Но «белой вороной» он был не только поэтому: тоже чуть ли не единственный из нас, Женя прилично знал английский, во всяком случае - на голубом глазу пытался всякий раз на нем разговаривать.
Скорым шагом подошел к нам Гиви, взявший в этих соревнованиях невольный тайм-аут, шлепнул перед нами на тарелочке горку стейков:
- Вам с другой печки досталось, э!.. Попробуйте моё, потом скажете!
Так же стремительно возвратился к жаровне и уже от неё кивнул: мол, ну как? Успели попробовать?
«Мясо Гиви», как мы его тут же окрестили, и действительно, было выше всяких похвал, расправившись с ним, каждый из нас осоловел от сытости, как от доброго стакана спиртного... Сидели, откинувшись на спинки стульев и будто нарочно выставив животы, когда он опять возник рядом с нами:
- Теперь па-нимаэшь?.. От нашего стола вашему столу... от нашей пэчки!.. ещё по одному!
Оставлять вроде неприлично - доедали, буквально мучаясь, когда в ресторане вдруг погас свет. Несколько мгновений алели остывающие под жаровнями электропечи, тоже потом растворились в темноте, но тут возникли слабые блики в проеме двери вдалеке, одновременно из всех углов раздался усиленный громкоговорителем голос, и все начали вставать, потянулись к выходу.
- Объявили, как понимаю, «чэпэ», - со значением сказал Женя. - Что-то у них случилось...
На ступеньках рядом с дверью снаружи разводил короткими ручками толстячок в чистом фартуке, что-то говорил и учтиво кланялся, а рядом в традиционной позе с руками на груди безмолвным монументом стоял рослый полицейский.
- Просит извинить, что из-за чрезвычайных обстоятельств вынужден закрыть «Барбекю», - громко объяснила остановившаяся рядом с ним наша Энга-Энгельсина.
- Говорил вам - «чэпэ»! - укорил нас Панфилов.
- Жрать надо меньше, - с усмешкой проговорил его постоянный оппонент Валера. - Считай, разорили хозяина.
Наши вокруг стали посмеиваться:
- На ступеньках вроде веселенький стоял...
- Это его работник, - все так же невозмутимо сказал Васильев. - Хозяина с инфарктом увезли.
- Бедный мужик, и правда: откуда знал, какие тут мастера...
- Профессионалы, что ты!
- Пустил козла в огород!
- Да, - в «шведский»...
- Устроили шведам «Полтаву», устроили!
- Кормильцы-то наши где?
- Благодетели... отцы родные!
- Где, где - ещё спрашивает... Дожевывают!
- Не говори: в темноте!
Появившись на ступеньках один за другим, они, и в самом деле, ещё работали челюстями. Митя Матковский сказал:
- Аплодисменты!
Наши зааплодировали, толстячок криво улыбнулся, отворачиваясь, а полисмен вдруг снял с груди тяжелые руки и тоже громко захлопал. Деловито пожал ладонь первому проходившему мимо него джигиту, точно так же второму... пятому... седьмому.
С Гиви они крепко обнялись.
Полицейский взял под козырек, и ни один мускул так и не шевельнулся на его лице, выражавшем якобы полное безучастие ко всему... удивительная все-таки страна, эта Австралия!
Потом опять был поп-корн студенческих столовых, аккуратные комнатки общежитий, в которых мы ночевали, осмотр аудиторий, оснащенных системой телевидения и кабинетов еще с какими-то нововведениями, тихие залы библиотек, в которых тоже гордились, гордились, гордились - вывезенными из метрополии старинными фолиантами, купленными на европейских аукционах старинными картами и манускриптами...
Академическая тоска, которую вынести могли только преданные профессии преподаватели-фанатики, а не такие, как мы с Митей, новообращенные прозелиты прерывалась вдруг как-нибудь живым действом. К большой радости Валеры Васильева, представлявшего особый тип человека, о чертах которого природа мало заботится, но как бы в извинение за это дает ему проницательные глаза и обаятельнейшую улыбку, в Питсбурге нас повезли на экскурсию на металлургический завод, и тут Валера не только преобразился и расцвел - как будто выше стал ростом.
Завод был старый, с видавшими видами закопчеными мартенами, и чуть не у ближней печки он улучил минуту, когда сталевар обопрется о черенок лопаты, подошел к нему, на ходу снимая выданную каждому из нас «гостевую» каску и протягивая руку к его рабочей, с очками темного стекла над козырьком. Надел её, опустил очки, деловито глянул в глазок бронированной задвижки, в котором играли отблески пламени от плавки, и тут же поднял над кулаком большой палец: на «во» идёт!..
Светловолосый пожилой сталевар в темно-серой суконной куртке и таких же штанах засмеялся и тоже поднял «большой», они разменялись касками, и Валера уже шагнул было к нам, но тут же вернулся, присел над тяжелыми ботинками австралийца на корточки, сперва постукал по широким носам подушечкой указательного пальца и тут же долбанул кулаком: по одному, по другому.
Сталевар снова засмеялся, поводя вбок левой рукой - мол, что ты хочешь! - и Валера жестами попросил: сними башмак!.. Ловко, как заправский сапожник, сунул внутрь лодочкой сложенную ладонь.
Сопровождавший нас заводской гид с улыбкой что-то сказал, и гид Саша прежде нашей Энги-Энгельсины перевел нам:
- Он говорит, что мистер хочет узнать профсоюзную тайну: есть ли в обуви у нашего рабочего стальные... как это? Подставки...
- Проклятые капиталисты! - завистливо ворковал Валера, когда мы снова шли рядом. - Обо всем-то они заботятся... Мелочь вроде - стальной вкладыш, но какая-нибудь тяжелая штуковина свалится - пальцы тебе уже не перебьет... На твоем-то Запсибе такие есть?
Мне пришлось усмехнуться:
- От сырости?
- А знаешь, - доверительно сказал Валера, потянувшись к моему уху. - Пожалуй, я бы остался тут...
Я так и вскинулся:
- В Австралии?!
- На заво-о-оде! - протянул беззаботно Валера. - Лишь бы только в горком на работу не идти.
И мы с ним плечом ударили друг дружку и заржали.
На просторном заводском дворе все не торопясь уже шли к «проходной», когда позади раздался тяжелый, стремительно нарастающий топот. Я обернулся, и сердце дрогнуло: что такое?!
