Кардовин молча ждал его в дежурке, а когда полковник подъехал на своей служебной машине и привел его в свой кабинет, Матвей Ипполитович потерял, по-видимому, память и не мог ничего вразумительного сказать, только протягивал служебный пистолет в обойме которого, не было ни одного патрона, а из ствола нехорошо пахло сгоревшим порохом. Вид прокурора, пистолет - все это вызвало такое смятение полковника, что он растерялся на какое-то время.
Десять километров, что отделяли дачи от горотдела, Кардовин прошел пешком, и дорожная пыль припорошила прокурорский мундир. Дьяченко сообразил, что-то случилось на даче. Оставив Матвея Ипполитовича сидеть в кресле в состоянии прострации, он вызвал криминалиста Петухова и послал за ним свою машину. Без особой надежды позвонил в прокуратуру, и не напрасно, там оказался Демин. Не объясняя причины, попросил, почти потребовал, немедленно явиться в горотдел. После этого, Дьяченко вызвал скорую помощь и подумал, что, наверное, понадобятся еще, но гнал от себя такие мысли. На всякий случай вызвал и судмедэксперта Вавилова. Надо сказать, что полковник, хотя и был страшно растерян и находился в полнейшим недоумении, но действовал как хорошо отлаженный автомат. Уроки Афгана он хорошо усвоил: «кто много думает, тот долго не живет», и потому все доводил до автоматизма, до рефлекторности и требовал этого же от подчиненных.
Демин пришел одновременно с Петуховым, которого хорошо знал по работе. Они встретились перед входом в горотдел. Поздоровались:
– Что случилось? - Спросили оба, почти одновременно, друг друга и рассмеялись.
- Кто у кого спрашивает? - спросил Демин.
- Я, у тебя, - сказал Петухов. - Только, понимаешь, жена в тарелку суп налила и нате, звонок шефа, бросай все и садись в машину!
- Ну, суп ты, конечно, доел, а вот я голоден, как волк. - Сказал Демин поднимаясь по широким ступенькам управления, - а вот по какой такой причине такая спешка, ума не приложу.
Дежурный, растерянный донельзя столь поздней суматохой, появлением прокурора города в странном виде и состоянии, махнул им рукой из-за решетки, показывая, что их ждет сам Дьяченко в своем кабинете. От волнения сержантик говорить не мог.
- Ты не замечал, - Демин был отчего-то разговорчив сегодня, - что дежурный сидит, словно лютый зверь в клетке. Все-таки это странная привычка сажать людей за решетку?
- Не кажется, – буркнул Петухов, он не отличался воображением, если такое вообще у него было.
- А мне вот все время кажется, - гнул свое Демин. – Это удивительная цивилизация, когда власть спасается от народа за спинами охранников и за решетками.
- Ну тебя с твоей философией. - Петухов шел первым и толкнул обшитую кожей дверь с золотой табличкой: «Начальник горотдела Дьяченко Денис Григорьевич».
Дьяченко, увидев их, буркнул:
– Прибыли, - и тут же показал на сидящего в кресле прокурора. - Пришел, вот... - Он опять взглядом показал на прокурорский пистолет на столе.
Демин был изумлен видом Кардовина: опущенные плечи, голова, руки свивающие между ног и запыленный мундир. Всегда начищенные до зеркального блеска туфли, представляли из себя жалкое зрелище, грязь поднималась до носков и выше, на внутренние стороны прокурорских брюк.
- Ничего вразумительного не говорит. - Ответил Дьяченко на вопросительные взгляды Демина и Петухова. - Зато пистолет говорит о многом, - он осторожно, салфеткой взял его в руки.
- Ты Иван, иди за своим инструментом, а вы, вы... - он забыл, как звать этого молодого, красивого следователя из прокуратуры. Ему не часто приходилось его видеть:
– Делайте что-нибудь, - наконец, выдавил из себя полковник.
