Нас, конечно, потеряли. И мы сразу же нарвались на скандал. Воспитательница с медсестрой вопили, как резаные, что они все испереживались, потому что за нас отвечают, и грозились сообщить «обо всем» родителям? Что они подразумевали под словом «все»? Потом эти курицы придумали самое жуткое, на их недалекий взгляд, наказание: нас лишили участия в экскурсии во Львов. Вообще-то, я расстроилась. Заметив это, тетки как-то сразу успокоились.
Мы проводили экскурсионный автобус с нашими товарищами завистливыми взглядами (чем вызвали очередной приступ злорадства у «ответственных» кикимор), приехали-то мы из Тмутаракани. Но зато выяснилось, что вот сейчас до нас никому нет дела. Воспитательница уехала с группой во Львов, а медсестра занята бедолагами, тяжело переживающими в изоляторе период адаптации. Никто не заметил, что мы закрылись в Славкиной комнате. Парень шептал мне нежные глупости и целовался так, что я чуть сознание не теряла от любви. Я не то, чтобы не заметила, как мы соединились, но приняла это, как нечто естественное.
– У тебя это с кем-то уже было? – удивился Славик.
Я молча помотала головой, и, заглянув своими «раскосыми» глазами в мои азиатские глаза, он понял, что я не вру.
– Я завоевал амазонку! – гордо возвестил мой любимый.
– Шорку всего-навсего, – попыталась разочаровать его я.
– Шорочку Ираиду, – улыбаясь, шепнул парень.
С того дня мы прорастали друг в друга все глубже. Мир опять стал ярким, как в раннем детстве. Он, казалось, дышал любовью, как мы со Славкой. Влюбленная пчела ласково перебирала золотые кудри одуванчика. Бабочка в истоме опускала пестрые крылья на сладко-розовые губы клевера. Солнце плавилось от нежности. Яблони доверчиво тянули к нему свои ветви и подставляли круглые плоды, алея от предчувствия ласки. Ягоды вишни наливались темным соком в ожидании чьих-то поцелуев…
А я чувствовала во всем теле необычайную силу и красоту. Я поняла, что сказки о преображении чудовищ в прекрасных принцев и принцесс – сущая правда. Мои глаза не уставали наслаждаться летней палитрой красок. Слух ласкали птичьи напевы и шелест трав. Любая еда в столовке казалась необычайно вкусной. Я с упоением касалась своего тела в душе, ощущая под тугими струями упругость своих бедер и груди. И походка у меня стала летящей. Так Наташка говорила.
– Ты что, спишь с ним? – спросила она.
Мой шорский разрез глаз стал европейским.
– У тебя глаза при виде Славки становятся, как у моей кошки Люськи, когда на нее блуд нападает, – пояснила она. – И лицо какое-то треугольное… Да делайте, что хотите! – продолжила она, перехватив мой испуганный взгляд. – Я же вижу, что вы друг друга любите. Поженитесь?
Я кивнула.
– На свадьбу позовите!
– Если она будет, – горько усмехнулась я.
Две недели счастья! А потом поезда «Львов – Москва» и «Москва – Кемерово», скучная Аська и ее мамаша. Сутки я ревела, почти не переставая, потому что очень больно вдруг выдернуть себя из того, в кого вросла. Потом, совсем замученная расспросами занудливых Петровых, как-то присмирела.
Мамаша меня не встречала. Колька, помогавший тащить мою сумку, объяснил, что они с Вовкой опять в запое.
– Как ее на работе еще терпят! – удивилась я. – С кем Аллочку оставил?
– С тетей Любой.
Любаня – наша соседка. Ей – двадцать два, и я с ней на «ты». Хорошая девушка. И муж ее, Петька, тоже нормальный парень. Сочувствуют нам, угощают иногда. Я потому, когда поняла, что беременная, пошла советоваться к Любане. Все-таки опыт.
– Ираида, ну ты что? Я же тебе рассказывала, как предохраняться! Забыла, что ли? – упрекнула подруга.
– Не забыла. Просто не думала об этом.