Широким валом нас догоняла молчаливая яростная толпа.
- Ты там ничего не прихватил с собой? - озабоченно спросил Валера. - Ни в цехе, ни...
- Да брось ты!
- Может, кому в карман специально что сунули - поди потом разберись... Толпа уже обогнала нас и забилась у тесного выхода: как они друг друга отталкивали и отшвыривали... пожар? Какая-нибудь учебная тревога?
Через железную решетку забора видать было, как первые добежали до стоянки: рвали дверцы машин, забрасывая себя внутрь, почти тут же пытались набрать скорость, но сталкивались друг с дружкой - раздался звон разбитого стекла и металлический скрежет... Первые уже выскочили на «оперативный простор» - асфальтовое шоссе перед заводом: как они по нему понеслись!
Посмеиваясь над нашей явной растерянностью, Саша Гришин принялся объяснять:
- Сейчас нельзя дорогу переходить, даже если ты лично включил зеленый...
Об этой особенности уличного движения в городах Австралии мы уже знали: если у тебя в руках кислородная подушка для смертельно больного... если догоняешь улепетывающего от тебя несмышленого ребенка... да мало ли по какой уважительной причине тебе надо срочно остановить движение, чтобы перебежать на другую сторону улицы?.. Тогда немедленно подходи к столбу светофора, нажимай кнопку, которая на нем специально для этого устроена.
- А куда они понеслись?
И гид наш, подчеркивая значительность события, приподнял широко расставленные ладони:
- Настал час пива!
Пивные бары - пабы - по всей Австралии четко закрывались в шесть вечера, не позже ни коем случае, а рабочая смена почти везде заканчивалась в половине пятого-в пять. Всего часок, значит, оставался, чтобы домчаться до паба, выпить пару, а то и тройку-четверку кружек и, не поднимая скандала, чинно и благородно домой отправиться...
- Саня! - сказал я просительно. - Не томи. Выходит, у ребят, которые мчались к машинам, «горели трубы»?
- Что-что? - переспросил Саша.
И теперь уже мы ему принялись объяснять, что это такое: когда «горят трубы».
Саша наконец понял, сказал весело:
- Бывает, значит, когда «трубы горят» по всей Австралии... как наши леса. Как эвкалипт.
- При чем тут эвкалипт?
- Он ни при чем. «Трубы горят» на всем континенте, когда на пивоваренных заводах объявляют общую забастовку. Правда, такие забастовки у нас - самые кратковременные. С рабочими тут же обычно договариваются: как в такую жару - без пива?
Пошли наши комментарии: ну, ещё бы, мол!.. Только безжалостные мучители при таком климате, особенно летом, как сейчас, могут лишить соотечественников пивка!
Оно тут, и правда, лилось рекой: темное и светлое самых разных названий, с градусом повыше для сильной половины, послабей - для дам и пиво безалкогольное - детское... Конечно, это был пивной рай: с умеренным питьем на любой работе в любое время и с узаконенным профсоюзами перерывом - специально для этого.
Невольно припоминалось, как в дни получки шахтеры сидят в нашей Кузне в ресторане «Москва», отгородившись от всего остального мира батареями одинаковых черных бутылок «жигулевского»: крупно повезло - успел взять! Насасывается теперь до очередной большой везухи: как знать, когда ещё оно в «городе угля и стали» появится?
По праздникам неизвестно откуда в наш поселок вдруг привозили явно подкисшее «бочковое», и мужички неслись к магазину с ведрами, благо у каждого ведро имеется обязательно: пропадет в квартире вода - куда за ней без ведра?..
А благодатный, как дождь в пустыне, «час пива» меж тем закончился, и надо было видеть, как медленно отъезжали теперь от пабов машины, как почти торжественно катили по городу, притормаживая перед светофором заранее, как неназойливо притыкались к тротуару - поболтать с проходившим мимо приятелем, как с той же целью дружелюбно останавливались возле подобревших, наконец сменивших за этот час гнев на милость полицейских...
Бывало, что «трубы горели» и у кого-то из нашей группы, и тогда замечавший это Саша искал повод лишний раз завести желающих в паб либо несколько бутылок вина раздобыть на какой-нибудь достаточно скучной встрече, не очень щедрой на выпивку.
Мы с Митей благодаря тесному знакомству с обладателем волшебной сумки, набитой тосковавшим в неволе крылатым «Аистом», имели возможность не только сами принять перед обедом половинку бумажного стаканчика, но и угостить наших уральцев Валеру Васильева и Женю Панфилова, так что компания наша чуть не постоянно была в приподнятом настроении. Общая склонность к полушутливому тону сделала вскоре из нас четверых чуть не профессиональных пересмешников, тем более, что было над чем иронизировать, было.
Как в каждой русской туристской группе, за рубежом имелся и среди нас человек, желавший все потрогать руками. Были в национальном парке, и возле высокой пальмы он вдруг быстренько разделся до пояса и снял туфли, вытащил из штанов брючной ремень, застегнул на нем пряжку, нацепил на ноги, и не успели рядом сообразить, что к чему, как он уже ловко взбирался вверх... абориген!
Что правда, то правда: сорвал и сбросил нам один за другим несколько крупных и тяжеленных кокосов, и мы потом не без удовольствия с ними расправились. Но прежде нам пришлось так попереживать, что наша Энга-Энгельсина заявила: в следующий раз она готова купить их полную корзину - лишь бы «подобных сцен» больше не видеть.
Дело в том, что наш Вася - так, и действительно, звали умельца - легко забрался на пальму потому, что крупные сухие черешки некогда обломавшихся пальмовых листьев острыми своими краями направлены вверх и он скользил по ним без труда, но когда стал спускаться вниз, «против шерсти»...
К чести нашего терпеливого соотечественника, пока не слез, не произнес он ни слова жалобы, но когда не то что на расцарапанной - на располосованной его груди увидали потеки крови, переводчице сделалось дурно.
Аптечка была только у водителя оставленного достаточно далеко автобуса, решили тут же к нему возвращаться, и Васю, чтобы честной народ не пугать, окружили плотным кольцом. Но количество любопытных в Австралии - не исключено, по причине благоприятного климата - несколько выше, чем во многих других странах, в этом я теперь убежден.
Мало того, что кто-нибудь из встречных, видя возбужденную толпу, приподнимался на цыпочках - иные, чтобы заглянуть в центр непонятного скопища, расталкивали васиных телохранителей, и один из таких бросился потом куда-то бежать.