Пока Петухов собирал свой инструмент, Демин подошел к прокурору и взял его за подбородок, приподнял:
- Матвей Ипполитович, - сказал Демин, стараясь придать голосу ласковость, насколько это он мог, - Матвей Ипполитович, вы меня узнаете? - Но по выражению глаз понял, что в это время сознание прокурора было где-то, совершенно в другом месте.
- Тут дело за медиками, - сказал Демин, обращаясь к полковнику. И только сказал это, как в кабинет вошли: врач «скорой» и медсестра. Они занялись Кардовиным и в первую очередь сняли с него прокурорский мундир, уложили на диван.
- Я думаю, что-то случилось у него на даче. – Дьяченко кивнул в сторону Кардовина. - Я полагаю, что вам... - Он мучительно, судорожно вспоминал, как звали прокурорского следователя. Вспомнил. - Петр Алексеевич, если не ошибаюсь, стоит проехать с нами, до его дачи.
Пришел Петухов, снял отпечатки с пистолета, уложил его в специальный пакет. В кабинете появился судмедэксперт и громко, даже жизнерадостно сказал:
– Наши-то в хоккей только что пару шайб шведам вкатили! - Тут же осекся, увидев, что кто-то лежит на диване и над ним «колдуют» люди «в белых халатах».
- Кардовин. - Сказал Дьяченко, как бы приглашая Вавилова принять участие в осмотре прокурора. Вавилов подошел к врачу скорой, что-то спросил, коснулся лица Кардовина ладонью, снова перебросился несколькими словами и отошел. На немой, вопросительный взгляд Дьяченко сказал:
– Видимо, потеря памяти от нервного стресса, так как на теле нет никаких повреждений.
- Он пришел сам и даже вполне вразумительно потребовал от дежурного, чтобы я явился, а когда я приехал, то ничего от него толкового добиться не мог. - Он чертыхнулся и поправился:
- Бестолкового тоже ничего! - сказал громко, для всех.
Врач скорой помощи предложила увезти прокурора в горбольницу, «для последующего наблюдения». С чем все согласились. Вызвали дежурных милиционеров, и они вынесли Матвея Ипполитовича.
– Только поместите его в отдельную палату, скажите, что я лично просил, пусть ограничат доступ к нему медперсонала, не говоря уже о больных. - Наставлял врача Дьяченко. - Да, чуть не забыл, вызовите по своей рации бригаду реаниматоров. Срочно! В мое личное распоряжение! - Скорая, проблескивая сине-красной вертушкой, ушла.
- Такие вот, дела. – Полковник ни к кому лично не обращался, все понимали, но никто не хотел сказать первым, что, по всей вероятности, прокурор какого-то расстрелял из своего табельного оружия.
Выехали уже в двенадцатом часу ночи, а приехали в первом. То, что увидели в спальне, говорило само за себя. Голый труп мужчины на голой жене прокурора. Первый же выстрел был смертелен для обоих. Пуля прошла на вылет сквозь сердце неизвестного мужчины и попала в голову жены. Смерть наступила мгновенно, и они остались лежать в таких говорящих позах. Остальные пули были расстреляны куда попало.
Первый выстрел был прицельным. Такое заключение сделал Петухов, да это было очевидно, а остальные выпущены уже в состоянии невменяемости.
Яркие, переносные лампы криминалистов, фотовспышки и прочие подробности криминалистической работы, прервало завывание патрульной машины. Кто-то из соседей вызвал милицию.
Дьяченко выругался, но вовсе не потому, что появятся лишние свидетели, он понимал, что шила в мешке не утаишь, а чем сильнее таишь тем больше вокруг его различных слухов и домыслов.
- Вот так мы работаем, - зло сказал полковник. - Орем, кричим на всю ивановскую, мол, разбегайся кто куда может, а то ведь, не дай бог, с грабителями встретимся!