– Знаешь, дорогая, никогда не стоит терять головы, – наставительно сказала Люба.
– Ну, поздно, Люб, воспитывать! Делать-то что сейчас?
– К гинекологу идти, конечно! Я договорюсь, – пообещала женщина.
– На аборт, Ирочка, требуется согласие родителей, – моя руки, сообщила Наталья Петровна, приятельница Любани.
– Аборт я делать не буду, тетя Наташа! Вы матери моей не рассказывайте! – попросила я.
– Ираида, глупостей не говори! – сказала Люба, нервно подтягивая хвост пшеничных волос, стянутый аптечной резинкой. – Тебе семнадцать только в октябре исполнится, учиться надо!
– Славка меня к себе заберет! – с вызовом ответила я.
– Да сопляк еще твой Славка! Это он тебя одну хотел забрать, и то теоретически. А если узнает, что ребенок должен приключиться…
– Это его ребенок! – упорствовала я.
– Ирочка, в любом случае я должна поставить в известность твою мать. Тем более, что мы в одной поликлинике работаем! – перебила врач-гинеколог. – Или сама скажешь?
Я опустила голову.
Мать узнала об этом через три дня. Я вернулась с прогулки поздно. Они с Вовкой не спали и даже были почти трезвыми.
– Так мы уже взрослые? Мы спим с мальчиками? – встретила меня вопросом мамаша.
– Твое какое дело? – привычно огрызнулась я.
– Шлюха! – взорвался отчим. – Какое дело?! Мало того, что ты на нашей шее сидишь, еще и щенка твоего корми!
– Пусть я – шлюха, зато не змея, как ты! – выкрикнула я. – Ты что, правда, думаешь, что он тебя любит? – обратилась я к матери. – Разуй глаза! Эта сволочь пользуется тобой!
– Замолчи! – взвизгнула она.
А отчим схватил меня за волосы и потащил в мою комнату. Он закрыл дверь и стал меня избивать. Разъяренный мужчина таскал меня за волосы и угощал кулаками. Я, боясь, что он меня покалечит, пыталась сопротивляться. Но Вовка очень сильный, он сбил меня с ног одним ударом. Падая, я стукнулась головой о батарею, и все… Что было потом, не помню.
Очнулась я в больничной палате. На моей кровати сидела трезвая испуганно-серьезная мать. На белой тумбочке лежали яркие апельсины и половинка красного сахарного арбуза.
– Ирочка, доченька, очнулась? Как ты? – держа меня за руку, встревожено спросила мама.
Господи, как давно я не слышала от нее таких слов! И как же я соскучилась по своей прежней любящей мамочке! Слезы без спросу катились по моим щекам. Я сжала ее пальцы и ответила:
– Голова болит.
– Это ничего, доченька! Это пройдет! – обрадовано-суетливо заговорила мать. – Доктор говорит, самое главное, переломов нет, а сотрясение – это пройдет! Мы с отцом тебе арбузик купили, чтоб ты быстрее выздоравливала. Он же мочегонный, арбуз.
На мгновение мне показалось, что она бредит. С ума сошла от страха за меня.
– Мама, – осторожно сказала я. – С каким отцом? Папа давно умер.
– А дядя Вова? Он же вырастил тебя, кормит, одевает, – попыталась убедить меня мамаша.
– Мама! – изумилась я. – Ты говоришь мне это здесь, в больнице, после того, что он со мной сделал?!
– Ира, ну, папа, конечно, погорячился! Но ты сама виновата: грубишь все время, не слушаешься. Он тебя предупреждал…
У меня в голове все помутилось от отвращения. Я думала, что опять вырублюсь.
– Прекрати называть Вовку моим папой! – яростным шепотом приказала я.
– Ирочка, какая ты дерзкая! Он нормально к тебе относился, это ты его спровоцировала! А теперь что? Его посадят, и кто вас будет кормить? Вас троих? Вам с Колькой все равно, а Аллочка отца очень любит…
– Меня зовут Ираида! – негромко напомнила я, отворачиваясь к стене. Я не хотела, чтобы мамаша видела мое сморщенное от разочарования и утраченной надежды лицо. И я никак не могла продохнуть потому, что слезы забились мне в нос и горло.