Никто из нас не придал этому значения, но через две-три минуты посреди аллеи впереди нас вырос полисмен, стоявший все в той же монументальной, со сложенными на груди руками, позиции.
Наша толпа остановилась перед ним, он громко и строго заговорил. Энга-Энгельсина всплеснула руками, и грудь её, как писали раньше в романах, потрясли рыдания:
- Господи! - вскрикнула. - Да что же это?!
- Он говорит, что суд Линча в Австралии запрещен, и все мы арестованы, - невозмутимо перевел Саша.
Не знаю, получила ли эта история лирическое продолжение на родине, уже в Союзе, но в автобусе Энга-Энгельсина стучала кулачками по перебинтованной спине Васи и ворковала все ещё сдавленным голоском:
- Его бы стоило, стоило, стоило!
Кровавые события в Национальном парке тем не менее Васю не остановили. Через несколько дней мы шли по тропинке уже в другом парке и замерли перед выпрыгнувшей из зарослей большой самкой кенгуру. Опершись на толстый свой хвост, она сидела на мощных задних ногах, а передние лапы будто беспомощно ещё покачивались у неё перед грудью.
Что заставило Васю к ней подойти?.. Зачем он взял её за передние лапы?
Она подпрыгнула и задней ногой так ловко ударила Васю в его исстрадавшуюся накануне грудь, что Вася, кинутый обратно в толпу, половину из нас положил на землю - точно как при игре в городки или, учитывая специфику страны пребывания, - в кегельбан.
И, думаете, приключения Васи на этом закончились?
Кабы!
Однажды в большом, прекрасно устроенном океанариуме мы были на представлении с дрессированными дельфинами, и уже шли по его территории обратно, когда мимо нас на «спецтранспорте» - в этаком наполненном морской водой подобии большой ванны на колесах - провезли акулу средних размеров. Все мы остановились, глядя ей вслед, и тут же увидели, как Вася догнал тележку с акулой и пошел сперва рядом с ней, положив руку на основание косого высокого плавника, но потом обеими руками вцепился в бортик, перекинул в наполненный водой кузов сначала ноги, перевалился всем телом и тут же вскарабкался на спину акулы...
Конечно, мы стояли, открыв рты.
Но акула, видать, была не из тех, кто привык ворон считать... или кого там у них - над океаном? Чаек?.. А, может, - альбатросов?
Изогнуться, чтобы цапнуть Васю, она не могла, не позволяли размеры ванны, зато она удивительным образом всем телом вдруг вскинулась, Вася взлетел над ней, как неопытный ковбой над мустангом и шлепнулся на асфальт.
Когда к нему подбежали, он уже сидел на попе и тряс головой.
Выслушав три эти истории, можно, пожалуй, подумать, что Вася был какой-нибудь деревенский лопух... не на-адо!
Буквально через несколько дней наша почти неразлучная четверка шла по улице - как вы, наверное, поняли, ни городов, ни штатов, в которых они находятся, не называю, чтобы не листать старые блокноты, не лезть в справочники и - несмотря на это на все - ошибиться... И ещё: в том ли суть?
Рассказываю, что запомнил, кого и к а к - разве это не главное?
Так вот, через несколько дней шли мы по улице и впереди увидели Васю, стоявшего на самом краю тротуара в некой как бы выжидательной позе.
- Смотрите-ка! - догадался первым Митя Матковский. - Неужели, и правда?
- Неужели и правда, что это - Вася?
- Смотри-смотри-и!
Прямо-таки рядышком с Васей к тротуару приткнулась открытая легковушка красного цвета, сидевшая за рулем жгучая брюнетка слегка откинулась, обеими руками поправляя длинные локоны, и Вася, словно разглядывая её, вытянул шею, но тут же выпрямился и ладонью покачал: нет-нет, мол, нет-нет!..
Слегка вскинув пряди по бокам, дама бросила руки вниз, машина резко взяла с места, а Вася, как боец перед новым раундом, перебрал плечами и снова принял назависимый вид.
- Ловит, ребята!.. Проституток ловит!
- Ну, что уж вы так грубо... кадрит.
- Автопроституток, да.
- Откуда у него деньги?
- Даешь, ха!... Да он - на товар поглядеть, поприценяться...
- Как-то вы неэстетично... без поэзии.
- Полюбоваться красотой... - ... жриц любви...
- Хотя бы так.
- Смотри! - снова выдохнул Митя. - Посмотри-и-и!
Глянули, куда он кивнул: чуть поодаль от остановки, с которой мы под прикрытием имевшей место некоторой толпы вели невольное наблюдение, стояла та сама открытая красная машина, замыкавшая достаточно длинный ряд тоже приткнувшихся к обочине непосредственно перед нею разнокалиберных легковушек, а рядом на тротуаре, словно обиженная чем-то компания глухонемых, отчаянно друг перед дружкой жестикулировали несколько девчат в мини-юбчонках и чуть не до пупа открытых кофточках.
- Производственное совещание, - меланхолично констатировал Валера.
- Пятиминутка, да.
Но Валера шутливого тона не принял:
- Могу спорить: решают, как этому слишком разборчивому клиенту набить морду.
- Ты так думаешь?
- Наверняка есть какие-то свои правила, которые легко нарушить...
- Вот!.. Инструкций наполучали чуть не на все случаи жизни, а на этот счет - нет.
- А Вася теперь за чей-то недосмотр отвечай!
Поглядывая в нашу сторону, «автомобилистки», и правда, отклонялись кто влево, кто вправо, чтобы видать было улицу дальше за остановкой.
- А он и не посмотрит в их сторону...
- Для него они в прошлом. А он глядит в будущее.
Митя снова первый удивился:
- Смотри-и-и-и!..
У Васиных ног на мягких рессорах качнулся и замер передок роскошной «импалы» кофейного цвета, дверца открылась, и Вася склонился как над витриной.
- А если он не выдержит, сядет к ней?
- Придется выкупать потом... скидываться.
- Хуже, если у него сейчас отскочит пуговка от штанов и крыло поцарапает - тогда не расплатимся!
А Вася уже развел руками и печально головою покачивал: нет, мол. Все-таки - нет!
Что его там не устроило - ну, не эстет ли?!
Но дама почему-то не отъезжала от него, и это словно подстегнуло её коллег: стайкой заторопились от своих машин.
