство завода относилось к нам строго, но заботливо. Для нас, несовершеннолетних, выделялись особые талоны на горячее питание. Во время войны почти не было выходных дней, были отменены отпуска, но нас, подростков, каждое лето на две недели отправляли в Верхотомский дом отдыха.

Помню в 1942 г. нас, бывших ремесленников, собрал комсорг ЦК ВЛКСМ завода и стал спрашивать, в чем мы нуждаемся, чем занимаемся после работы, почему не в комсомоле. Мы решили вступить и написали заявления, а дома соседка стала причитать: «Что ты делаешь, вдруг немцы сюда придут?» Но ни я, ни мои друзья по ремесленному училищу даже мысли такой не допускали.

В октябре 1942 г. я вступил в комсомол. И хотя мне никто не поручал, стал в своем цехе проводить политинформации, притащил карту Советского Союза и флажками отмечал линию фронта, в обеденный перерыв читал вслух газеты, потом стал книги читать. Сначала надо мной рабочие посмеивались, а потом бросили домино и стали подсаживаться, слушать, обсуждать сообщения Совинформбюро о положении на фронте.

На заводе организовывали фронтовые бригады, брали повышенные обязательства. Много вносилось рационализаторских предложений, мы старались все делать для фронта, для победы, иначе себе и не представляли. Когда наши войска перешли в наступление, пороха потребовалось еще больше, постоянно устраивали трудовые вахты, участвовали в движении «тысячников», стахановцев. На нашем производстве, как и на других, в конце войны стали проводить вечера стахановцев, меня тоже на них приглашали. Норму я всегда перевыполнял, умел работать почти на всех станках, что были в нашем цехе. В конце войны меня уже поставили работать нормировщиком, так как я знал уже все операции.

Завод всю войну расширялся, людей не хватало, многие уходили в армию. Мой друг Литвиненко был старше меня всего на 2 года, но он успел повоевать, а после ранения снова на завод вернулся. На заводе работали не только эвакуированные, но и выселенные немцы с Поволжья, их в армию не брали. Они трудились в строительных батальонах, но во время авралов их, как и нас, посылали на пороховое производство.

Производство пороха было не только вредным и тяжелым, но и опасным. Было несколько крупных взрывов, когда гибли люди. Завод и весь Кировский район были засекречены, о нас нельзя было писать в городских и центральных газетах.

Все это вспоминали мы тогда, 9 мая 45-го за праздничным столом, многие плакали. Да, этот праздник действительно «со слезами на глазах…».

А еще год Победы запомнился мне вот чем. Вскоре после победы нас, бывших ремесленников, заводской комитет профсоюза послал в санаторий «Озеро Тагарское» в Красноярском крае. Там нас лечили, хорошо кормили. И вдруг после этого я начал расти, за полгода вымахал под потолок. В войну я был очень маленького роста, и меня прозвали «Малыш», а тут стал 185 см ростом, больше уже никогда меня так не называли».

По рассказам моей мамы, Ситниковой Анастасии Павловны, 9 мая 45-го для нее был не только праздничным, но и ответственным рабочим днем. С 1943 года она работала ответственным секретарем многотиражной газеты азотно-тукового завода «За азот». И ей нужно было выпускать очередной номер. Тогда почти все газеты печатались в типографии газеты «Кузбасс». Праздничный номер многотиражки «За азот» вышел 12 мая, значит, в набор надо было сдать утром 11 мая.

И вот он передо мной, этот праздничный номер 37 (220) газеты «За азот», выпущенный 12 мая 1945 года. В связи с тем, что завод был военным, в подзаголовке указано, что это «газета парткома, завкома и заводоуправления ордена Ленина завода имени ХУ111 съезда ВКП(б)». Нигде не говорится, что это азотно-туковый завод, не называются должности работников завода.

На первой странице сверху справа крупным шрифтом написано: «Гитлеровская Германия разбита наголову, период войны в Европе кончился, начался период мирного развития. Слава нашему великому народу-победителю! Слава гениальному Сталину!» Под этими строками во всю страницу читаю: «Победоносное завершение Великой Отечественной войны советского народа против немецко-фашистских захватчиков вдохновляет коллектив нашего завода на новые подвиги».

Затем страница делится на две рубрики – слева дан репортаж с заводского митинга 9 мая, краткая запись выступлений Сичкова П. В. (был главным инженером завода, впоследствии лауреатом Сталинской премии), Низяева (работал главным механиком цеха №1, в 1949 г. стал лауреатом Сталинской премии), 70-летнего стахановца Писаревского, передовиков предмайского соревнования.