– Ираида! Я тебя прошу: ради меня и Аллочки, скажи следователю, что ты сама поскользнулась и ударилась головой.
Она постояла еще мгновение и медленно пошла на выход. Когда захлопнулась дверь в палату, рыдания, наконец, вырвались наружу. Я, плохо соображая, бесконечно причитала: «Она такая же, как он! Она такая же, как он!» Хорошо, что соседка по палате гуляла по больничному двору по просьбе моей матери, а то психиатрическая помощь с ее подачи была бы мне обеспечена.
Следователь пришел на следующий день. Он был немолод и некрасив, с помятым от частых пьянок (уж я-то в этом разбираюсь) лицом. Я не стала с ним разговаривать. Мне казалось, что он заодно с моим отчимом и мамашей, если тоже злоупотребляет. Назавтра пришла молодая женщина в короткой черной юбке. Она сочувственно заглядывала мне в лицо, заправляя свои длинные каштановые волосы за уши, и намекала на мою интимную близость с Вовкой в свете моей обнаружившейся беременности. Мне было противно. Я молчала с окаменевшим лицом, как партизанка в гестапо. Или в НКВД? (Отчим – фашист, конечно). Что-то я запуталась с этими карающими органами.
Славка не писал. Мне казалось, он не писал бесконечно давно. Я просто с ума сходила от этого.
– Хочешь, позвоню ему? – предложил Колька. – У меня тут десятка лишняя завалялась. Ираида, хватит реветь! – продолжил он, освобождаясь из моих объятий. – Номер лучше запиши.
Славка примчался на ближайшем поезде после звонка моего братишки. Письма моего парень не получал. Наверное, не дошло. Он плакал у меня в палате, целуя мои синяки. Славку трясло, когда я рассказывала о своих злоключениях. И я едва отговорила его не убивать и даже не калечить Вовку. Не хватало еще, чтобы вместо отчима посадили моего любимого! Вообще, с появлением друга злые мстительные мысли куда-то спрятались. Я думала только, что Славик наконец-то рядом.
Суда не было. Хотя Славка просто бесился от этого.
– Ирка, эта сволочь должна сидеть! – вопил он, сжимая кулаки в бессильной ярости.
Но я не могла. Мамаша привела в больницу Аллочку. Сестренка смотрела на меня недоверчивым взглядом затравленного зверька. Я поняла: мать напела ей, что я могу отнять у нее папочку. Я слишком хорошо знаю, что значит потерять отца. Девушке-следователю я сказала:
– Поскользнулась, упала. Очнулась – беременность!
– Не смешно, Ираида! – обиженно поджала губы девушка. – Я с вами, как с взрослой разговариваю!
– Не смешно – не смейся! – сдерзила я.
Следователь встала с моей кровати, одернула короткую юбчонку и, не удостоив меня ответом, вышла из палаты. Аргументом для Славки в моем отказе от заявления и показаний стало то, что пришлось бы задержаться у матери на время следствия и суда.
– Не хочу возвращаться в этот гадючник! – пояснила я. – Да и ты стесняешь Любаню с Петькой. Покупай билеты, Слав! Я только вещи соберу.
– Думаешь, мать твоя возражать не будет?
Мать моя старательно опускала глаза, когда я скидывала в серый чемодан свой нехитрый скарб.
– Можно мы за моими зимними вещами позже приедем? – спросила я ее. – Тащить тяжело.
– Конечно, доченька! – подняла на меня радостный взгляд мамаша. – Да мы сами с папой приедем, привезем их тебе. Ты адрес оставь, детка!
Меня от этой неприкрытой радости по поводу моего отъезда и фальшивых «доченька» и «папа» опять повело. Видя побелевшие от злости Славкины губы, я срочно всунула ему чемодан и велела выйти.
– Это зачем вы с Вовкой, интересно, приедете? – ухмыляясь, спросила я.
– Ну, чтобы вам со Славой лишний раз не беспокоиться, – растерянно ответила мать.
