Вдали от всех парнасов, От мелочных сует Со мной опять Некрасов И Афанасий Фет.
Они со мной ночуют В моём селе глухом. Они меня врачуют Классическим стихом.
Мне часто вспоминаются эти строки замечательного поэта Владимира Соколова. Вспоминаются потому, что это и про мою жизнь тоже. Так же в осеннюю непогоду или в непогоду душевную открывал я книжку со стихами. К уже названным поэтам прибавлю Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Блока, Есенина, Пастернака, Ахматову…
Стихи поистине врачевали. И моё убеждённое мнение вполне разделяют люди разных возрастов и профессий.
Мы внимательно читали свежие журналы, открывали новые имена, делились меж собою этими открытиями. Привычка пролистывать толстые литературные журналы сохранилась и поныне. Но сегодня жизнь преподносит неожиданные сюрпризы.
Мой товарищ, не филолог, но человек просвещённый, говорит:
– В юности читал Блока, не собираясь запоминать, заучивать, а назавтра наизусть повторял строки, которые полюбились. Нынче тоже стараюсь посмотреть, что печатают в журналах. Читаю раз, другой, третий для того, чтобы хотя бы понять, что они хотели сказать, зачем это написано. И часто бросаешь журнал в раздражении…
Такую вот реакцию вызывают у моего товарища строки под шапкой «Поэзия». Да и вправду, чтобы избежать подобных конфузов, не выдумать ли для этих строк новое обозначение. Поэзия ли это?
так соскальзывают дни,
скатываются в сетчатку,
короной разрыва впиваются (капля)
следы коронарной детской руки
(взмахни, оставь пальцам самим
искать во сне, где живёшь? а ты?)
под веками солнце –
равновесие и прозрачность
продолжения вещей… и т.д.
(Аркадий Драгомощенко, «Знамя» №7, 2012).
Я вполне отдаю себе отчёт в том, что есть поиск новых форм выражения, есть эксперименты. Но для них существуют издания типа там «Воздух» или «Арион», специально созданные под авангард. А когда подобное процитированному идет косяком со страниц журналов, которые когда-то считались чтением для широкого круга, тут поневоле остановишься в недоумении. Зачем это делается? Почему нам настойчиво впаривают, что подобная невнятица и есть сегодняшний день русской поэзии?
Издательство «Новое литературное обозрение» затеяло серию «Новая поэзия». Редактор серии Александр Скидан разъясняет критерии отбора стихов и авторов:
«Во-первых, ориентация на авторов, продолжающих линию неподцензурной поэзии (линию, в которой эстетический поиск необходимо увязан с предельным экзистенциальным и философским напряжением); во-вторых, на авторов, ищущих новые способы высказывания, а не работающих с уже готовыми, устоявшимися моделями версификации…».
В этой серии вышла книга Наталии Азаровой с трудно произносимым, вычурным названием «Соло равенств».
Приведу два образчика оттуда.
Первый:
я не соб@ка
Второй:
Интересно
во время обеда
гелевую ручку от тарелки
нужно класть справа или слева?
Понятно, что весь этот словесный блуд вполне в русле мутного потока, направленного на размывание, разрушение отечественной культуры. Нынешние критики (они еще любят величать себя экспертами) категорично заявляют: «Широкого общественного резонанса у поэзии больше не будет. Поэт должен привыкать действовать в относительном вакууме».
Плеяда новых стихотворцев вовсе не сожалеет об утрате читателя, прекрасно обходясь без него. Им достаточно суждений нескольких «экспертов», этих пиар-агентов, которые обслуживают узкие круги сочинителей, издателей.
А эксперты убедительно втолковывают нам, что поэзия нынче рассчитана не на чтение, а на филологический анализ. Она – современная поэзия – так сложна, что не открывает свои смыслы каждому случайному встречному-поперечному, декларируют эрудиты. И предлагают вообще отменить понятие вкуса.
Они хотят, чтобы и в нашей современной школе на смену «эмоционально-вкусовому и отвлеченно-этическому» разговору о литературе пришло иное, чтобы была заложена «общая научно-филологическая база» в работе над текстами и шёл поиск новых «формально-содержательных аспектов».