Когда в дверь дачи настороженно заглянул патрульный с автоматом на изготовку, полковник с издевкой спросил:
– Кого ищешь, милок?
Вскоре перед ним стояли все четверо, включая водителя патрульной машины, и Дьяченко нудно, ехидно выговаривал им:
– Хлопцы, - у него всегда, в таких случаях вырывались украинизмы: - Кому сигнал подавали, чтобы тикали в разные стороны? Кого предупреждали? Для чего на машине вертушка и сигнал? Для чего в ваших руках автоматы?
Прибывшие патрульные были кстати, не самим же таскать трупы, упакованные в черные пакеты. Патрульным, в отличие от Дьяченко, незачем думать, что теперь делать с прокурором города, а делать что-то нужно было. После того, как машина реанимации, с двумя трупами, а так же сопровождающая её патрульно-постовая машина, ушли, Дьяченко окинул всех взглядом и сказал:
– Сидай, хлопцы, будем думу думать.
Однако придумалось только одно: утром сообщить по спецсвязи в область и ждать, что скажут «большие начальники».
* * *
Демин пришел на работу невыспавшимся, с черными кругами под глазами. Супруга не упустила случая закатить очередной скандал по поводу его «кобелячей природы». То, что Петр давно охладел к ней и не «домогался», как бывало её тела, Галина относила на тот счет, что у Петра появилась любовница. Она не могла поверить в то, что ему «не хочется», ей то хотелось, но она привыкла, да и воспитана была так, что о «таких вещах не говорят», тем более не просят.
По её понятиям - это мужик должен просить, просить лаской, подарками и чуть-чуть, самую малость перед тем, как «сдаться» - силой. Вроде бы и не сама, да уж ладно, коли супруга.
Петр не просил. Он уходил в зал, на диван, или играл с малышом. Играть с малышом он мог бесконечно, ребенок не отходил от отца ни на шаг, а у того хватало сил и терпения выдумывать каждый раз новые игры, рассказывать свои бесконечные, нравоучительные сказки. Эти сказки раздражали Анну, злили, она хватала ребенка, уносила его, но вскоре рев и каприз малыша становились невозможными. Все возвращалось в прежнее состояние.
- Вот увидишь, я когда-нибудь оставлю тебя! – выкрикивала Анна в надежде, что Петр испугается и хоть что-то скажет, ведь тогда можно зацепиться за слово, тогда можно «помотать ему нервы» и получить хоть какое-то удовлетворение.
Петр вроде как, не замечал в доме жены. Ничего обидного не говорил, отвечал тихо, односложно, а когда супруга, как сегодня ночью, поносила его почем зря, молчал, словно речь шла не о нем.
Вот так, молча, он просидел на диване до четырех утра, пока охрипшая, осипшая супруга не иссякла в порыве своего гнева. Сидя, поспал до семи утра, помылся, побрился, шаркнул пару раз утюгом по рубашке, по брюкам и ушел, тихонько закрыв за собой дверь.
Прокуратура напоминала растревоженный улей, и при появлении Демина, все набросились на него, требуя подробностей. Говорить о подробностях не хотелось, и Демин, как мог, уклонялся от них, и это разжигало любопытство. В конце-концов он закрылся в своем кабинете и уснул. Уснул так, что не слышал легкие постукивания в дверь сослуживцев, а очнулся от яростных ударов в дверь.
За дверью стоял зам прокурора города Костриченко Степан Ефимович, злой и, как всегда, пунцовый от злости:
– Ты что, спишь, что ли на рабочем месте?
- Сплю, Степан Ефимович, сплю, - признался Демин.
- Спать дома нужно. - Буркнул он, обескураженный покорным и виноватым видом следователя.
- Из области ждем Митрохина Евгения Ильича, так что будь готов пояснить, что там..., да и вообще... Вот беда на голову свалилась. - Степан Ефимович сказал искренне, но что-то было в его словах такое, что Демин не поверил, будто для него, это происшествие на самом деле беда. Когда зам прокурора ушел, Демин понял причину своего недоверия в искренность Костриченко, как ни крути, а это - шанс к карьерному росту.