– Это зачем вы приедете? – сурово повторила я вопрос.
– Ирочка, ну как же? С родней познакомиться, посмотреть, как вы живете, не обижают ли тебя, – суетливо-виновато зачастила та.
– Еще только там вас не хватало, – с ненавистью выдохнула я.
– Ира, нельзя так озлобляться! Папа же просил у тебя прощения… –медленно начала мать.
– Ираида, – поправила ее я и достала зимние вещи.
Внизу у такси вместе со Славиком стояли Колька с Аллочкой и моя подруга Ленка. С балкона второго этажа желала счастливого пути Любаня. Матери с Вовкой я наказала не высовываться, и мамашины слезы меня, клянусь, не тронули нисколько. Плакала она не по мне. А потому, что ей не дали изобразить из себя заботливую родительницу. Я расцеловалась с провожающими, на лицах которых отражались разные эмоции. Ленка улыбалась радостно и немножко завистливо. Папаша у подруги тоже пьет, и ей также хотелось бы «хэппи-энда» - выскочить пораньше замуж и не видеть каждый день отцовскую пьяную харю. Колька смотрел с тоской: ему еще года три, как минимум, терпеть мамашу с отчимом. Аллочка просто плакала, не скрывая своего горя. Ей хотелось, чтобы мы, по-прежнему, жили все вместе.
– Мам! – не в силах сдержать эмоций крикнула сестренка.
Моментально в окне третьего этажа показалась мамаша и стала отчаянно нам махать. В груди екнуло, я махнула ей в ответ. В такси я сидела грустная.
– Тебе жалко уезжать? – удивился Славик.
– Она просто несчастная женщина, – поделилась я с ним своим открытием. – Если бы был жив отец…
– Послушай, Ирка, каждый сам строит свою судьбу. Ей водку в рот никто насильно не вливал, – возразил парень.
– Меня зовут Ираида, – с внезапным раздражением поправила его я.
Он отвернулся к окну и стал внимательно изучать пейзаж за стеклом. Я молчала. В поезде мы, конечно, помирились. Да и разве могло быть иначе, если любимый увозил меня в другую, счастливую жизнь?! А если и не очень счастливую, то обязательно с хорошим концом. Я абсолютно точно это знала. Ведь мне с ним невероятно повезло!
г. Юрга
Мы проводили экскурсионный автобус с нашими товарищами завистливыми взглядами (чем вызвали очередной приступ злорадства у «ответственных» кикимор), приехали-то мы из Тмутаракани. Но зато выяснилось, что вот сейчас до нас никому нет дела. Воспитательница уехала с группой во Львов, а медсестра занята бедолагами, тяжело переживающими в изоляторе период адаптации. Никто не заметил, что мы закрылись в Славкиной комнате. Парень шептал мне нежные глупости и целовался так, что я чуть сознание не теряла от любви. Я не то, чтобы не заметила, как мы соединились, но приняла это, как нечто естественное.
– У тебя это с кем-то уже было? – удивился Славик.
Я молча помотала головой, и, заглянув своими «раскосыми» глазами в мои азиатские глаза, он понял, что я не вру.
– Я завоевал амазонку! – гордо возвестил мой любимый.
– Шорку всего-навсего, – попыталась разочаровать его я.
– Шорочку Ираиду, – улыбаясь, шепнул парень.
С того дня мы прорастали друг в друга все глубже. Мир опять стал ярким, как в раннем детстве. Он, казалось, дышал любовью, как мы со Славкой. Влюбленная пчела ласково перебирала золотые кудри одуванчика. Бабочка в истоме опускала пестрые крылья на сладко-розовые губы клевера. Солнце плавилось от нежности. Яблони доверчиво тянули к нему свои ветви и подставляли круглые плоды, алея от предчувствия ласки. Ягоды вишни наливались темным соком в ожидании чьих-то поцелуев…
А я чувствовала во всем теле необычайную силу и красоту. Я поняла, что сказки о преображении чудовищ в прекрасных принцев и принцесс – сущая правда. Мои глаза не уставали наслаждаться летней палитрой красок. Слух ласкали птичьи напевы и шелест трав. Любая еда в столовке казалась необычайно вкусной. Я с упоением касалась своего тела в душе, ощущая под тугими струями упругость своих бедер и груди. И походка у меня стала летящей. Так Наташка говорила.