Но вот Станислав Рассадин не любил величаться критиком. «Говоря без амбиций и без самоуничижения, я, надеюсь, достаточно квалифицированный – и уж, без сомнения, опытный – читатель, надо полагать, научившийся за долгие годы внятно излагать свои мысли, передавать свои ощущения». Так и было. Мы с благодарностью читали Рассадина до самого его ухода из жизни. Его статьи помогали формированию нашего вкуса, учили отделять зёрна от плевел.
Творчество – не продукт головных усилий, это выражение нравственных, духовных проявлений личности. Сочинитель находится с миром, в котором он живёт, в неразделимой, органической связи.
С каждой избою и тучею,
С громом, готовым упасть,
Чувствую самую жгучую,
Самую смертную связь.
Так почти полсотни лет назад выразил это Николай Рубцов.
Горький назвал Есенина органом, созданным природой исключительно для поэзии. И вправду, трудно найти другого российского поэта, чей поэтический образ был бы так первороден, неповторим. Давно и верно замечено, что стихи настоящего поэта – это история души. История, рассказанная честно, со всеми неприглядностями, провалами. Тогда она и вызывает наше приятие, понимание, сочувствие.
Русская поэзия помогала нам, нашим душам постигать жизнь. Поэзия была для нас предметом веры.
Казалось бы, прошло время провокационных «Пощёчин общественному вкусу». Да ведь и так мало в современном мире доброты и света, давайте побережём то, что сохранилось. Или пусть хотя бы на равных остаются сторонники традиционного и эти неуёмные искатели «новых смыслов и высказываний». Нет, последним отдано явное предпочтение на страницах современных литературных журналов.
Количество публикуемых текстов сегодня так велико, что планка неизбежно снижается. Стихотворчество из социальной ценности переходит в стихосложение, превращается в средство досуга.
Этот с белой полоской, как будто наклейкой, воды
Где все рыбы давно на боку, а посмотришь – следы
Где ходил – раз прошёл, два прошёл, три – устал
Где скелеты воды, где воды человечий овал…
(Алексей Зарахович, опять журнал «Знамя», №9 2012).
Нарочно, что ли, автор оставляет читателя с носом, обманывая его доброжелательное, заинтересованное ожидание. Зачем, собственно, это написано, думает читатель, тем более просвещённый, приученный к тому, что причина, побуждающая создать стихотворение, должна быть серьёзной. Не говоря уж о том, что «строку диктует чувство».
Иногда для нас пытаются изобразить эмоции, но видно, что этот якобы всплеск чувств – игра, причём неловкая, невыразительная. За ней – спокойствие обывателя и бестрепетность души.
Как всё это уныло и выморочно!
Да, в конце прошлого века поэзия ушла из сферы публичного высказывания и обсуждения. Её, так сказать, социальная нагрузка снизилась. Кстати, и в те давние годы моими любимыми были поэты, существовавшие в особой, частной нише – Окуджава, Кушнер, Самойлов. Но это тоже был социальный жест. Частное как честное вызывало интерес и сочувствие.
Да, сегодня другое время. Нужны новые формы, чтобы при уходе в «приватную» сферу слово поэта сохраняло значимость.
Есть, мы знаем, стихи очень внятные, и это скорее их недостаток, чем достоинство. Поэзия живёт не в самих словах, а в сложных связях между ними, а когда эти связи слишком определённы, «логичны», ей нечем дышать.
Но не настолько же вольно растекаться, как сегодняшняя «творческая» публика! Эти попытки усложнять форму на пустом месте вызывают у простого читателя сомнения: «Должно быть, я чего-то не понимаю» или радикальнее: «А не дурак ли я?».
Булат Окуджава мог сказать просто: «Но куда бы я ни шёл, пусть какая ни забота, по делам или так, погулять…» А современный поэт Дмитрий Румянцев скажет: «Когда иду здесь волей буден…» Во как!
