Никита Самохин
«Подземное притяжение» Дмитрия Филиппенко притянуло и меня. Но совсем не тем, чем писателей, оставивших отзывы о его книге. В отличие от них я не увидел в ней шахты-кормилицы и шахты-спасительницы, благодаря которой автор добивался успеха в своем творчестве и возрождал отечественную культуру. И уж конечно, я не разделяю мнения о том, что важнейшей ипостасью Дмитрия Филиппенко является шахтерская.
К сожалению, многие люди далеко не всегда делают то, что им по душе. Конечно, книга преисполнена и уважения к профессии, к ее славным традициям, и даже нежного, почти трепетного отношения к мрачному и суровому подземелью. Чего только стоят строчки о «Коридорном»: «шахта для него квартира и родная тьма». Представляете? Родная! Шахтер (без обид) назвал бы ее ночной или кромешной. А тут – родная. Даже находясь в привычной ему земной глубине, автор всечасно ищет глоток свежего воздуха, так необходимого тонкому лирику: «...а в шахте не растет трава, но пахнет осенью и мятой». Однако, как известно, не всякий столб – околица и не всякая речь – пословица. Главной связующей нитью книги является безысходность! Отсутствие каких-либо надежд на изменения нестерпимо гложет поэта, вынужденно избравшего путь «шахтного человека». «Не суждено мне с него повернуть – я чувствую грязною кожей», – пишет Дмитрий, все больше понимая неотвратимость ситуации. Вообще, некоторая пустота в душе автора, вызванная обреченностью, очень гармонично вписалась в этот сборник: «в памяти только забои, и ничего больше нет», «годы жизни лучшие зарыл я, в яме или в шахте – все равно».
Вышеприведенные строчки показывают подземелье уже в ином свете. Ну а утверждение о том, что шахтер судьбу не выбирает, и вовсе звучит как приговор. Тем не менее и это еще не все. В самом проникновенном, по моему разумению, стихотворении сборника «Я вглядываюсь снова в темноту» поэт Филиппенко как раз и раскрывает суть главного своего душевного противоречия:
Я вглядываюсь снова в темноту
И солнцем не напьюсь... Судьба шахтера.
Когда-нибудь на пенсию уйду,
И станет шахта для меня Матерой.
Семнадцать лет бреду в своей тени
По штреку жизни я без остановок.
И на-гора меня выводит нить...
Глубокий сон – а утром все по новой.
Остановите шахту, я сойду.
И пересяду в мир с другою былью.
...Но разрезаю светом темноту,
Размешивая штыб с инертной пылью.
Вот почему «Подземное притяжение» – это книга не о «великом подземном братстве», а крик души зрелого поэта, давно переросшего любые условности, диктуемые «поверхностью». И пусть Филиппенко – виртуозный шахтер и передовик производства, выдающий две нормы за смену; все равно, однажды став поэтом, он понял, что в силах узреть такие глубины мироздания и человеческой сущности, которые даже в самых смелых мечтах никогда не представит ни один горный мастер, спорящий с природой в глубочайших шахтах мира.
«Подземное притяжение» Дмитрия Филиппенко притянуло и меня. Но совсем не тем, чем писателей, оставивших отзывы о его книге. В отличие от них я не увидел в ней шахты-кормилицы и шахты-спасительницы, благодаря которой автор добивался успеха в своем творчестве и возрождал отечественную культуру. И уж конечно, я не разделяю мнения о том, что важнейшей ипостасью Дмитрия Филиппенко является шахтерская.
К сожалению, многие люди далеко не всегда делают то, что им по душе. Конечно, книга преисполнена и уважения к профессии, к ее славным традициям, и даже нежного, почти трепетного отношения к мрачному и суровому подземелью. Чего только стоят строчки о «Коридорном»: «шахта для него квартира и родная тьма». Представляете? Родная! Шахтер (без обид) назвал бы ее ночной или кромешной. А тут – родная. Даже находясь в привычной ему земной глубине, автор всечасно ищет глоток свежего воздуха, так необходимого тонкому лирику: «...а в шахте не растет трава, но пахнет осенью и мятой». Однако, как известно, не всякий столб – околица и не всякая речь – пословица. Главной связующей нитью книги является безысходность! Отсутствие каких-либо надежд на изменения нестерпимо гложет поэта, вынужденно избравшего путь «шахтного человека». «Не суждено мне с него повернуть – я чувствую грязною кожей», – пишет Дмитрий, все больше понимая неотвратимость ситуации. Вообще, некоторая пустота в душе автора, вызванная обреченностью, очень гармонично вписалась в этот сборник: «в памяти только забои, и ничего больше нет», «годы жизни лучшие зарыл я, в яме или в шахте – все равно».
Вышеприведенные строчки показывают подземелье уже в ином свете. Ну а утверждение о том, что шахтер судьбу не выбирает, и вовсе звучит как приговор. Тем не менее и это еще не все. В самом проникновенном, по моему разумению, стихотворении сборника «Я вглядываюсь снова в темноту» поэт Филиппенко как раз и раскрывает суть главного своего душевного противоречия:
Я вглядываюсь снова в темноту
И солнцем не напьюсь... Судьба шахтера.
Когда-нибудь на пенсию уйду,
И станет шахта для меня Матерой.
Семнадцать лет бреду в своей тени
По штреку жизни я без остановок.
И на-гора меня выводит нить...
Глубокий сон – а утром все по новой.
Остановите шахту, я сойду.
И пересяду в мир с другою былью.
...Но разрезаю светом темноту,
Размешивая штыб с инертной пылью.
Вот почему «Подземное притяжение» – это книга не о «великом подземном братстве», а крик души зрелого поэта, давно переросшего любые условности, диктуемые «поверхностью». И пусть Филиппенко – виртуозный шахтер и передовик производства, выдающий две нормы за смену; все равно, однажды став поэтом, он понял, что в силах узреть такие глубины мироздания и человеческой сущности, которые даже в самых смелых мечтах никогда не представит ни один горный мастер, спорящий с природой в глубочайших шахтах мира.