– Ты что, спишь с ним? – спросила она.
Мой шорский разрез глаз стал европейским.
– У тебя глаза при виде Славки становятся, как у моей кошки Люськи, когда на нее блуд нападает, – пояснила она. – И лицо какое-то треугольное… Да делайте, что хотите! – продолжила она, перехватив мой испуганный взгляд. – Я же вижу, что вы друг друга любите. Поженитесь?
Я кивнула.
– На свадьбу позовите!
– Если она будет, – горько усмехнулась я.
Две недели счастья! А потом поезда «Львов – Москва» и «Москва – Кемерово», скучная Аська и ее мамаша. Сутки я ревела, почти не переставая, потому что очень больно вдруг выдернуть себя из того, в кого вросла. Потом, совсем замученная расспросами занудливых Петровых, как-то присмирела.
Мамаша меня не встречала. Колька, помогавший тащить мою сумку, объяснил, что они с Вовкой опять в запое.
– Как ее на работе еще терпят! – удивилась я. – С кем Аллочку оставил?
– С тетей Любой.
Любаня – наша соседка. Ей – двадцать два, и я с ней на «ты». Хорошая девушка. И муж ее, Петька, тоже нормальный парень. Сочувствуют нам, угощают иногда. Я потому, когда поняла, что беременная, пошла советоваться к Любане. Все-таки опыт.
– Ираида, ну ты что? Я же тебе рассказывала, как предохраняться! Забыла, что ли? – упрекнула подруга.
– Не забыла. Просто не думала об этом.
– Знаешь, дорогая, никогда не стоит терять головы, – наставительно сказала Люба.
– Ну, поздно, Люб, воспитывать! Делать-то что сейчас?
– К гинекологу идти, конечно! Я договорюсь, – пообещала женщина.
– На аборт, Ирочка, требуется согласие родителей, – моя руки, сообщила Наталья Петровна, приятельница Любани.
– Аборт я делать не буду, тетя Наташа! Вы матери моей не рассказывайте! – попросила я.
– Ираида, глупостей не говори! – сказала Люба, нервно подтягивая хвост пшеничных волос, стянутый аптечной резинкой. – Тебе семнадцать только в октябре исполнится, учиться надо!
– Славка меня к себе заберет! – с вызовом ответила я.
– Да сопляк еще твой Славка! Это он тебя одну хотел забрать, и то теоретически. А если узнает, что ребенок должен приключиться…
– Это его ребенок! – упорствовала я.
– Ирочка, в любом случае я должна поставить в известность твою мать. Тем более, что мы в одной поликлинике работаем! – перебила врач-гинеколог. – Или сама скажешь?
Я опустила голову.
Мать узнала об этом через три дня. Я вернулась с прогулки поздно. Они с Вовкой не спали и даже были почти трезвыми.
– Так мы уже взрослые? Мы спим с мальчиками? – встретила меня вопросом мамаша.
– Твое какое дело? – привычно огрызнулась я.
– Шлюха! – взорвался отчим. – Какое дело?! Мало того, что ты на нашей шее сидишь, еще и щенка твоего корми!
– Пусть я – шлюха, зато не змея, как ты! – выкрикнула я. – Ты что, правда, думаешь, что он тебя любит? – обратилась я к матери. – Разуй глаза! Эта сволочь пользуется тобой!
– Замолчи! – взвизгнула она.
А отчим схватил меня за волосы и потащил в мою комнату. Он закрыл дверь и стал меня избивать. Разъяренный мужчина таскал меня за волосы и угощал кулаками. Я, боясь, что он меня покалечит, пыталась сопротивляться. Но Вовка очень сильный, он сбил меня с ног одним ударом. Падая, я стукнулась головой о батарею, и все… Что было потом, не помню.