- Пошли заберём, добром не кончится! - быстро сказал Валера, и мы кинулись влед за ним.
Всё-таки они обогнали нас, взяли Васю в кольцо.
И тут настал звездный час Панфилова:
- Сорри! - раздался его уверенный голос. - Сорри!
Уже стоял посреди кружка, прикрыв спиной Васю, что-то говорил, обводя раскрытой пятернею их всех, воздел потом обе руки и тут же прикрыл глаза ладонями: просто теряюсь, мол, кто из вас симпатичней!
Как они все расцвели, как они вдруг к нему потянулись: неужели, и правда, так шпарит по-английски?.. Или тут не надо и языка - только смотри на него: ведь, и правда, подлец, неотразим!
- Вот за него я платить не буду - пусть сам, - в сдержанной своей манере сказал Валера.
Митя усмехнулся:
- О чем ты?.. Это они, по-моему, уже сбрасываются, чтобы ему заплатить!
Насчет этого не уверен, но то, что каждая из них одна за другой горячо Женю обняла, щедро или хотя бы в щечку поцеловала - это уж точно было!..
Чем он их, и действительно, взял?
И кто бы из нас после этого плечи не распрямил и не задрал подбородок?
Точно так же, как Валера - в мартеновском цехе в Питсбурге, после спасения им незадачливого Васи расцвел Женя. Энга-Энгельсина только готовилась рот раскрыть, а он уже вместо неё переводил. Более того: Саша Гришин, наш постоянный гид, лишь протягивал руку что-нибудь показать, а Женя уже объяснял, что мы видим.
- Он не надоел тебе? - как-то спросил Валера. И тут же предложил: - Может, давай-ка разыграем: передадим ему привет, а?
Я сперва не понял: какой, мол, привет?
- Что, перед поездкой никто с тобой не говорил?
Вон оно: конечно же, говорили!
Уже перед самым моим отъездом из нашей Кузни мне позвонил уполномоченный КГБ на нашей стройке, предложил повидаться, а, когда увиделись, попросил: если кто-то за рубежом, где бы то ни было, передаст тебе от меня привет, ты уж вспомни-то Владимира Иваныча, а?.. Вдруг придется в чем-то помочь, мало ли... не забудешь?
- Ты как раз эти «приветы» передаешь? - спросил у Валеры.
- Да нет, - отмахнулся он. - Ты не понял. С ним ведь тоже наверняка говорили: давай «проверим на вшивость»?
Вечером мы улучили минуту, когда наш друг Женя блистал на очередной встрече с преподавателями университета, как бы ненароком стали по обеим сторонам от него, и я тихонько сказал:
- Тебе привет, Женя!
Он запнулся на полуслове, спросил севшим голосом:
- От кого?
- Выйдем отсюда, - негромко предложил Валера.
Женя приложил руку к левому лацкану своего льняного, цвета топленого молока, пиджака, извиняясь перед собеседниками за прерванную беседу:
- Сорри, сорри!
Послушно вышел впереди нас, почти тут же спросил:
- От кого привет?
Мы с Валерой, как следовало по совместному сценарию, принялись озираться по сторонам:
- Маленько отойдем ещё...
- Да, не здесь.
Пошли по аллее, тут же повернули вбок, и я снова как бы между прочим сказал:
- Привет тебе, Женя. Он остановился:
- От кого?
Валера посмотрел влево и вправо, строго сказал:
- Не здесь.
- Давай ещё пройдем, - поддержал я.
Прошли ещё, оглянулись, перешагнули через кустарник, углубились в островок молодых эвкалиптов и снова оглянулись:
- Здесь, кажется, можно...
Валера предупредил шепотом:
- Везде слушают!
- Что делать, все равно надо работать!.. Женя, привет тебе...
Он дернулся, не то что уже нетерпеливо - почти с возмущением прошипел:
- Да от кого?!
- От Юрия Владимировича.
- От Юрия Владимировича? - переспросил Женя с явным подозрением. - От какого Юрия Владимировича?
Мне пришлось только руками развести:
- Ну, ты даёшь!.. Юрия Владимировича забыть - это уж слишком.
Он уже чуть не кричал:
- Да от какого, какого?!
- От Андропова, тудыть твою! - громко сказал Валера.
Тут наш свердловский друг завернул девятиэтажным и только потом, качая головой, сказал с завистью:
- Вот суки!
Как будто специально таким вот образом мы «набирали очки», которые давали право ощущать себя понимающей все и вся вольной вольницей... И правда. А не пошли бы все, ребята?..
Диктующие без конца: как нам жить.
Кто это наше русское сопротивление чужой воле объяснит?
С его парадоксом: увижу, что родина, и в самом деле, в опасности - шагну первым. Но для чего вы меня почти постоянно испытываете?
И не случилось ли, в конце концов, то, что должно было случиться: уж если профессионалы, которым всё должно быть известно, не встали в миг опасности первыми и сдали нас почти тут же, чего с нас-то взять?
Кому к тому времени так надоела постоянная лапша на ушах.
Но кто нам, русакам, нас же когда-нибудь объяснит?
Или - поздно, поздно?.. Уже в пустой след.
Однажды мы вошли в просторный магазин спортивных товаров, связанных, как понимаю, с океаном, с морскими прогулками, с ловлей рыбы... Чего тут только, и действительно, не было!
Стояли на деревянных катках белые яхты, шлюпки и моторные лодки, рядами прислонились к стенам разноцветные доски для серфинга, и в проемах между очень высокими окнами слоями, как в магазине тканей у нас, висели косые яркие паруса... Ходили по этому громадному эллингу, рассматривая то богатую, то спартанскую экипировку, акваланги и спиннинги. Склонялись над длиннющими стойками, где под стеклом в обилии лежали большие и маленькие катушки, блёсны самого разного размера и вида, всякой толщины леска, рыболовные крючки, крючищи, крючёчечки, ножички, ножи и ножищи, фонарики-фонари-фонарищи... недаром же в разных концах магазина то и дело слышался восхищенный мат, который тоже можно разделить по степени сложности...
Как ещё в последнее время иначе может русский человек выразить душевный восторг? Нет, никак! Иначе - просто отвык.
Хорошо, правда, то, что в самых разных частях света, в самых дальних уголках на краю земли русская, по-ученому скажем, элоквенция служит как бы позывными, на которые по всему миру откликаются путешествующие либо давно заблудшие в слишком долгих путешествиях славянские души... Неужели других позывных у нас так-таки нет и уже никогда не будет?