«Да и мне...» - Подумал Демин и тут же устыдился тому, что в жизни часто бывает так: для кого беда, а для кого выгода.
Так оно и получилось, Митрохин назначил Костриченко исполняющим обязанности прокурора, а Кардовина, в карете скорой помощи увезли в область. Велено было на все вопросы отвечать кратко; мол, дело об убийстве жены прокурора взято в областную прокуратуру, и все вопросы к ней.
Костриченко ничего не знал о последнем служебном разговоре бывшего своего шефа с Деминым, о следственном деле в отношении Буртазина и потому с легким сердцем, даже бездумно подписал постановление о прекращении уголовного дела из-за «отсутствия факта события преступления».
Буртазин звонил Демину и на работу, и домой, приглашал отдохнуть на природе, но Демин сухо отказывался, не отдавая себе ясного отчета, почему? Дело тут было не в принципах, а вот в чем - этого Петр не мог объяснить даже себе.
- Вы ставите меня в совершенно дурацкое положение, - ворчала телефонная трубка, голосом Буртазина. – Я – ваш должник, а вы не хотите принять от меня сугубо человеческую благодарность.
- Я её принял еще тогда, когда вас выпустили из СИЗО, чего же более? - Говорил Демин, но не все договаривал, ему хотелось сказать, чтобы Буртазин благодарил не его, а Ангелину, но этих слов почему-то Демин не произносил. Буртазин, обидевшись, перестал звонить.
Однажды, жена поздней ночью пришла к нему на диван и принялась жарко целовать Петра. От неё пахло сиренью. С этой ночи если не все, то очень многое изменилось в их отношениях. Жизнь Демина вошла в обычное для нормальных людей русло: работа, дом, семья, только нет-нет вспомнится ему девчонка с большими и «наглыми глазами» с фотографии из следственного дела. Он плохо запомнил её той, какая она была в его кабинете, но вот странность; память от прикосновения бедра Ангелины, еще долго жила в его теле самостоятельной, отдельной от Демина, жизнью
Десять километров, что отделяли дачи от горотдела, Кардовин прошел пешком, и дорожная пыль припорошила прокурорский мундир. Дьяченко сообразил, что-то случилось на даче. Оставив Матвея Ипполитовича сидеть в кресле в состоянии прострации, он вызвал криминалиста Петухова и послал за ним свою машину. Без особой надежды позвонил в прокуратуру, и не напрасно, там оказался Демин. Не объясняя причины, попросил, почти потребовал, немедленно явиться в горотдел. После этого, Дьяченко вызвал скорую помощь и подумал, что, наверное, понадобятся еще, но гнал от себя такие мысли. На всякий случай вызвал и судмедэксперта Вавилова. Надо сказать, что полковник, хотя и был страшно растерян и находился в полнейшим недоумении, но действовал как хорошо отлаженный автомат. Уроки Афгана он хорошо усвоил: «кто много думает, тот долго не живет», и потому все доводил до автоматизма, до рефлекторности и требовал этого же от подчиненных.
Демин пришел одновременно с Петуховым, которого хорошо знал по работе. Они встретились перед входом в горотдел. Поздоровались:
– Что случилось? - Спросили оба, почти одновременно, друг друга и рассмеялись.
- Кто у кого спрашивает? - спросил Демин.
- Я, у тебя, - сказал Петухов. - Только, понимаешь, жена в тарелку суп налила и нате, звонок шефа, бросай все и садись в машину!
- Ну, суп ты, конечно, доел, а вот я голоден, как волк. - Сказал Демин поднимаясь по широким ступенькам управления, - а вот по какой такой причине такая спешка, ума не приложу.
