8
Как хорошо.
Никогда не было так хорошо.
Мягкие сумерки. Чуть покачивает. Как будто заснул летней ночью и поплыл в маленькой лодочке. Волна передает тебя волне. Или как будто раскачивают колыбель... Она и сама не знает, просто идет, покачивая ягодицами. А в ней крошечная колыбель, лодочка жизни: вправо-влево, вправо-влево, – плывешь, не покидая рая.
Это Главная Тайна Женщины, теперь я знаю наверное. Не в глазах, не в душе, – она здесь, в Точке Начала, между гребнями тазовой кости. Теперь понятно, почему мужчина стремится сюда с таким остервенением. Весь свой век домогается этого места и никогда его не достигает. Утерянный рай утерян навсегда.
Эти мысли двигались сквозь меня в полудреме, как птицы сквозь туман.
Вдруг послышался очень ясный звук. Женский голос. Другой ему ответил. Знакомые, очень знакомые голоса.
Прорывая кокон своей безмятежности, я открыл глаза. Сначала ничего нельзя было разобрать. Сводчатый потолок, такой низкий, что можно достать его рукой. Перед глазами колышется на сквозняке кусок алой ленты. Длинная щель небесного цвета, тянется от макушки до пяток, словно я был внутри треснувшего ореха. В эту щель проникали сигналы наружного мира: далекий гул машин, щебетание птиц, два женских голоса, которые я теперь слышал очень отчетливо. Первый голос принадлежал суженой, второй – Лин.
– На этот раз было нетрудно, – сказала суженая.
– Да, – ответила Лин.
– Неплохо все вышло.
– Пожалуй.
– Никто не пострадал.
– За исключением твоих коленок и рваной ночнушки.
– Кто мог предвидеть... Если бы я знала, что он на меня накинется, надела бы брючный костюм.
– Тогда бы он на тебя точно не накинулся.
– Ты думаешь?
– Сто процентов...
Они продолжали разговор. Совершенно пораженный, я прильнул к голубой щели. Открывшаяся передо мной картина была фантастической. Небесно-голубая даль, бесконечная во все стороны и алый бутон солнца, расцветавший на горизонте. Вверх уходили блестящие нити, метались в воздухе острые птички. И все это качалось, плыло, дышало прохладой, и было так правдоподобно, словно у мира не было другой заботы, кроме как сводить меня с ума.
Еще больше изумляли дамы. Суженая и Лин, две, как мне казалось, злейшие неприятельницы, теперь сидели мирно за откидным столиком. В светлых воздушных платьях они были похожи на добрых фей, обсуждающих волшебные тайны. Ветер трепал их кружева и вольно разгуливал в волосах.
К чести своей скажу, что мне понадобилось всего несколько мгновений (несколько мучительных потуг ума), чтобы понять свое новое положение. Не знаю, каким образом я здесь оказался, но все сходилось к одному: это была кабина фуникулера. Теперь я понял, откуда эти птицы, этот ветер и эта непрерывная качка, – мы болтались между небом и землей, мы висели на паутине между двумя небоскребами.
Дамы, между тем, продолжали беседу. Только теперь я заметил, что на краю столика стоит бутылка шампанского. Два пластиковых стаканчика согревались рядом с дамскими локотками.
– По-твоему, он не проснется? – спросила суженая.
– Думаю, нет, – Лин улыбнулась, прищурив ассирийские очи: – Я вложила в него всю силу своего материнства.
– Не понимаю, как тебе удается проделывать такие штуки?
– Я и сама не знаю... – Лин сделала несколько глотков из стаканчика. – Ты думаешь, он настоящий ?
– Что?
– Ты думаешь, он рожден от человека?
(Я в своем орехе замер от неожиданности. Это что еще за штуки? Как они могли сомневаться!)
– Не знаю, – суженая стала серьезной, – кто теперь разберет. Попробуй, отличи того, кто рожден матерью от всех остальных. Вот ты, например, знаешь, каким образом появилась на свет?
– У меня были родители.
– И где они теперь?
– Они умерли, когда мне было два года.
– Вот и мне то же говорили. Пока я не узнала правду.
– И что?
– Ничего. Не хочу об этом говорить.
Минуту стояла тишина. Барышни с темным прошлым долили себе в стаканчики шампанского, и медленно цедили сквозь губы, глядя на приближающуюся реку. Было слышно, как нежно урчат моторчики фуникулера. Первой тишину нарушила Лин:
– Мы обязательно должны это сделать?
– Что?
– Отдать его Меркурьеву?
– Думаю, нет.
Дамы обменялись короткими взглядами.
– Думаешь – нет?
– Он тебя зацепил?
– Как тебе сказать... Скорее удивил. Когда он испугался... личико так скуксилось... Было ужасно трогательно. (Я в своей пещере сгорал от стыда). Такой большой мишка и такой беспомощный. Мне кажется, если бы у меня был такой мальчик или такой друг, я полюбила бы его только за это.
– За что?
– Не знаю... Это так волнует. Так бы взяла и прижала к себе сильно-сильно...
– Какая ты... – суженая, будто невзначай, погладила Лин по руке. – Но ты слишком сентиментальна, так нельзя. Мужчины никогда этого не понимают.
Дамы снова пригубили шампанское. Нега раннего утра придавала обоим сказочное очарование.
– Ну а ты? – спросила Лин. – Неужели ничего?
– Ну... – суженая хитро сузила глазки. – Даже не знаю. Он такой забавный.
– Забавный?