Очнулась я в больничной палате. На моей кровати сидела трезвая испуганно-серьезная мать. На белой тумбочке лежали яркие апельсины и половинка красного сахарного арбуза.
– Ирочка, доченька, очнулась? Как ты? – держа меня за руку, встревожено спросила мама.
Господи, как давно я не слышала от нее таких слов! И как же я соскучилась по своей прежней любящей мамочке! Слезы без спросу катились по моим щекам. Я сжала ее пальцы и ответила:
– Голова болит.
– Это ничего, доченька! Это пройдет! – обрадовано-суетливо заговорила мать. – Доктор говорит, самое главное, переломов нет, а сотрясение – это пройдет! Мы с отцом тебе арбузик купили, чтоб ты быстрее выздоравливала. Он же мочегонный, арбуз.
На мгновение мне показалось, что она бредит. С ума сошла от страха за меня.
– Мама, – осторожно сказала я. – С каким отцом? Папа давно умер.
– А дядя Вова? Он же вырастил тебя, кормит, одевает, – попыталась убедить меня мамаша.
– Мама! – изумилась я. – Ты говоришь мне это здесь, в больнице, после того, что он со мной сделал?!
– Ира, ну, папа, конечно, погорячился! Но ты сама виновата: грубишь все время, не слушаешься. Он тебя предупреждал…
У меня в голове все помутилось от отвращения. Я думала, что опять вырублюсь.
– Прекрати называть Вовку моим папой! – яростным шепотом приказала я.
– Ирочка, какая ты дерзкая! Он нормально к тебе относился, это ты его спровоцировала! А теперь что? Его посадят, и кто вас будет кормить? Вас троих? Вам с Колькой все равно, а Аллочка отца очень любит…
– Меня зовут Ираида! – негромко напомнила я, отворачиваясь к стене. Я не хотела, чтобы мамаша видела мое сморщенное от разочарования и утраченной надежды лицо. И я никак не могла продохнуть потому, что слезы забились мне в нос и горло.
– Ираида! Я тебя прошу: ради меня и Аллочки, скажи следователю, что ты сама поскользнулась и ударилась головой.
Она постояла еще мгновение и медленно пошла на выход. Когда захлопнулась дверь в палату, рыдания, наконец, вырвались наружу. Я, плохо соображая, бесконечно причитала: «Она такая же, как он! Она такая же, как он!» Хорошо, что соседка по палате гуляла по больничному двору по просьбе моей матери, а то психиатрическая помощь с ее подачи была бы мне обеспечена.
Следователь пришел на следующий день. Он был немолод и некрасив, с помятым от частых пьянок (уж я-то в этом разбираюсь) лицом. Я не стала с ним разговаривать. Мне казалось, что он заодно с моим отчимом и мамашей, если тоже злоупотребляет. Назавтра пришла молодая женщина в короткой черной юбке. Она сочувственно заглядывала мне в лицо, заправляя свои длинные каштановые волосы за уши, и намекала на мою интимную близость с Вовкой в свете моей обнаружившейся беременности. Мне было противно. Я молчала с окаменевшим лицом, как партизанка в гестапо. Или в НКВД? (Отчим – фашист, конечно). Что-то я запуталась с этими карающими органами.
Славка не писал. Мне казалось, он не писал бесконечно давно. Я просто с ума сходила от этого.
– Хочешь, позвоню ему? – предложил Колька. – У меня тут десятка лишняя завалялась. Ираида, хватит реветь! – продолжил он, освобождаясь из моих объятий. – Номер лучше запиши.
Славка примчался на ближайшем поезде после звонка моего братишки. Письма моего парень не получал. Наверное, не дошло. Он плакал у меня в палате, целуя мои синяки. Славку трясло, когда я рассказывала о своих злоключениях. И я едва отговорила его не убивать и даже не калечить Вовку. Не хватало еще, чтобы вместо отчима посадили моего любимого! Вообще, с появлением друга злые мстительные мысли куда-то спрятались. Я думала только, что Славик наконец-то рядом.
Суда не было. Хотя Славка просто бесился от этого.
– Ирка, эта сволочь должна сидеть! – вопил он, сжимая кулаки в бессильной ярости.