Дежурный, растерянный донельзя столь поздней суматохой, появлением прокурора города в странном виде и состоянии, махнул им рукой из-за решетки, показывая, что их ждет сам Дьяченко в своем кабинете. От волнения сержантик говорить не мог.
- Ты не замечал, - Демин был отчего-то разговорчив сегодня, - что дежурный сидит, словно лютый зверь в клетке. Все-таки это странная привычка сажать людей за решетку?
- Не кажется, – буркнул Петухов, он не отличался воображением, если такое вообще у него было.
- А мне вот все время кажется, - гнул свое Демин. – Это удивительная цивилизация, когда власть спасается от народа за спинами охранников и за решетками.
- Ну тебя с твоей философией. - Петухов шел первым и толкнул обшитую кожей дверь с золотой табличкой: «Начальник горотдела Дьяченко Денис Григорьевич».
Дьяченко, увидев их, буркнул:
– Прибыли, - и тут же показал на сидящего в кресле прокурора. - Пришел, вот... - Он опять взглядом показал на прокурорский пистолет на столе.
Демин был изумлен видом Кардовина: опущенные плечи, голова, руки свивающие между ног и запыленный мундир. Всегда начищенные до зеркального блеска туфли, представляли из себя жалкое зрелище, грязь поднималась до носков и выше, на внутренние стороны прокурорских брюк.
- Ничего вразумительного не говорит. - Ответил Дьяченко на вопросительные взгляды Демина и Петухова. - Зато пистолет говорит о многом, - он осторожно, салфеткой взял его в руки.
- Ты Иван, иди за своим инструментом, а вы, вы... - он забыл, как звать этого молодого, красивого следователя из прокуратуры. Ему не часто приходилось его видеть:
– Делайте что-нибудь, - наконец, выдавил из себя полковник.
Пока Петухов собирал свой инструмент, Демин подошел к прокурору и взял его за подбородок, приподнял:
- Матвей Ипполитович, - сказал Демин, стараясь придать голосу ласковость, насколько это он мог, - Матвей Ипполитович, вы меня узнаете? - Но по выражению глаз понял, что в это время сознание прокурора было где-то, совершенно в другом месте.
- Тут дело за медиками, - сказал Демин, обращаясь к полковнику. И только сказал это, как в кабинет вошли: врач «скорой» и медсестра. Они занялись Кардовиным и в первую очередь сняли с него прокурорский мундир, уложили на диван.
- Я думаю, что-то случилось у него на даче. – Дьяченко кивнул в сторону Кардовина. - Я полагаю, что вам... - Он мучительно, судорожно вспоминал, как звали прокурорского следователя. Вспомнил. - Петр Алексеевич, если не ошибаюсь, стоит проехать с нами, до его дачи.
Пришел Петухов, снял отпечатки с пистолета, уложил его в специальный пакет. В кабинете появился судмедэксперт и громко, даже жизнерадостно сказал:
– Наши-то в хоккей только что пару шайб шведам вкатили! - Тут же осекся, увидев, что кто-то лежит на диване и над ним «колдуют» люди «в белых халатах».
- Кардовин. - Сказал Дьяченко, как бы приглашая Вавилова принять участие в осмотре прокурора. Вавилов подошел к врачу скорой, что-то спросил, коснулся лица Кардовина ладонью, снова перебросился несколькими словами и отошел. На немой, вопросительный взгляд Дьяченко сказал:
– Видимо, потеря памяти от нервного стресса, так как на теле нет никаких повреждений.
- Он пришел сам и даже вполне вразумительно потребовал от дежурного, чтобы я явился, а когда я приехал, то ничего от него толкового добиться не мог. - Он чертыхнулся и поправился:
- Бестолкового тоже ничего! - сказал громко, для всех.
Врач скорой помощи предложила увезти прокурора в горбольницу, «для последующего наблюдения». С чем все согласились. Вызвали дежурных милиционеров, и они вынесли Матвея Ипполитовича.