– Представь себе, он был уверен, что я по уши в него влюблена. И никак не хотел расстаться с этой галлюцинацией.
– Ты, конечно, его разубедила?
– Не то слово – разубедила, – я сделала все, чтобы он меня возненавидел... А, спрашивается, зачем? Что он мне сделал плохого? Он так поверил в меня, так боролся за свое право. У него были такие сильные руки.
– Сильные руки?
– Да, очень сильные руки. Будь моя воля, я бы сделала все по-другому, я, наверное бы... – суженая осеклась, прикрыв рот пальчиком.
– Что?
– Ничего... Могу я помечтать.
Наступила пауза. Кабинка фуникулера спустилась к самой реке. Теперь розовато-млечные пряди тумана плыли прямо сквозь кабинку. Одинокая лодочка с сонным рыбаком словно висела в пустоте. И только поплавок танцевал в золотой дорожке солнца.
– Красиво, – сказала Лин.
– Ужасно красиво.
– Бросить бы все и уплыть далеко-далеко.
– Да, было бы хорошо...
– Я сейчас подумала, – Лин подперла кулаком щеку, – все это довольно странно. Все эти золотые клиентки «Афродиты», – неужели они не могут находить себе женихов без нашей помощи?
– Ты же знаешь, невесты мистера Арчибальда так заоблачно высокопоставленны, – они не могут рисковать. Они должны быть уверены, что их суженый умеет обращаться с женщинами. Поэтому рисковать должны мы. Мы должны испытать их в деле.
Суженая с мрачным видом разлила остатки шампанского:
– Эти старые кокотки, наверное, до смерти боятся, что их милый задушит их в постели. Или заорет с утра с перепугу, увидев их без макияжа.
– Какая ты злющая, – с улыбкой произнесла Лин.
– Станешь тут злющей. Почему я должна изображать из себя Горгону? Кто это придумал?
– Это твоя работа.
– Дурацкая работа!..
Какая еще работа? – Я перевернулся в своем саркофаге. – За кого они меня держат, черт возьми! Вообще-то я быстро соображаю, но в этот раз мне хотелось оставаться глупым как можно дольше. А только никуда не денешься, нужно смотреть правде в глаза, какой бы отвратительной она не была. Суженые вовсе не суженые, а всего лишь, наемные статистки (хотя они, конечно, прелесть). И Корпорация, вовсе не Корпорация, не волшебная матрица, обналичивающая мужские грезы. Собрание жуликов и престарелых сводников, – вот и вся «Афродита».
Но самым гнусным, конечно, было положение «жениха». Хоровод хмурых невест в деловых костюмах очень натурально нарисовался у меня в голове. Интересно, что они во мне нашли? И как Корпорация собирается сдавать меня этим дамам? Под гипнозом? А может промоют мозги? Или перебьют лодыжки?
Пора уже было выбираться из этого ящика (кстати, подозрительно похожего на футляр для суженой), и принимать свои меры.
Я осторожно надавил на крышку. Ничего не вышло: что-то тихонько звякнуло, щель увеличилась, но дальше дело не шло. Это было похоже на дверную цепочку: смотреть можно, а открывать не смей. Другое дело, что их замочки наверняка были рассчитаны на худосочную барышню из холодильника, вряд ли они готовились пленить разъяренного мужчину. Я надавил сильнее, крышку немного перекосило: не цепочка, так петли, не петли, так шурупы, – что-нибудь обязательно даст слабину... Внезапно появился новый звук, как будто приближался автомобиль, потом – толчок, и наш воздушный корабль остановился.
Бросив свое занятие, я выглянул в щель
Что угодно ожидал я увидеть, только не это. Такая же, как наша, открытая кабинка фуникулера висела метрах в пятнадцати по правому борту. Но самым поразительным была не эта, возникшая из ниоткуда, кабинка, а заполнявшие ее пассажиры. Три бойца Корпорации, узколицых и жилистых, стояли по бортам кабины в полной боевой готовности. Впереди всех, лоснясь и сияя золочеными очечками, стоял мой главный враг – курьер Меркурьев.
– Вот они где, мои красавицы!
Он развел руки в жесте доброго барина и расплылся в улыбке сказочной ширины:
– А я ночь не сплю, скучаю, все думаю, как там мои милые ночку коротают.
– Вашими молитвами, – хмуро ответила суженая.
Она поднялась и положила руки на плечи Лин. Даже со спины было заметно, что появление Меркурьева было для дам неприятным сюрпризом.
– Ну и славно, ну и хорошо... А куда путь держите, позвольте полюбопытствовать?
– Мы свое отработали. Законный выходной.
– Отработали... Так-так... – Меркурьев покачал головой. – Ну а герой то наш где?
– Какой герой?
– Тот самый, радость моя, тот самый, – он снял с лица улыбку, – с которым вы всю ночь по дому бегали и на лестницах кувыркались. Мы ведь пишем, все пишем.
– Да запишитесь вы!.. – суженая допила свое шампанское, и бросила стаканчик в воду.
– А ты не груби, – Меркурьев насупился, – хоть и выходной. Скажи мне лучше, что там за футлярчик у вас?
Ну все. Теперь или никогда. Я подтянул колени к груди и уперся в крышку футляра всеми рычагами своего тела.
– А идите вы к черту! – Шампанское делало суженую безоглядно смелой: – Ничего я вам не скажу.
– Да, катитесь! – Лин подскочила к подруге, едва держась на ногах: – У нас выходной. Мы свое не отдадим.