Но я не могла. Мамаша привела в больницу Аллочку. Сестренка смотрела на меня недоверчивым взглядом затравленного зверька. Я поняла: мать напела ей, что я могу отнять у нее папочку. Я слишком хорошо знаю, что значит потерять отца. Девушке-следователю я сказала:
– Поскользнулась, упала. Очнулась – беременность!
– Не смешно, Ираида! – обиженно поджала губы девушка. – Я с вами, как с взрослой разговариваю!
– Не смешно – не смейся! – сдерзила я.
Следователь встала с моей кровати, одернула короткую юбчонку и, не удостоив меня ответом, вышла из палаты. Аргументом для Славки в моем отказе от заявления и показаний стало то, что пришлось бы задержаться у матери на время следствия и суда.
– Не хочу возвращаться в этот гадючник! – пояснила я. – Да и ты стесняешь Любаню с Петькой. Покупай билеты, Слав! Я только вещи соберу.
– Думаешь, мать твоя возражать не будет?
Мать моя старательно опускала глаза, когда я скидывала в серый чемодан свой нехитрый скарб.
– Можно мы за моими зимними вещами позже приедем? – спросила я ее. – Тащить тяжело.
– Конечно, доченька! – подняла на меня радостный взгляд мамаша. – Да мы сами с папой приедем, привезем их тебе. Ты адрес оставь, детка!
Меня от этой неприкрытой радости по поводу моего отъезда и фальшивых «доченька» и «папа» опять повело. Видя побелевшие от злости Славкины губы, я срочно всунула ему чемодан и велела выйти.
– Это зачем вы с Вовкой, интересно, приедете? – ухмыляясь, спросила я.
– Ну, чтобы вам со Славой лишний раз не беспокоиться, – растерянно ответила мать.
– Это зачем вы приедете? – сурово повторила я вопрос.
– Ирочка, ну как же? С родней познакомиться, посмотреть, как вы живете, не обижают ли тебя, – суетливо-виновато зачастила та.
– Еще только там вас не хватало, – с ненавистью выдохнула я.
– Ира, нельзя так озлобляться! Папа же просил у тебя прощения… –медленно начала мать.
– Ираида, – поправила ее я и достала зимние вещи.
Внизу у такси вместе со Славиком стояли Колька с Аллочкой и моя подруга Ленка. С балкона второго этажа желала счастливого пути Любаня. Матери с Вовкой я наказала не высовываться, и мамашины слезы меня, клянусь, не тронули нисколько. Плакала она не по мне. А потому, что ей не дали изобразить из себя заботливую родительницу. Я расцеловалась с провожающими, на лицах которых отражались разные эмоции. Ленка улыбалась радостно и немножко завистливо. Папаша у подруги тоже пьет, и ей также хотелось бы «хэппи-энда» - выскочить пораньше замуж и не видеть каждый день отцовскую пьяную харю. Колька смотрел с тоской: ему еще года три, как минимум, терпеть мамашу с отчимом. Аллочка просто плакала, не скрывая своего горя. Ей хотелось, чтобы мы, по-прежнему, жили все вместе.
– Мам! – не в силах сдержать эмоций крикнула сестренка.
Моментально в окне третьего этажа показалась мамаша и стала отчаянно нам махать. В груди екнуло, я махнула ей в ответ. В такси я сидела грустная.
– Тебе жалко уезжать? – удивился Славик.
– Она просто несчастная женщина, – поделилась я с ним своим открытием. – Если бы был жив отец…
– Послушай, Ирка, каждый сам строит свою судьбу. Ей водку в рот никто насильно не вливал, – возразил парень.
– Меня зовут Ираида, – с внезапным раздражением поправила его я.
Он отвернулся к окну и стал внимательно изучать пейзаж за стеклом. Я молчала. В поезде мы, конечно, помирились. Да и разве могло быть иначе, если любимый увозил меня в другую, счастливую жизнь?! А если и не очень счастливую, то обязательно с хорошим концом. Я абсолютно точно это знала. Ведь мне с ним невероятно повезло!
г. Юрга