– Только поместите его в отдельную палату, скажите, что я лично просил, пусть ограничат доступ к нему медперсонала, не говоря уже о больных. - Наставлял врача Дьяченко. - Да, чуть не забыл, вызовите по своей рации бригаду реаниматоров. Срочно! В мое личное распоряжение! - Скорая, проблескивая сине-красной вертушкой, ушла.
- Такие вот, дела. – Полковник ни к кому лично не обращался, все понимали, но никто не хотел сказать первым, что, по всей вероятности, прокурор какого-то расстрелял из своего табельного оружия.
Выехали уже в двенадцатом часу ночи, а приехали в первом. То, что увидели в спальне, говорило само за себя. Голый труп мужчины на голой жене прокурора. Первый же выстрел был смертелен для обоих. Пуля прошла на вылет сквозь сердце неизвестного мужчины и попала в голову жены. Смерть наступила мгновенно, и они остались лежать в таких говорящих позах. Остальные пули были расстреляны куда попало.
Первый выстрел был прицельным. Такое заключение сделал Петухов, да это было очевидно, а остальные выпущены уже в состоянии невменяемости.
Яркие, переносные лампы криминалистов, фотовспышки и прочие подробности криминалистической работы, прервало завывание патрульной машины. Кто-то из соседей вызвал милицию.
Дьяченко выругался, но вовсе не потому, что появятся лишние свидетели, он понимал, что шила в мешке не утаишь, а чем сильнее таишь тем больше вокруг его различных слухов и домыслов.
- Вот так мы работаем, - зло сказал полковник. - Орем, кричим на всю ивановскую, мол, разбегайся кто куда может, а то ведь, не дай бог, с грабителями встретимся!
Когда в дверь дачи настороженно заглянул патрульный с автоматом на изготовку, полковник с издевкой спросил:
– Кого ищешь, милок?
Вскоре перед ним стояли все четверо, включая водителя патрульной машины, и Дьяченко нудно, ехидно выговаривал им:
– Хлопцы, - у него всегда, в таких случаях вырывались украинизмы: - Кому сигнал подавали, чтобы тикали в разные стороны? Кого предупреждали? Для чего на машине вертушка и сигнал? Для чего в ваших руках автоматы?
Прибывшие патрульные были кстати, не самим же таскать трупы, упакованные в черные пакеты. Патрульным, в отличие от Дьяченко, незачем думать, что теперь делать с прокурором города, а делать что-то нужно было. После того, как машина реанимации, с двумя трупами, а так же сопровождающая её патрульно-постовая машина, ушли, Дьяченко окинул всех взглядом и сказал:
– Сидай, хлопцы, будем думу думать.
Однако придумалось только одно: утром сообщить по спецсвязи в область и ждать, что скажут «большие начальники».
* * *
Демин пришел на работу невыспавшимся, с черными кругами под глазами. Супруга не упустила случая закатить очередной скандал по поводу его «кобелячей природы». То, что Петр давно охладел к ней и не «домогался», как бывало её тела, Галина относила на тот счет, что у Петра появилась любовница. Она не могла поверить в то, что ему «не хочется», ей то хотелось, но она привыкла, да и воспитана была так, что о «таких вещах не говорят», тем более не просят.
По её понятиям - это мужик должен просить, просить лаской, подарками и чуть-чуть, самую малость перед тем, как «сдаться» - силой. Вроде бы и не сама, да уж ладно, коли супруга.
Петр не просил. Он уходил в зал, на диван, или играл с малышом. Играть с малышом он мог бесконечно, ребенок не отходил от отца ни на шаг, а у того хватало сил и терпения выдумывать каждый раз новые игры, рассказывать свои бесконечные, нравоучительные сказки. Эти сказки раздражали Анну, злили, она хватала ребенка, уносила его, но вскоре рев и каприз малыша становились невозможными. Все возвращалось в прежнее состояние.