– Так. – В голосе Меркурьева появился металл. – Значит, свое. И не отдадите?
– Нет.
– Смотреть в глаза! – вдруг рявкнул Меркурьев не своим голосом: – Семь недель карцера! Обоим. Дальше действовать по инструкции.
Должно быть, этот ненормальный вопль Меркурьева добавил мне силы. Я налег на крышку своего саркофага с такой жаждой жизни, что у нее не осталось никаких шансов. Хрустнул пластик, взвизгнули петли, и крышка с грохотом отлетела в сторону. По инерции я перевалился на один край и, вместе с футляром, свалился с лавки. Вышло довольно шумно.
9
Минуту длилась немая сцена. Пока я поднимался на ноги, жмурясь от солнца, шесть пар изумленных глаз следили за каждым моим движением. Первым пришел в себя Меркурьев:
– Ба-а!.. Да вот и наш герой. Я в восхищении, Федор Евгеньевич. Теперь я понимаю, почему девочки не хотели вас отдавать.
– Заткнулся бы ты, старый пройдоха.
Разговаривать с ним у меня не было никакой охоты. Болело ушибленное плечо, и солнце с непривычки слепило глаза. Пора было заканчивать эту историю, она слишком затянулась.
Подойдя к оградке правого борта, – тонкое дно кабинки гуляло под ногами, – я нащупал входную дверцу, повернул задвижку и толкнул вперед ажурные створки. Они легко распахнулись и повисли, качаясь, в открытом пространстве. До воды было метров десять. Река сверкала на солнце, манила прохладой и небывалой свободой.
– Вы что, хотите утопиться? – крикнул Меркурьев.
Что бы он там ни кричал, говорить больше не о чем. Я сел на самый край кабинки, свесив ноги в пустоту. Здесь, под ногами, река казалось огромной, но там, впереди, где заканчивался город, и зацветали зеленые холмы, она смыкалась в узкий ручеек. Если удастся вручную догрести до берега, то к обеду я буду уже далеко за городом. Нужно будет снять кое-что из одежды и собраться с силами.
– Не делайте этого. – Старый шут не унимался. – Подумайте хорошенько. Нам всем будет вас не хватать. Ладно, я вам не симпатичен, но посмотрите на девочек, – они к вам привязались. Неужели ничего не дрогнет?...
Вот в этом он был прав. Лин и суженая – это единственное, ради чего я мог бы остаться. Они были так же хороши, как и мечты о них. Я вспомнил внезапный поцелуй суженой, материнские объятия Лин, подслушанные разговоры. Я уже предчувствовал эту муку воспоминаний, которая останется со мной после разлуки. Свободный, одинокий, ненужный: две раны навылет ноют в груди.
Я почувствовал спиной, как они обе подошли и молча присели рядом. Суженая положила руки мне на плечи, Лин обняла меня за талию. Это было довольно приятно. Было только немного странно, что они обе молчали. Как будто Меркурьев действовал на них каким-то змеиным гипнозом.
– Ну вот видите, как хорошо... – проговорил Меркурьев голосом свадебного шафера. – Просто счастливое семейство. Так и тянет к вам присоединиться.
– Ты здесь не нужен.
– Что ж, сердцу не прикажешь... А только вы, Федор Евгеньевич, не обольщайтесь. Я еще не сказал вам самого главного.
– Ну так скажи.
– Вы наивный человек. И совершенно неопытный. Вы смотрите на женщину глазами подростка. Вы ждете от женщины неземных приключений, сердечных взлетов, путешествий на Небеса... Но я вам скажу жестокую правду. Ее знает каждый зрелый мужчина.
Он сделал паузу и вытер платком губы.
– Ну?
– Женщина – это всегда клетка.
– Вот как.
– Поверьте мне, это не просто метафора. Я наблюдаю за женщиной уже не первый десяток лет. Каждый раз происходит одна и та же история. Когда ты встречаешь ее, она отворяет дверцу, но не слишком широко, чтобы ты помучился, пролезая внутрь. Когда ты получаешь ее, то есть, думаешь, что она у тебя в руках, – ты всего лишь сжимаешь один из прутьев. Остальные в это время обвивают тебя как змеи со всех сторон... Это ее природа: ты должен быть внутри нее, обязательно внутри. Так работает ее инстинкт: все стоящее она затягивает внутрь.
Но даже, когда она тебе надоест, и ты расстанешься с ней, уверенный, что покинул клетку – это всего лишь галлюцинация. Выйдя за порог одной клетки, ты моментально попадаешь в другую. Ведь даже мужское одиночество – это ни что иное, как утлая клеть, сплетенная из образов желанных нам женщин. Вы видели когда-нибудь, какими картинками обвешивают себя узники в одиночных камерах? Это закон Жизни: мы у них в вечном плену.
– Зачем ты мне это говоришь?
– Хочу объяснить вам ваше положение... Оно, впрочем, такое же, как у меня, как у всех нас, коротающих век под сенью девушек в цвету. Это грустная история, Федор, но вы должны знать. Мы всю жизнь, от зачатья до могилы, сидим в клетке по имени Женщина. В лучшем случае, как цирковые хищники, перебегаем из одной клетки в другую. Вся наша радость – это только смена интерьера: больше пространства, занятней форма, изящней прутья... – Меркурьев на секунду замолчал, потом театральным жестом отгородил рот ладонью: – Скажу вам по секрету, на вас положили глаз. Вас ожидает умопомрачительная клетка, фактически дворец!