Слева на первой же странице напечатана правительственная телеграмма: «Директору завода т. Сорокину, секретарю парткома т. Мельникову, председателю завкома т. Шагину. Решением ВЦСПС и Наркомхимпрома по итогам социалистического соревнования вашему заводу присуждена первая премия с сохранением переходящего Красного Знамени ГКО. Выражаем уверенность в ваших дальнейших успехах и безусловном выполнении плана мая. Народный Комиссар химической промышленности М. Первухин».

На второй странице напечатано стихотворение Полозовой Антонины «Победа». Оно было напечатано в номерах сразу двух газет – в «Кузбассе» и в многотиражке «За азот». Стихи очень искренне передавали настроение кемеровчан в тот праздничный день.

Сквозь полог туч пробился луч рассвета

Предвестник счастья светлого людей,

И слово долгожданное – ПОБЕДА –

Над миром встало солнца горячей.

Мы этот день, как праздник наш чудесный,

В своих сердцах навеки сохраним.

Пусть к небу рвутся радостные песни

И выше всех – страны Советов Гимн.

Над каждым домом флаги полыхают,

Салюты честь героям отдают…,

Чужие, встретившись, с победой поздравляют

И, как друзья, друг другу руки жмут.

Конец войны, кровопролитьям, бедам.

Враг в логове своем раздавлен до конца!

И слово окрыленное – Победа!

Переполняет радостью сердца.

Газета «Кузбасс» вышла 10 мая 1945 года под «шапкой»: «Кузбасс празднует Победу!»

В статье «95 тысяч трудящихся Кемерово вышли на празднование Победы» говорится: «…Люди спешили на свои заводы, фабрики, учреждения. Никто их не звал собраться, но они шли туда, где в тяжелые годы войны они трудились вместе, ковали сегодняшнюю торжественную минуту».

Они стекаются к стадиону Кемеровского азотно-тукового завода, где состоялся 75 тысячный митинг. Открывал его секретарь горкома ВКП(б) т. Прасс. С речью выступил первый секретарь Кемеровского обкома и горкома ВКП(б) Задионченко С.Б. Он сказал, что «…трудящиеся Кемерово и всего Кузнецкого бассейна – могучего арсенала Красной Армии, вместе со всем советским народом могут с гордостью отметить, что их самоотверженный труд является большим вкладом в дело нашей общей победы над врагом…».

На митингах в Кировском и Рудничном районах участвовало 20 тысяч человек.

В газете дана небольшая зарисовка журналиста Алексея Косаря «Незабываемый день». Он пишет:

«Радости не видно конца

Кемеровцы ликуют с рассвета.

Это – в наши дома и сердца

Вливается победа!

«…У здания цирка скрещиваются две дороги (старый цирк тогда находился на углу Советской и улицы Кирова - Б. Д.). Со всех концов плывут с площади маки шапчонок и беретов. Волнуется море флагов…

- На клавишах выстукивай

про кемеровский туковый.

Труби, пускай доносится до фронтовых

высот.

Стремительная, броская, живая

комсомольская

Орлица-песня вольная про наш

родной Азот!

Песни не умолкают ни на минуту. Они сливаются в единый величественный рокот, который катится по улицам и переулкам города и поднимается под облака…

Чернобровая девушка, распустив косы, с платком в руке, приплясывает русскую плясовую, колонна подпевает ей. Это идет механический завод. Ольга Ковальчук. Кто в городе мог сравниться с ней? За девушкой и сейчас мудрено успеть. На протяжении трехкилометрового шоссе, от завода до площади, она пляшет.

Моросит дождь. Вышедшие в новых, лучших платьях не замечают его. Это – не дождь – это слезы радости! Вырвавшийся внезапно ветер разрывает тучи, и майское солнце отражается в знаменах, бежит по медным трубам оркестров… Над колоннами во всю улицу плывут, утопая в знаменах, портреты Ленина, Сталина, Кутузова, Суворова…

Сыны и дочери Кузбасса вышли на улицы, чтобы отпраздновать великое торжество…».

Интересная деталь – он пишет, что моросит дождь. Но все, с кем я говорила об этом дне, уверяли, что день был солнечный, о дожде ни один не вспомнил. Такой это был для всех яркий праздник!
2015 г №4 Книга памяти