Скорым шагом подошел к нам Гиви, взявший в этих соревнованиях невольный тайм-аут, шлепнул перед нами на тарелочке горку стейков:
- Вам с другой печки досталось, э!.. Попробуйте моё, потом скажете!
Так же стремительно возвратился к жаровне и уже от неё кивнул: мол, ну как? Успели попробовать?
«Мясо Гиви», как мы его тут же окрестили, и действительно, было выше всяких похвал, расправившись с ним, каждый из нас осоловел от сытости, как от доброго стакана спиртного... Сидели, откинувшись на спинки стульев и будто нарочно выставив животы, когда он опять возник рядом с нами:
- Теперь па-нимаэшь?.. От нашего стола вашему столу... от нашей пэчки!.. ещё по одному!
Оставлять вроде неприлично - доедали, буквально мучаясь, когда в ресторане вдруг погас свет. Несколько мгновений алели остывающие под жаровнями электропечи, тоже потом растворились в темноте, но тут возникли слабые блики в проеме двери вдалеке, одновременно из всех углов раздался усиленный громкоговорителем голос, и все начали вставать, потянулись к выходу.
- Объявили, как понимаю, «чэпэ», - со значением сказал Женя. - Что-то у них случилось...
На ступеньках рядом с дверью снаружи разводил короткими ручками толстячок в чистом фартуке, что-то говорил и учтиво кланялся, а рядом в традиционной позе с руками на груди безмолвным монументом стоял рослый полицейский.
- Просит извинить, что из-за чрезвычайных обстоятельств вынужден закрыть «Барбекю», - громко объяснила остановившаяся рядом с ним наша Энга-Энгельсина.
- Говорил вам - «чэпэ»! - укорил нас Панфилов.
- Жрать надо меньше, - с усмешкой проговорил его постоянный оппонент Валера. - Считай, разорили хозяина.
Наши вокруг стали посмеиваться:
- На ступеньках вроде веселенький стоял...
- Это его работник, - все так же невозмутимо сказал Васильев. - Хозяина с инфарктом увезли.
- Бедный мужик, и правда: откуда знал, какие тут мастера...
- Профессионалы, что ты!
- Пустил козла в огород!
- Да, - в «шведский»...
- Устроили шведам «Полтаву», устроили!
- Кормильцы-то наши где?
- Благодетели... отцы родные!
- Где, где - ещё спрашивает... Дожевывают!
- Не говори: в темноте!
Появившись на ступеньках один за другим, они, и в самом деле, ещё работали челюстями. Митя Матковский сказал:
- Аплодисменты!
Наши зааплодировали, толстячок криво улыбнулся, отворачиваясь, а полисмен вдруг снял с груди тяжелые руки и тоже громко захлопал. Деловито пожал ладонь первому проходившему мимо него джигиту, точно так же второму... пятому... седьмому.
С Гиви они крепко обнялись.
Полицейский взял под козырек, и ни один мускул так и не шевельнулся на его лице, выражавшем якобы полное безучастие ко всему... удивительная все-таки страна, эта Австралия!
Потом опять был поп-корн студенческих столовых, аккуратные комнатки общежитий, в которых мы ночевали, осмотр аудиторий, оснащенных системой телевидения и кабинетов еще с какими-то нововведениями, тихие залы библиотек, в которых тоже гордились, гордились, гордились - вывезенными из метрополии старинными фолиантами, купленными на европейских аукционах старинными картами и манускриптами...
Академическая тоска, которую вынести могли только преданные профессии преподаватели-фанатики, а не такие, как мы с Митей, новообращенные прозелиты прерывалась вдруг как-нибудь живым действом. К большой радости Валеры Васильева, представлявшего особый тип человека, о чертах которого природа мало заботится, но как бы в извинение за это дает ему проницательные глаза и обаятельнейшую улыбку, в Питсбурге нас повезли на экскурсию на металлургический завод, и тут Валера не только преобразился и расцвел - как будто выше стал ростом.
Завод был старый, с видавшими видами закопчеными мартенами, и чуть не у ближней печки он улучил минуту, когда сталевар обопрется о черенок лопаты, подошел к нему, на ходу снимая выданную каждому из нас «гостевую» каску и протягивая руку к его рабочей, с очками темного стекла над козырьком. Надел её, опустил очки, деловито глянул в глазок бронированной задвижки, в котором играли отблески пламени от плавки, и тут же поднял над кулаком большой палец: на «во» идёт!..
Светловолосый пожилой сталевар в темно-серой суконной куртке и таких же штанах засмеялся и тоже поднял «большой», они разменялись касками, и Валера уже шагнул было к нам, но тут же вернулся, присел над тяжелыми ботинками австралийца на корточки, сперва постукал по широким носам подушечкой указательного пальца и тут же долбанул кулаком: по одному, по другому.
Сталевар снова засмеялся, поводя вбок левой рукой - мол, что ты хочешь! - и Валера жестами попросил: сними башмак!.. Ловко, как заправский сапожник, сунул внутрь лодочкой сложенную ладонь.
Сопровождавший нас заводской гид с улыбкой что-то сказал, и гид Саша прежде нашей Энги-Энгельсины перевел нам:
- Он говорит, что мистер хочет узнать профсоюзную тайну: есть ли в обуви у нашего рабочего стальные... как это? Подставки...
- Проклятые капиталисты! - завистливо ворковал Валера, когда мы снова шли рядом. - Обо всем-то они заботятся... Мелочь вроде - стальной вкладыш, но какая-нибудь тяжелая штуковина свалится - пальцы тебе уже не перебьет... На твоем-то Запсибе такие есть?
Мне пришлось усмехнуться:
- От сырости?
- А знаешь, - доверительно сказал Валера, потянувшись к моему уху. - Пожалуй, я бы остался тут...
Я так и вскинулся:
- В Австралии?!
- На заво-о-оде! - протянул беззаботно Валера. - Лишь бы только в горком на работу не идти.
И мы с ним плечом ударили друг дружку и заржали.
На просторном заводском дворе все не торопясь уже шли к «проходной», когда позади раздался тяжелый, стремительно нарастающий топот. Я обернулся, и сердце дрогнуло: что такое?!
Широким валом нас догоняла молчаливая яростная толпа.
- Ты там ничего не прихватил с собой? - озабоченно спросил Валера. - Ни в цехе, ни...