Я только покачал головой. Пора было прощаться.
Меркурьев нехорошо улыбнулся:
– Что ж, я сделал все, что мог... Мое предложение вам не понравилось, моя теория тоже. А, между прочим, прямо сейчас вы получите прямое ее подтверждение... Женщины сообразительнее нас. Они умеют делать некоторые вещи так быстро и незаметно. Особенно, если речь идет о том, чтобы упрятать кого-нибудь в клетку, или, к примеру, посадить на цепь (От этих слов я ощутил неясную тревогу). Пока я здесь с вами откровенничал, они, я уверен, не теряли времени даром. – Он посмотрел куда-то через мою голову: – Ведь я не ошибся, милые? Вы уже сделали это?
– О чем он говорит? – спросил я суженых. Мне вдруг отчетливо стало не по себе.
И Лин, и суженая молчали, как будто не слышали моего вопроса. Они только переменили позу: сели справа и слева от меня и так же свесили ноги в пустоту. Я попытался поймать их взгляд, но из этого ничего не вышло, – с холодными улыбками, значения которых я не понимал, они, не отрываясь, смотрели в одну точку (она находилась где-то на физиономии Меркурьева). Это гипноз, – снова подумалось мне, – он как-то управляет их волей.
– Вот видите, мой дорогой, – продолжал разглагольствовать курьер, – эти женщины – они всегда берут верх. Вы, наверное, думали заняться сейчас купанием, удивить нас лихостью своих прыжков. Увы, ничего из этого не выйдет, – они просто не позволят вам так рисковать. Они очень гуманны. Посмотрите, как они замечательно пристегнули вас к оградке, не хуже циркового акробата.
Что такое? Что он городит? Кто кого пристегнул? Я инстинктивно дернулся вперед, проверяя степень своей свободы, и сразу почувствовал тяжесть под ребрами. Господи, что ж это такое! – Вокруг моей талии обвивался прочнейший пластиковый шнур. Свободный конец его, напоминавший кольцо наручников, был намертво пристегнут к металлической оградке. Значит, пока я слушал этого болтуна, они привязали меня к кабине фуникулера. Ловко!
– Зря вы суетитесь, Федор Евгеньевич, – меланхолично изрек Меркурьев. – Игра проиграна. Мои девочки великолепно знают свое дело... И мальчики, кстати, тоже.
Сразу после этих слов, он сделал знак охране. Двое его подручных, уже стоявших наготове, взмахнули руками. Словно черные змеи, в воздухе промелькнули две веревки. Железные крючья с отвратительным лязгом вцепились в оградку нашей кабины. Работая руками с ловкостью дрессированных обезьян, подручные закрепили абордажные канаты на своем борту, затем начали аккуратно подтягивать обе кабинки друг к дружке.
Ловко! Значит, через пару минут они будут здесь. Тогда – все, тогда – конец! Я снова попытался освободиться: дернулся вперед, потом назад, я даже попробовал встать на ноги, но шнур оказался слишком коротким, а талия, где я был привязан, увы, самым узким местом моего тела. Дамы молчали и раскачивались от моих судорожных рывков, точно восковые куклы. Теряя самообладание, я развернулся к суженой и встряхнул ее за плечи, как трясут пьяных:
– Зачем ты это сделала!
Ее голова безвольно мотнулась из стороны в сторону.
– Инструкция. – Она посмотрела на меня пустыми глазами.
– Какая, к черту, инструкция!
– Инструкция, – повторила суженая.
– Бросьте вы это, Федор Евгеньевич, – влез вдруг Меркурьев со своего борта (он уже стал метров на пять ближе). – Я же говорил вам: женщиной управляет инстинкт собственницы. Она ни за что не согласится отпустить стоящего мужчину, когда он у нее в руках. – Он рассмеялся, пощипывая себя за щеку: – Другое дело, что этим инстинктом тоже можно управлять.
Господи – роботы! – я был в отчаянии. – Тупые андроиды! Шестеренки Корпорации... Кабинка с агентами «Афродиты» надвигалась с дьявольской быстротой. Уже были видны капли пота на лицах мускулистых бойцов.
Я обернулся к Лин. Она была моей последней надеждой:
– А ты, Лин, – зачем ты привязала меня?
– Так нужно.
Я взял ее за голову и заглянул в глаза. В них еще сквозило что-то человеческое.
– Ну как же «нужно»! Теперь они схватят меня, продадут в рабство этим теткам... Зачем ты привязала меня, Лин?
– Я привязала... – в глазах ее зажглись две слезинки.
– Ну...
– Я привязала на бантик.
Здесь, по-видимому, можно ставить точку. Всем уже понятно, что было дальше.
Я, разумеется, прыгнул. Ничего не стоило развязать этот бантик, и нырнуть с десяти метров в сверкающую воду. Но если вы думаете, что я прыгнул один – вы ошибаетесь: две трепещущие орхидеи, успевшие только слабо взвизгнуть, были у меня в руках (в тот момент они, как новорожденные, были готовы к любой судьбе).
Вода была прохладной, и красавицы мои оказались великолепными пловчихами. Через полчаса мы были уже бесконечно далеко от места наших тревог.