- Вот увидишь, я когда-нибудь оставлю тебя! – выкрикивала Анна в надежде, что Петр испугается и хоть что-то скажет, ведь тогда можно зацепиться за слово, тогда можно «помотать ему нервы» и получить хоть какое-то удовлетворение.
Петр вроде как, не замечал в доме жены. Ничего обидного не говорил, отвечал тихо, односложно, а когда супруга, как сегодня ночью, поносила его почем зря, молчал, словно речь шла не о нем.
Вот так, молча, он просидел на диване до четырех утра, пока охрипшая, осипшая супруга не иссякла в порыве своего гнева. Сидя, поспал до семи утра, помылся, побрился, шаркнул пару раз утюгом по рубашке, по брюкам и ушел, тихонько закрыв за собой дверь.
Прокуратура напоминала растревоженный улей, и при появлении Демина, все набросились на него, требуя подробностей. Говорить о подробностях не хотелось, и Демин, как мог, уклонялся от них, и это разжигало любопытство. В конце-концов он закрылся в своем кабинете и уснул. Уснул так, что не слышал легкие постукивания в дверь сослуживцев, а очнулся от яростных ударов в дверь.
За дверью стоял зам прокурора города Костриченко Степан Ефимович, злой и, как всегда, пунцовый от злости:
– Ты что, спишь, что ли на рабочем месте?
- Сплю, Степан Ефимович, сплю, - признался Демин.
- Спать дома нужно. - Буркнул он, обескураженный покорным и виноватым видом следователя.
- Из области ждем Митрохина Евгения Ильича, так что будь готов пояснить, что там..., да и вообще... Вот беда на голову свалилась. - Степан Ефимович сказал искренне, но что-то было в его словах такое, что Демин не поверил, будто для него, это происшествие на самом деле беда. Когда зам прокурора ушел, Демин понял причину своего недоверия в искренность Костриченко, как ни крути, а это - шанс к карьерному росту.
«Да и мне...» - Подумал Демин и тут же устыдился тому, что в жизни часто бывает так: для кого беда, а для кого выгода.
Так оно и получилось, Митрохин назначил Костриченко исполняющим обязанности прокурора, а Кардовина, в карете скорой помощи увезли в область. Велено было на все вопросы отвечать кратко; мол, дело об убийстве жены прокурора взято в областную прокуратуру, и все вопросы к ней.
Костриченко ничего не знал о последнем служебном разговоре бывшего своего шефа с Деминым, о следственном деле в отношении Буртазина и потому с легким сердцем, даже бездумно подписал постановление о прекращении уголовного дела из-за «отсутствия факта события преступления».
Буртазин звонил Демину и на работу, и домой, приглашал отдохнуть на природе, но Демин сухо отказывался, не отдавая себе ясного отчета, почему? Дело тут было не в принципах, а вот в чем - этого Петр не мог объяснить даже себе.
- Вы ставите меня в совершенно дурацкое положение, - ворчала телефонная трубка, голосом Буртазина. – Я – ваш должник, а вы не хотите принять от меня сугубо человеческую благодарность.
- Я её принял еще тогда, когда вас выпустили из СИЗО, чего же более? - Говорил Демин, но не все договаривал, ему хотелось сказать, чтобы Буртазин благодарил не его, а Ангелину, но этих слов почему-то Демин не произносил. Буртазин, обидевшись, перестал звонить.
Однажды, жена поздней ночью пришла к нему на диван и принялась жарко целовать Петра. От неё пахло сиренью. С этой ночи если не все, то очень многое изменилось в их отношениях. Жизнь Демина вошла в обычное для нормальных людей русло: работа, дом, семья, только нет-нет вспомнится ему девчонка с большими и «наглыми глазами» с фотографии из следственного дела. Он плохо запомнил её той, какая она была в его кабинете, но вот странность; память от прикосновения бедра Ангелины, еще долго жила в его теле самостоятельной, отдельной от Демина, жизнью