- Да брось ты!
- Может, кому в карман специально что сунули - поди потом разберись... Толпа уже обогнала нас и забилась у тесного выхода: как они друг друга отталкивали и отшвыривали... пожар? Какая-нибудь учебная тревога?
Через железную решетку забора видать было, как первые добежали до стоянки: рвали дверцы машин, забрасывая себя внутрь, почти тут же пытались набрать скорость, но сталкивались друг с дружкой - раздался звон разбитого стекла и металлический скрежет... Первые уже выскочили на «оперативный простор» - асфальтовое шоссе перед заводом: как они по нему понеслись!
Посмеиваясь над нашей явной растерянностью, Саша Гришин принялся объяснять:
- Сейчас нельзя дорогу переходить, даже если ты лично включил зеленый...
Об этой особенности уличного движения в городах Австралии мы уже знали: если у тебя в руках кислородная подушка для смертельно больного... если догоняешь улепетывающего от тебя несмышленого ребенка... да мало ли по какой уважительной причине тебе надо срочно остановить движение, чтобы перебежать на другую сторону улицы?.. Тогда немедленно подходи к столбу светофора, нажимай кнопку, которая на нем специально для этого устроена.
- А куда они понеслись?
И гид наш, подчеркивая значительность события, приподнял широко расставленные ладони:
- Настал час пива!
Пивные бары - пабы - по всей Австралии четко закрывались в шесть вечера, не позже ни коем случае, а рабочая смена почти везде заканчивалась в половине пятого-в пять. Всего часок, значит, оставался, чтобы домчаться до паба, выпить пару, а то и тройку-четверку кружек и, не поднимая скандала, чинно и благородно домой отправиться...
- Саня! - сказал я просительно. - Не томи. Выходит, у ребят, которые мчались к машинам, «горели трубы»?
- Что-что? - переспросил Саша.
И теперь уже мы ему принялись объяснять, что это такое: когда «горят трубы».
Саша наконец понял, сказал весело:
- Бывает, значит, когда «трубы горят» по всей Австралии... как наши леса. Как эвкалипт.
- При чем тут эвкалипт?
- Он ни при чем. «Трубы горят» на всем континенте, когда на пивоваренных заводах объявляют общую забастовку. Правда, такие забастовки у нас - самые кратковременные. С рабочими тут же обычно договариваются: как в такую жару - без пива?
Пошли наши комментарии: ну, ещё бы, мол!.. Только безжалостные мучители при таком климате, особенно летом, как сейчас, могут лишить соотечественников пивка!
Оно тут, и правда, лилось рекой: темное и светлое самых разных названий, с градусом повыше для сильной половины, послабей - для дам и пиво безалкогольное - детское... Конечно, это был пивной рай: с умеренным питьем на любой работе в любое время и с узаконенным профсоюзами перерывом - специально для этого.
Невольно припоминалось, как в дни получки шахтеры сидят в нашей Кузне в ресторане «Москва», отгородившись от всего остального мира батареями одинаковых черных бутылок «жигулевского»: крупно повезло - успел взять! Насасывается теперь до очередной большой везухи: как знать, когда ещё оно в «городе угля и стали» появится?
По праздникам неизвестно откуда в наш поселок вдруг привозили явно подкисшее «бочковое», и мужички неслись к магазину с ведрами, благо у каждого ведро имеется обязательно: пропадет в квартире вода - куда за ней без ведра?..
А благодатный, как дождь в пустыне, «час пива» меж тем закончился, и надо было видеть, как медленно отъезжали теперь от пабов машины, как почти торжественно катили по городу, притормаживая перед светофором заранее, как неназойливо притыкались к тротуару - поболтать с проходившим мимо приятелем, как с той же целью дружелюбно останавливались возле подобревших, наконец сменивших за этот час гнев на милость полицейских...
Бывало, что «трубы горели» и у кого-то из нашей группы, и тогда замечавший это Саша искал повод лишний раз завести желающих в паб либо несколько бутылок вина раздобыть на какой-нибудь достаточно скучной встрече, не очень щедрой на выпивку.
Мы с Митей благодаря тесному знакомству с обладателем волшебной сумки, набитой тосковавшим в неволе крылатым «Аистом», имели возможность не только сами принять перед обедом половинку бумажного стаканчика, но и угостить наших уральцев Валеру Васильева и Женю Панфилова, так что компания наша чуть не постоянно была в приподнятом настроении. Общая склонность к полушутливому тону сделала вскоре из нас четверых чуть не профессиональных пересмешников, тем более, что было над чем иронизировать, было.
Как в каждой русской туристской группе, за рубежом имелся и среди нас человек, желавший все потрогать руками. Были в национальном парке, и возле высокой пальмы он вдруг быстренько разделся до пояса и снял туфли, вытащил из штанов брючной ремень, застегнул на нем пряжку, нацепил на ноги, и не успели рядом сообразить, что к чему, как он уже ловко взбирался вверх... абориген!
Что правда, то правда: сорвал и сбросил нам один за другим несколько крупных и тяжеленных кокосов, и мы потом не без удовольствия с ними расправились. Но прежде нам пришлось так попереживать, что наша Энга-Энгельсина заявила: в следующий раз она готова купить их полную корзину - лишь бы «подобных сцен» больше не видеть.
Дело в том, что наш Вася - так, и действительно, звали умельца - легко забрался на пальму потому, что крупные сухие черешки некогда обломавшихся пальмовых листьев острыми своими краями направлены вверх и он скользил по ним без труда, но когда стал спускаться вниз, «против шерсти»...
К чести нашего терпеливого соотечественника, пока не слез, не произнес он ни слова жалобы, но когда не то что на расцарапанной - на располосованной его груди увидали потеки крови, переводчице сделалось дурно.
Аптечка была только у водителя оставленного достаточно далеко автобуса, решили тут же к нему возвращаться, и Васю, чтобы честной народ не пугать, окружили плотным кольцом. Но количество любопытных в Австралии - не исключено, по причине благоприятного климата - несколько выше, чем во многих других странах, в этом я теперь убежден.
Мало того, что кто-нибудь из встречных, видя возбужденную толпу, приподнимался на цыпочках - иные, чтобы заглянуть в центр непонятного скопища, расталкивали васиных телохранителей, и один из таких бросился потом куда-то бежать.