Кем бы они ни были: прелестными клонами с неутомимыми наносердцами, или просто заблудившимися в жизни девчонками (и кем бы ни был я), это не имеет значения. Наша связь выше обстоятельств. Я даже думаю иногда, не был ли это тонкий расчет «Афродиты». Что, если и вправду они так глубоко заглянули в сумерки моей души, что увидели там обеих. Ведь, как ни крути, там всегда были две суженых, – как минимум две. Спасибо им, они открыли мне глаза. Еще вчера я был робким беллетристом, лелеющим свои подростковые сны, а сегодня, – слава «Афродите»! – я чувствую себя вольным зверем с тугой мужской пружиной в позвоночнике.
Что еще сказать, – мы обожаем друг дружку. (Так что, пусть никто не хмурит брови). Наш тройственный союз великолепен. Каким бы сумасшедшим ни был этот мир, – не надо толкать меня под руку, милая, я заканчиваю, – главная формула счастья всегда проста: нужно вовремя найти своих суженых, и пристегнуть их к себе на пуговку. Стоит этому случится, и сразу понимаешь, что этот мир восхитительно оборудован для любви.
Как хорошо.
Никогда не было так хорошо.
Мягкие сумерки. Чуть покачивает. Как будто заснул летней ночью и поплыл в маленькой лодочке. Волна передает тебя волне. Или как будто раскачивают колыбель... Она и сама не знает, просто идет, покачивая ягодицами. А в ней крошечная колыбель, лодочка жизни: вправо-влево, вправо-влево, – плывешь, не покидая рая.
Это Главная Тайна Женщины, теперь я знаю наверное. Не в глазах, не в душе, – она здесь, в Точке Начала, между гребнями тазовой кости. Теперь понятно, почему мужчина стремится сюда с таким остервенением. Весь свой век домогается этого места и никогда его не достигает. Утерянный рай утерян навсегда.
Эти мысли двигались сквозь меня в полудреме, как птицы сквозь туман.
Вдруг послышался очень ясный звук. Женский голос. Другой ему ответил. Знакомые, очень знакомые голоса.
Прорывая кокон своей безмятежности, я открыл глаза. Сначала ничего нельзя было разобрать. Сводчатый потолок, такой низкий, что можно достать его рукой. Перед глазами колышется на сквозняке кусок алой ленты. Длинная щель небесного цвета, тянется от макушки до пяток, словно я был внутри треснувшего ореха. В эту щель проникали сигналы наружного мира: далекий гул машин, щебетание птиц, два женских голоса, которые я теперь слышал очень отчетливо. Первый голос принадлежал суженой, второй – Лин.
– На этот раз было нетрудно, – сказала суженая.
– Да, – ответила Лин.
– Неплохо все вышло.
– Пожалуй.
– Никто не пострадал.
– За исключением твоих коленок и рваной ночнушки.
– Кто мог предвидеть... Если бы я знала, что он на меня накинется, надела бы брючный костюм.
– Тогда бы он на тебя точно не накинулся.
– Ты думаешь?
– Сто процентов...
Они продолжали разговор. Совершенно пораженный, я прильнул к голубой щели. Открывшаяся передо мной картина была фантастической. Небесно-голубая даль, бесконечная во все стороны и алый бутон солнца, расцветавший на горизонте. Вверх уходили блестящие нити, метались в воздухе острые птички. И все это качалось, плыло, дышало прохладой, и было так правдоподобно, словно у мира не было другой заботы, кроме как сводить меня с ума.
Еще больше изумляли дамы. Суженая и Лин, две, как мне казалось, злейшие неприятельницы, теперь сидели мирно за откидным столиком. В светлых воздушных платьях они были похожи на добрых фей, обсуждающих волшебные тайны. Ветер трепал их кружева и вольно разгуливал в волосах.
К чести своей скажу, что мне понадобилось всего несколько мгновений (несколько мучительных потуг ума), чтобы понять свое новое положение. Не знаю, каким образом я здесь оказался, но все сходилось к одному: это была кабина фуникулера. Теперь я понял, откуда эти птицы, этот ветер и эта непрерывная качка, – мы болтались между небом и землей, мы висели на паутине между двумя небоскребами.
Дамы, между тем, продолжали беседу. Только теперь я заметил, что на краю столика стоит бутылка шампанского. Два пластиковых стаканчика согревались рядом с дамскими локотками.
– По-твоему, он не проснется? – спросила суженая.
– Думаю, нет, – Лин улыбнулась, прищурив ассирийские очи: – Я вложила в него всю силу своего материнства.
– Не понимаю, как тебе удается проделывать такие штуки?
– Я и сама не знаю... – Лин сделала несколько глотков из стаканчика. – Ты думаешь, он настоящий ?
– Что?
– Ты думаешь, он рожден от человека?
(Я в своем орехе замер от неожиданности. Это что еще за штуки? Как они могли сомневаться!)
– Не знаю, – суженая стала серьезной, – кто теперь разберет. Попробуй, отличи того, кто рожден матерью от всех остальных. Вот ты, например, знаешь, каким образом появилась на свет?
– У меня были родители.
– И где они теперь?
– Они умерли, когда мне было два года.
– Вот и мне то же говорили. Пока я не узнала правду.
– И что?
– Ничего. Не хочу об этом говорить.
Минуту стояла тишина. Барышни с темным прошлым долили себе в стаканчики шампанского, и медленно цедили сквозь губы, глядя на приближающуюся реку. Было слышно, как нежно урчат моторчики фуникулера. Первой тишину нарушила Лин:
– Мы обязательно должны это сделать?
– Что?
– Отдать его Меркурьеву?
– Думаю, нет.
Дамы обменялись короткими взглядами.
– Думаешь – нет?
– Он тебя зацепил?
