Густо, плотно – в тугое гнездо скрученные – стихи А. Денисенко заиграют силами природы, тонко прочувствованной, остро ощущаемой:
Черный снег замаячит на взгорье,
И метель дорогих деревень,
Нарыдавшись, вплетет в изголовье
Отгоревшую в горе сирень.
Там на небе цвета побежалости,
Разливаясь в причудливый свет,
Просияют печалью и жалостью,
Для которых названия нет.
Черное смешается с белым, загорятся новые краски, и поэзия словно раскроет свои крылья – волшебные крылья жар-птицы над реальностью.
М. Федорова предложит стих шаловливо-детский, наивный, оттеночно-богатый:
я нашла себе манишку
в объявленьях на авито
у меня такая в школе
только с пуговкой была
я нашла себе манишку
и поехала купила
вот хожу и удивляюсь
разве детство продают
Не продают, но возвращаться может богатыми картинками – простыми и грустными, ведь не вернуть…
Поэзия А. Тихонова переполнена своеобразием ассоциаций, вспыхивающих тугими волокнами строчек-образов:
Вырвав из горла города лязг и скрип,
Поезд сорвался с места, беря разгон.
В городе N ипотека у всех и грипп.
В городе N прицепили пустой вагон.
Все срывается с мест, в хаотическом движении так просто себя потерять, однако поэзия дисциплинирует сознание, и мысли поэта, выраженные через тугие наливы строчек, вполне подтверждают сие.
Поэзия Хабарова возникает сгустками свое-
образного восприятия, где страна становится рубашечкой, и рубашечка эта обносится:
Привет, страна моя льняная,
Моя рубашечка-страна,
В тебе родился я, родная,
И обносил тебя сполна.
Давно бы мне сменить одежку,
Совлечь особенную стать –
Да не найду никак застежку…
Элемент неожиданности велик в поэзии Хабарова, и элемент этот пронизан подлинностью заглядывания в бездны – столь опасные, сколь и сулят разнообразие поэтическое.
…разные поэтические имена сходятся на страницах «Огней Кузбасса», разные световые вспышки определяют бытование поэтов, но есть и роднящее: чувство поэзии как высоты и своеобразие дара – который есть своеобразное поручение – дали, значит, надо донести.
Александр Балтин,
г. Москва
Черный снег замаячит на взгорье,
И метель дорогих деревень,
Нарыдавшись, вплетет в изголовье
Отгоревшую в горе сирень.
Там на небе цвета побежалости,
Разливаясь в причудливый свет,
Просияют печалью и жалостью,
Для которых названия нет.
Черное смешается с белым, загорятся новые краски, и поэзия словно раскроет свои крылья – волшебные крылья жар-птицы над реальностью.
М. Федорова предложит стих шаловливо-детский, наивный, оттеночно-богатый:
я нашла себе манишку
в объявленьях на авито
у меня такая в школе
только с пуговкой была
я нашла себе манишку
и поехала купила
вот хожу и удивляюсь
разве детство продают
Не продают, но возвращаться может богатыми картинками – простыми и грустными, ведь не вернуть…
Поэзия А. Тихонова переполнена своеобразием ассоциаций, вспыхивающих тугими волокнами строчек-образов:
Вырвав из горла города лязг и скрип,
Поезд сорвался с места, беря разгон.
В городе N ипотека у всех и грипп.
В городе N прицепили пустой вагон.
Все срывается с мест, в хаотическом движении так просто себя потерять, однако поэзия дисциплинирует сознание, и мысли поэта, выраженные через тугие наливы строчек, вполне подтверждают сие.
Поэзия Хабарова возникает сгустками свое-
образного восприятия, где страна становится рубашечкой, и рубашечка эта обносится:
Привет, страна моя льняная,
Моя рубашечка-страна,
В тебе родился я, родная,
И обносил тебя сполна.
Давно бы мне сменить одежку,
Совлечь особенную стать –
Да не найду никак застежку…
Элемент неожиданности велик в поэзии Хабарова, и элемент этот пронизан подлинностью заглядывания в бездны – столь опасные, сколь и сулят разнообразие поэтическое.
…разные поэтические имена сходятся на страницах «Огней Кузбасса», разные световые вспышки определяют бытование поэтов, но есть и роднящее: чувство поэзии как высоты и своеобразие дара – который есть своеобразное поручение – дали, значит, надо донести.
Александр Балтин,
г. Москва