Никто из нас не придал этому значения, но через две-три минуты посреди аллеи впереди нас вырос полисмен, стоявший все в той же монументальной, со сложенными на груди руками, позиции.
Наша толпа остановилась перед ним, он громко и строго заговорил. Энга-Энгельсина всплеснула руками, и грудь её, как писали раньше в романах, потрясли рыдания:
- Господи! - вскрикнула. - Да что же это?!
- Он говорит, что суд Линча в Австралии запрещен, и все мы арестованы, - невозмутимо перевел Саша.
Не знаю, получила ли эта история лирическое продолжение на родине, уже в Союзе, но в автобусе Энга-Энгельсина стучала кулачками по перебинтованной спине Васи и ворковала все ещё сдавленным голоском:
- Его бы стоило, стоило, стоило!
Кровавые события в Национальном парке тем не менее Васю не остановили. Через несколько дней мы шли по тропинке уже в другом парке и замерли перед выпрыгнувшей из зарослей большой самкой кенгуру. Опершись на толстый свой хвост, она сидела на мощных задних ногах, а передние лапы будто беспомощно ещё покачивались у неё перед грудью.
Что заставило Васю к ней подойти?.. Зачем он взял её за передние лапы?
Она подпрыгнула и задней ногой так ловко ударила Васю в его исстрадавшуюся накануне грудь, что Вася, кинутый обратно в толпу, половину из нас положил на землю - точно как при игре в городки или, учитывая специфику страны пребывания, - в кегельбан.
И, думаете, приключения Васи на этом закончились?
Кабы!
Однажды в большом, прекрасно устроенном океанариуме мы были на представлении с дрессированными дельфинами, и уже шли по его территории обратно, когда мимо нас на «спецтранспорте» - в этаком наполненном морской водой подобии большой ванны на колесах - провезли акулу средних размеров. Все мы остановились, глядя ей вслед, и тут же увидели, как Вася догнал тележку с акулой и пошел сперва рядом с ней, положив руку на основание косого высокого плавника, но потом обеими руками вцепился в бортик, перекинул в наполненный водой кузов сначала ноги, перевалился всем телом и тут же вскарабкался на спину акулы...
Конечно, мы стояли, открыв рты.
Но акула, видать, была не из тех, кто привык ворон считать... или кого там у них - над океаном? Чаек?.. А, может, - альбатросов?
Изогнуться, чтобы цапнуть Васю, она не могла, не позволяли размеры ванны, зато она удивительным образом всем телом вдруг вскинулась, Вася взлетел над ней, как неопытный ковбой над мустангом и шлепнулся на асфальт.
Когда к нему подбежали, он уже сидел на попе и тряс головой.
Выслушав три эти истории, можно, пожалуй, подумать, что Вася был какой-нибудь деревенский лопух... не на-адо!
Буквально через несколько дней наша почти неразлучная четверка шла по улице - как вы, наверное, поняли, ни городов, ни штатов, в которых они находятся, не называю, чтобы не листать старые блокноты, не лезть в справочники и - несмотря на это на все - ошибиться... И ещё: в том ли суть?
Рассказываю, что запомнил, кого и к а к - разве это не главное?
Так вот, через несколько дней шли мы по улице и впереди увидели Васю, стоявшего на самом краю тротуара в некой как бы выжидательной позе.
- Смотрите-ка! - догадался первым Митя Матковский. - Неужели, и правда?
- Неужели и правда, что это - Вася?
- Смотри-смотри-и!
Прямо-таки рядышком с Васей к тротуару приткнулась открытая легковушка красного цвета, сидевшая за рулем жгучая брюнетка слегка откинулась, обеими руками поправляя длинные локоны, и Вася, словно разглядывая её, вытянул шею, но тут же выпрямился и ладонью покачал: нет-нет, мол, нет-нет!..
Слегка вскинув пряди по бокам, дама бросила руки вниз, машина резко взяла с места, а Вася, как боец перед новым раундом, перебрал плечами и снова принял назависимый вид.
- Ловит, ребята!.. Проституток ловит!
- Ну, что уж вы так грубо... кадрит.
- Автопроституток, да.
- Откуда у него деньги?
- Даешь, ха!... Да он - на товар поглядеть, поприценяться...
- Как-то вы неэстетично... без поэзии.
- Полюбоваться красотой... - ... жриц любви...
- Хотя бы так.
- Смотри! - снова выдохнул Митя. - Посмотри-и-и!
Глянули, куда он кивнул: чуть поодаль от остановки, с которой мы под прикрытием имевшей место некоторой толпы вели невольное наблюдение, стояла та сама открытая красная машина, замыкавшая достаточно длинный ряд тоже приткнувшихся к обочине непосредственно перед нею разнокалиберных легковушек, а рядом на тротуаре, словно обиженная чем-то компания глухонемых, отчаянно друг перед дружкой жестикулировали несколько девчат в мини-юбчонках и чуть не до пупа открытых кофточках.
- Производственное совещание, - меланхолично констатировал Валера.
- Пятиминутка, да.
Но Валера шутливого тона не принял:
- Могу спорить: решают, как этому слишком разборчивому клиенту набить морду.
- Ты так думаешь?
- Наверняка есть какие-то свои правила, которые легко нарушить...
- Вот!.. Инструкций наполучали чуть не на все случаи жизни, а на этот счет - нет.
- А Вася теперь за чей-то недосмотр отвечай!
Поглядывая в нашу сторону, «автомобилистки», и правда, отклонялись кто влево, кто вправо, чтобы видать было улицу дальше за остановкой.
- А он и не посмотрит в их сторону...
- Для него они в прошлом. А он глядит в будущее.
Митя снова первый удивился:
- Смотри-и-и-и!..
У Васиных ног на мягких рессорах качнулся и замер передок роскошной «импалы» кофейного цвета, дверца открылась, и Вася склонился как над витриной.
- А если он не выдержит, сядет к ней?
- Придется выкупать потом... скидываться.
- Хуже, если у него сейчас отскочит пуговка от штанов и крыло поцарапает - тогда не расплатимся!
А Вася уже развел руками и печально головою покачивал: нет, мол. Все-таки - нет!
Что его там не устроило - ну, не эстет ли?!
Но дама почему-то не отъезжала от него, и это словно подстегнуло её коллег: стайкой заторопились от своих машин.
- Пошли заберём, добром не кончится! - быстро сказал Валера, и мы кинулись влед за ним.