– Как тебе сказать... Скорее удивил. Когда он испугался... личико так скуксилось... Было ужасно трогательно. (Я в своей пещере сгорал от стыда). Такой большой мишка и такой беспомощный. Мне кажется, если бы у меня был такой мальчик или такой друг, я полюбила бы его только за это.
– За что?
– Не знаю... Это так волнует. Так бы взяла и прижала к себе сильно-сильно...
– Какая ты... – суженая, будто невзначай, погладила Лин по руке. – Но ты слишком сентиментальна, так нельзя. Мужчины никогда этого не понимают.
Дамы снова пригубили шампанское. Нега раннего утра придавала обоим сказочное очарование.
– Ну а ты? – спросила Лин. – Неужели ничего?
– Ну... – суженая хитро сузила глазки. – Даже не знаю. Он такой забавный.
– Забавный?
– Представь себе, он был уверен, что я по уши в него влюблена. И никак не хотел расстаться с этой галлюцинацией.
– Ты, конечно, его разубедила?
– Не то слово – разубедила, – я сделала все, чтобы он меня возненавидел... А, спрашивается, зачем? Что он мне сделал плохого? Он так поверил в меня, так боролся за свое право. У него были такие сильные руки.
– Сильные руки?
– Да, очень сильные руки. Будь моя воля, я бы сделала все по-другому, я, наверное бы... – суженая осеклась, прикрыв рот пальчиком.
– Что?
– Ничего... Могу я помечтать.
Наступила пауза. Кабинка фуникулера спустилась к самой реке. Теперь розовато-млечные пряди тумана плыли прямо сквозь кабинку. Одинокая лодочка с сонным рыбаком словно висела в пустоте. И только поплавок танцевал в золотой дорожке солнца.
– Красиво, – сказала Лин.
– Ужасно красиво.
– Бросить бы все и уплыть далеко-далеко.
– Да, было бы хорошо...
– Я сейчас подумала, – Лин подперла кулаком щеку, – все это довольно странно. Все эти золотые клиентки «Афродиты», – неужели они не могут находить себе женихов без нашей помощи?
– Ты же знаешь, невесты мистера Арчибальда так заоблачно высокопоставленны, – они не могут рисковать. Они должны быть уверены, что их суженый умеет обращаться с женщинами. Поэтому рисковать должны мы. Мы должны испытать их в деле.
Суженая с мрачным видом разлила остатки шампанского:
– Эти старые кокотки, наверное, до смерти боятся, что их милый задушит их в постели. Или заорет с утра с перепугу, увидев их без макияжа.
– Какая ты злющая, – с улыбкой произнесла Лин.
– Станешь тут злющей. Почему я должна изображать из себя Горгону? Кто это придумал?
– Это твоя работа.
– Дурацкая работа!..
Какая еще работа? – Я перевернулся в своем саркофаге. – За кого они меня держат, черт возьми! Вообще-то я быстро соображаю, но в этот раз мне хотелось оставаться глупым как можно дольше. А только никуда не денешься, нужно смотреть правде в глаза, какой бы отвратительной она не была. Суженые вовсе не суженые, а всего лишь, наемные статистки (хотя они, конечно, прелесть). И Корпорация, вовсе не Корпорация, не волшебная матрица, обналичивающая мужские грезы. Собрание жуликов и престарелых сводников, – вот и вся «Афродита».
Но самым гнусным, конечно, было положение «жениха». Хоровод хмурых невест в деловых костюмах очень натурально нарисовался у меня в голове. Интересно, что они во мне нашли? И как Корпорация собирается сдавать меня этим дамам? Под гипнозом? А может промоют мозги? Или перебьют лодыжки?
Пора уже было выбираться из этого ящика (кстати, подозрительно похожего на футляр для суженой), и принимать свои меры.
Я осторожно надавил на крышку. Ничего не вышло: что-то тихонько звякнуло, щель увеличилась, но дальше дело не шло. Это было похоже на дверную цепочку: смотреть можно, а открывать не смей. Другое дело, что их замочки наверняка были рассчитаны на худосочную барышню из холодильника, вряд ли они готовились пленить разъяренного мужчину. Я надавил сильнее, крышку немного перекосило: не цепочка, так петли, не петли, так шурупы, – что-нибудь обязательно даст слабину... Внезапно появился новый звук, как будто приближался автомобиль, потом – толчок, и наш воздушный корабль остановился.
Бросив свое занятие, я выглянул в щель
Что угодно ожидал я увидеть, только не это. Такая же, как наша, открытая кабинка фуникулера висела метрах в пятнадцати по правому борту. Но самым поразительным была не эта, возникшая из ниоткуда, кабинка, а заполнявшие ее пассажиры. Три бойца Корпорации, узколицых и жилистых, стояли по бортам кабины в полной боевой готовности. Впереди всех, лоснясь и сияя золочеными очечками, стоял мой главный враг – курьер Меркурьев.
– Вот они где, мои красавицы!
Он развел руки в жесте доброго барина и расплылся в улыбке сказочной ширины:
– А я ночь не сплю, скучаю, все думаю, как там мои милые ночку коротают.
– Вашими молитвами, – хмуро ответила суженая.
Она поднялась и положила руки на плечи Лин. Даже со спины было заметно, что появление Меркурьева было для дам неприятным сюрпризом.
– Ну и славно, ну и хорошо... А куда путь держите, позвольте полюбопытствовать?
– Мы свое отработали. Законный выходной.