Читаешь сегодняшние анемичные монологи и наполняешься неким праведным гневом. Но позиция новых стихослагателей оказывается крепко защищённой. Многое из того, что было отвергнуто старой эстетикой по соображениям вкуса, взято в обиход «новаторами», «авангардистами». Их защитники и пропагандисты призывают нас быть бережнее, внимательнее с творцами. Не надо страшиться тёмных и непонятных мест, их просто нужно прояснить. Тут нужны толмачи, и они находятся, они помогут нам обнаружить сверхсмыслы, присутствующую там многозначность. Ну вот, скажем, отсутствие заглавных букв говорит о том, что речь не начинается, а всегдапродолжается. Отсутствие точки в конце – фигура умолчания…
Из телевизора стихов звучит мало. Но вот появилась на канале «Культура» программа «Вслух» как раз о современной да ещё и молодой поэзии. «Поэзия не ушла из жизни,- уверяет ведущий программы Александр Гаврилов. - Поэзия востребована, у неё сотни поклонников, но знает ли обычный телезритель: кто они – современные поэты? Задача программы - предоставить поэтам эфирную площадку, где они могли быть услышанными». Казалось бы, замечательно. Но при встречах наши молодые стихотворцы спрашивают меня: «А почему пресловутая площадка предоставляется только этим, у которых ничего не понять?» Ну положим, не только этим, но и вправду преимущественно им. Гаврилов с непроницаемым лицом выслушивает невнятицу, задает свои вопросы, весьма далёкие от услышанного. Аудитория тоже изображает внимание, но ни разу не увидел я ничего подобного тому, что сохранено для нас в фильме Хуциева «Застава Ильича». Те вечера в Политехническом 60-х годов прошлого века сегодня выглядят излишне эстрадными. Но посмотрите на живые лица, умные горящие глаза тех, кто пришел слушать стихи. Посмотрите, как объединило поэтическое слово этих разных людей, заполнивших огромную аудиторию.
А, может быть, довольно заморочек, которыми так щедро балуют нас центральные журналы. Я собственно ради того и пишу эти заметки, чтобы развеять наши сомнения в своей умственной полноценности. Преодолеть оцепенение, в котором оказываешься по прочтении некоторых авторов. Вспомнить давнюю и не теряющую актуальности сказку Андерсена и радостно и облегченно сказать: «А король-то голый!».
Владимир Крюков
Постскриптум
И однако не так всё безотрадно. При явном преобладании в периодике и на интернетовских сайтах типа «Поэзия.ру» дешёвого эпатажа и графомании поэзия продолжает жить в органичном своём качестве. Прорываются к нам её голоса, достигают нашего сердца. Всё это пока, слава богу, ещё возможно. Есть в России – и в нашей провинции, и в столицах – поэзия от жизни, от души, от умного сердца. Хотите примеры? Пожалуйста.
* * *
Над саквояжем в чёрной арке
всю ночь играл саксофонист,
пропойца на скамейке в парке спал, постелив газетный лист.
Я тоже стану музыкантом
и буду, если не умру,
в рубахе белой с чёрным бантом
играть ночами на ветру.
Чтоб, улыбаясь, спал пропойца под небом, выпитым до дна, -
спи, ни о чем не беспокойся,
есть только музыка одна.
(Борис Рыжий)
* * *
Стучит мотылёк, стучит мотылёк
в ночное окно.
Я слушаю, на спину я перелёг.
И мне не темно.
Стучит мотылёк, стучит мотылёк
собой о стекло.
Я завтра уеду, и путь мой далёк.
Но мне не светло.
Подумаешь – жизнь, подумаешь – жизнь,
недолгий завод.
Дослушай томительный стук и ложись
опять на живот.
(Денис Новиков)
* * *
Неужели, Мария,
только рамы скрипят
только стекла болят и трепещут?
Если это не сад -
разреши мне назад,
в тишину, где задуманы вещи.
Если это не сад,
если рамы скрипят
оттого, что темней не бывает,
если это не тот заповеданный сад,
где голодные дети у яблонь сидят
и надкушенный плод забывают,
где не видно ветвей,
но дыханье темней
и надежней лекарство ночное...
Я не знаю, Мария, болезни моей,
это сад мой стоит надо мною.
(Ольга Седакова)
Вот оно, то самое прямое воздействие поэзии. Вот он, тот сигнал, идущий от сердца к сердцу.