Всё-таки они обогнали нас, взяли Васю в кольцо.
И тут настал звездный час Панфилова:
- Сорри! - раздался его уверенный голос. - Сорри!
Уже стоял посреди кружка, прикрыв спиной Васю, что-то говорил, обводя раскрытой пятернею их всех, воздел потом обе руки и тут же прикрыл глаза ладонями: просто теряюсь, мол, кто из вас симпатичней!
Как они все расцвели, как они вдруг к нему потянулись: неужели, и правда, так шпарит по-английски?.. Или тут не надо и языка - только смотри на него: ведь, и правда, подлец, неотразим!
- Вот за него я платить не буду - пусть сам, - в сдержанной своей манере сказал Валера.
Митя усмехнулся:
- О чем ты?.. Это они, по-моему, уже сбрасываются, чтобы ему заплатить!
Насчет этого не уверен, но то, что каждая из них одна за другой горячо Женю обняла, щедро или хотя бы в щечку поцеловала - это уж точно было!..
Чем он их, и действительно, взял?
И кто бы из нас после этого плечи не распрямил и не задрал подбородок?
Точно так же, как Валера - в мартеновском цехе в Питсбурге, после спасения им незадачливого Васи расцвел Женя. Энга-Энгельсина только готовилась рот раскрыть, а он уже вместо неё переводил. Более того: Саша Гришин, наш постоянный гид, лишь протягивал руку что-нибудь показать, а Женя уже объяснял, что мы видим.
- Он не надоел тебе? - как-то спросил Валера. И тут же предложил: - Может, давай-ка разыграем: передадим ему привет, а?
Я сперва не понял: какой, мол, привет?
- Что, перед поездкой никто с тобой не говорил?
Вон оно: конечно же, говорили!
Уже перед самым моим отъездом из нашей Кузни мне позвонил уполномоченный КГБ на нашей стройке, предложил повидаться, а, когда увиделись, попросил: если кто-то за рубежом, где бы то ни было, передаст тебе от меня привет, ты уж вспомни-то Владимира Иваныча, а?.. Вдруг придется в чем-то помочь, мало ли... не забудешь?
- Ты как раз эти «приветы» передаешь? - спросил у Валеры.
- Да нет, - отмахнулся он. - Ты не понял. С ним ведь тоже наверняка говорили: давай «проверим на вшивость»?
Вечером мы улучили минуту, когда наш друг Женя блистал на очередной встрече с преподавателями университета, как бы ненароком стали по обеим сторонам от него, и я тихонько сказал:
- Тебе привет, Женя!
Он запнулся на полуслове, спросил севшим голосом:
- От кого?
- Выйдем отсюда, - негромко предложил Валера.
Женя приложил руку к левому лацкану своего льняного, цвета топленого молока, пиджака, извиняясь перед собеседниками за прерванную беседу:
- Сорри, сорри!
Послушно вышел впереди нас, почти тут же спросил:
- От кого привет?
Мы с Валерой, как следовало по совместному сценарию, принялись озираться по сторонам:
- Маленько отойдем ещё...
- Да, не здесь.
Пошли по аллее, тут же повернули вбок, и я снова как бы между прочим сказал:
- Привет тебе, Женя. Он остановился:
- От кого?
Валера посмотрел влево и вправо, строго сказал:
- Не здесь.
- Давай ещё пройдем, - поддержал я.
Прошли ещё, оглянулись, перешагнули через кустарник, углубились в островок молодых эвкалиптов и снова оглянулись:
- Здесь, кажется, можно...
Валера предупредил шепотом:
- Везде слушают!
- Что делать, все равно надо работать!.. Женя, привет тебе...
Он дернулся, не то что уже нетерпеливо - почти с возмущением прошипел:
- Да от кого?!
- От Юрия Владимировича.
- От Юрия Владимировича? - переспросил Женя с явным подозрением. - От какого Юрия Владимировича?
Мне пришлось только руками развести:
- Ну, ты даёшь!.. Юрия Владимировича забыть - это уж слишком.
Он уже чуть не кричал:
- Да от какого, какого?!
- От Андропова, тудыть твою! - громко сказал Валера.
Тут наш свердловский друг завернул девятиэтажным и только потом, качая головой, сказал с завистью:
- Вот суки!
Как будто специально таким вот образом мы «набирали очки», которые давали право ощущать себя понимающей все и вся вольной вольницей... И правда. А не пошли бы все, ребята?..
Диктующие без конца: как нам жить.
Кто это наше русское сопротивление чужой воле объяснит?
С его парадоксом: увижу, что родина, и в самом деле, в опасности - шагну первым. Но для чего вы меня почти постоянно испытываете?
И не случилось ли, в конце концов, то, что должно было случиться: уж если профессионалы, которым всё должно быть известно, не встали в миг опасности первыми и сдали нас почти тут же, чего с нас-то взять?
Кому к тому времени так надоела постоянная лапша на ушах.
Но кто нам, русакам, нас же когда-нибудь объяснит?
Или - поздно, поздно?.. Уже в пустой след.
Однажды мы вошли в просторный магазин спортивных товаров, связанных, как понимаю, с океаном, с морскими прогулками, с ловлей рыбы... Чего тут только, и действительно, не было!
Стояли на деревянных катках белые яхты, шлюпки и моторные лодки, рядами прислонились к стенам разноцветные доски для серфинга, и в проемах между очень высокими окнами слоями, как в магазине тканей у нас, висели косые яркие паруса... Ходили по этому громадному эллингу, рассматривая то богатую, то спартанскую экипировку, акваланги и спиннинги. Склонялись над длиннющими стойками, где под стеклом в обилии лежали большие и маленькие катушки, блёсны самого разного размера и вида, всякой толщины леска, рыболовные крючки, крючищи, крючёчечки, ножички, ножи и ножищи, фонарики-фонари-фонарищи... недаром же в разных концах магазина то и дело слышался восхищенный мат, который тоже можно разделить по степени сложности...
Как ещё в последнее время иначе может русский человек выразить душевный восторг? Нет, никак! Иначе - просто отвык.
Хорошо, правда, то, что в самых разных частях света, в самых дальних уголках на краю земли русская, по-ученому скажем, элоквенция служит как бы позывными, на которые по всему миру откликаются путешествующие либо давно заблудшие в слишком долгих путешествиях славянские души... Неужели других позывных у нас так-таки нет и уже никогда не будет?