– Отработали... Так-так... – Меркурьев покачал головой. – Ну а герой то наш где?
– Какой герой?
– Тот самый, радость моя, тот самый, – он снял с лица улыбку, – с которым вы всю ночь по дому бегали и на лестницах кувыркались. Мы ведь пишем, все пишем.
– Да запишитесь вы!.. – суженая допила свое шампанское, и бросила стаканчик в воду.
– А ты не груби, – Меркурьев насупился, – хоть и выходной. Скажи мне лучше, что там за футлярчик у вас?
Ну все. Теперь или никогда. Я подтянул колени к груди и уперся в крышку футляра всеми рычагами своего тела.
– А идите вы к черту! – Шампанское делало суженую безоглядно смелой: – Ничего я вам не скажу.
– Да, катитесь! – Лин подскочила к подруге, едва держась на ногах: – У нас выходной. Мы свое не отдадим.
– Так. – В голосе Меркурьева появился металл. – Значит, свое. И не отдадите?
– Нет.
– Смотреть в глаза! – вдруг рявкнул Меркурьев не своим голосом: – Семь недель карцера! Обоим. Дальше действовать по инструкции.
Должно быть, этот ненормальный вопль Меркурьева добавил мне силы. Я налег на крышку своего саркофага с такой жаждой жизни, что у нее не осталось никаких шансов. Хрустнул пластик, взвизгнули петли, и крышка с грохотом отлетела в сторону. По инерции я перевалился на один край и, вместе с футляром, свалился с лавки. Вышло довольно шумно.
9
Минуту длилась немая сцена. Пока я поднимался на ноги, жмурясь от солнца, шесть пар изумленных глаз следили за каждым моим движением. Первым пришел в себя Меркурьев:
– Ба-а!.. Да вот и наш герой. Я в восхищении, Федор Евгеньевич. Теперь я понимаю, почему девочки не хотели вас отдавать.
– Заткнулся бы ты, старый пройдоха.
Разговаривать с ним у меня не было никакой охоты. Болело ушибленное плечо, и солнце с непривычки слепило глаза. Пора было заканчивать эту историю, она слишком затянулась.
Подойдя к оградке правого борта, – тонкое дно кабинки гуляло под ногами, – я нащупал входную дверцу, повернул задвижку и толкнул вперед ажурные створки. Они легко распахнулись и повисли, качаясь, в открытом пространстве. До воды было метров десять. Река сверкала на солнце, манила прохладой и небывалой свободой.
– Вы что, хотите утопиться? – крикнул Меркурьев.
Что бы он там ни кричал, говорить больше не о чем. Я сел на самый край кабинки, свесив ноги в пустоту. Здесь, под ногами, река казалось огромной, но там, впереди, где заканчивался город, и зацветали зеленые холмы, она смыкалась в узкий ручеек. Если удастся вручную догрести до берега, то к обеду я буду уже далеко за городом. Нужно будет снять кое-что из одежды и собраться с силами.
– Не делайте этого. – Старый шут не унимался. – Подумайте хорошенько. Нам всем будет вас не хватать. Ладно, я вам не симпатичен, но посмотрите на девочек, – они к вам привязались. Неужели ничего не дрогнет?...
Вот в этом он был прав. Лин и суженая – это единственное, ради чего я мог бы остаться. Они были так же хороши, как и мечты о них. Я вспомнил внезапный поцелуй суженой, материнские объятия Лин, подслушанные разговоры. Я уже предчувствовал эту муку воспоминаний, которая останется со мной после разлуки. Свободный, одинокий, ненужный: две раны навылет ноют в груди.
Я почувствовал спиной, как они обе подошли и молча присели рядом. Суженая положила руки мне на плечи, Лин обняла меня за талию. Это было довольно приятно. Было только немного странно, что они обе молчали. Как будто Меркурьев действовал на них каким-то змеиным гипнозом.
– Ну вот видите, как хорошо... – проговорил Меркурьев голосом свадебного шафера. – Просто счастливое семейство. Так и тянет к вам присоединиться.
– Ты здесь не нужен.
– Что ж, сердцу не прикажешь... А только вы, Федор Евгеньевич, не обольщайтесь. Я еще не сказал вам самого главного.
– Ну так скажи.
– Вы наивный человек. И совершенно неопытный. Вы смотрите на женщину глазами подростка. Вы ждете от женщины неземных приключений, сердечных взлетов, путешествий на Небеса... Но я вам скажу жестокую правду. Ее знает каждый зрелый мужчина.
Он сделал паузу и вытер платком губы.
– Ну?
– Женщина – это всегда клетка.
– Вот как.
– Поверьте мне, это не просто метафора. Я наблюдаю за женщиной уже не первый десяток лет. Каждый раз происходит одна и та же история. Когда ты встречаешь ее, она отворяет дверцу, но не слишком широко, чтобы ты помучился, пролезая внутрь. Когда ты получаешь ее, то есть, думаешь, что она у тебя в руках, – ты всего лишь сжимаешь один из прутьев. Остальные в это время обвивают тебя как змеи со всех сторон... Это ее природа: ты должен быть внутри нее, обязательно внутри. Так работает ее инстинкт: все стоящее она затягивает внутрь.
Но даже, когда она тебе надоест, и ты расстанешься с ней, уверенный, что покинул клетку – это всего лишь галлюцинация. Выйдя за порог одной клетки, ты моментально попадаешь в другую. Ведь даже мужское одиночество – это ни что иное, как утлая клеть, сплетенная из образов желанных нам женщин. Вы видели когда-нибудь, какими картинками обвешивают себя узники в одиночных камерах? Это закон Жизни: мы у них в вечном плену.
– Зачем ты мне это говоришь?
– Хочу объяснить вам ваше положение... Оно, впрочем, такое же, как у меня, как у всех нас, коротающих век под сенью девушек в цвету. Это грустная история, Федор, но вы должны знать. Мы всю жизнь, от зачатья до могилы, сидим в клетке по имени Женщина. В лучшем случае, как цирковые хищники, перебегаем из одной клетки в другую. Вся наша радость – это только смена интерьера: больше пространства, занятней форма, изящней прутья... – Меркурьев на секунду замолчал, потом театральным жестом отгородил рот ладонью: – Скажу вам по секрету, на вас положили глаз. Вас ожидает умопомрачительная клетка, фактически дворец!
Я только покачал головой. Пора было прощаться.
Меркурьев нехорошо улыбнулся:
– Что ж, я сделал все, что мог... Мое предложение вам не понравилось, моя теория тоже. А, между прочим, прямо сейчас вы получите прямое ее подтверждение... Женщины сообразительнее нас. Они умеют делать некоторые вещи так быстро и незаметно. Особенно, если речь идет о том, чтобы упрятать кого-нибудь в клетку, или, к примеру, посадить на цепь (От этих слов я ощутил неясную тревогу). Пока я здесь с вами откровенничал, они, я уверен, не теряли времени даром. – Он посмотрел куда-то через мою голову: – Ведь я не ошибся, милые? Вы уже сделали это?
– О чем он говорит? – спросил я суженых. Мне вдруг отчетливо стало не по себе.
И Лин, и суженая молчали, как будто не слышали моего вопроса. Они только переменили позу: сели справа и слева от меня и так же свесили ноги в пустоту. Я попытался поймать их взгляд, но из этого ничего не вышло, – с холодными улыбками, значения которых я не понимал, они, не отрываясь, смотрели в одну точку (она находилась где-то на физиономии Меркурьева). Это гипноз, – снова подумалось мне, – он как-то управляет их волей.
– Вот видите, мой дорогой, – продолжал разглагольствовать курьер, – эти женщины – они всегда берут верх. Вы, наверное, думали заняться сейчас купанием, удивить нас лихостью своих прыжков. Увы, ничего из этого не выйдет, – они просто не позволят вам так рисковать. Они очень гуманны. Посмотрите, как они замечательно пристегнули вас к оградке, не хуже циркового акробата.
Что такое? Что он городит? Кто кого пристегнул? Я инстинктивно дернулся вперед, проверяя степень своей свободы, и сразу почувствовал тяжесть под ребрами. Господи, что ж это такое! – Вокруг моей талии обвивался прочнейший пластиковый шнур. Свободный конец его, напоминавший кольцо наручников, был намертво пристегнут к металлической оградке. Значит, пока я слушал этого болтуна, они привязали меня к кабине фуникулера. Ловко!
– Зря вы суетитесь, Федор Евгеньевич, – меланхолично изрек Меркурьев. – Игра проиграна. Мои девочки великолепно знают свое дело... И мальчики, кстати, тоже.
Сразу после этих слов, он сделал знак охране. Двое его подручных, уже стоявших наготове, взмахнули руками. Словно черные змеи, в воздухе промелькнули две веревки. Железные крючья с отвратительным лязгом вцепились в оградку нашей кабины. Работая руками с ловкостью дрессированных обезьян, подручные закрепили абордажные канаты на своем борту, затем начали аккуратно подтягивать обе кабинки друг к дружке.
Ловко! Значит, через пару минут они будут здесь. Тогда – все, тогда – конец! Я снова попытался освободиться: дернулся вперед, потом назад, я даже попробовал встать на ноги, но шнур оказался слишком коротким, а талия, где я был привязан, увы, самым узким местом моего тела. Дамы молчали и раскачивались от моих судорожных рывков, точно восковые куклы. Теряя самообладание, я развернулся к суженой и встряхнул ее за плечи, как трясут пьяных:
– Зачем ты это сделала!
Ее голова безвольно мотнулась из стороны в сторону.
– Инструкция. – Она посмотрела на меня пустыми глазами.
– Какая, к черту, инструкция!
– Инструкция, – повторила суженая.
– Бросьте вы это, Федор Евгеньевич, – влез вдруг Меркурьев со своего борта (он уже стал метров на пять ближе). – Я же говорил вам: женщиной управляет инстинкт собственницы. Она ни за что не согласится отпустить стоящего мужчину, когда он у нее в руках. – Он рассмеялся, пощипывая себя за щеку: – Другое дело, что этим инстинктом тоже можно управлять.
Господи – роботы! – я был в отчаянии. – Тупые андроиды! Шестеренки Корпорации... Кабинка с агентами «Афродиты» надвигалась с дьявольской быстротой. Уже были видны капли пота на лицах мускулистых бойцов.
Я обернулся к Лин. Она была моей последней надеждой:
– А ты, Лин, – зачем ты привязала меня?
– Так нужно.
Я взял ее за голову и заглянул в глаза. В них еще сквозило что-то человеческое.
– Ну как же «нужно»! Теперь они схватят меня, продадут в рабство этим теткам... Зачем ты привязала меня, Лин?
– Я привязала... – в глазах ее зажглись две слезинки.
– Ну...
– Я привязала на бантик.
Здесь, по-видимому, можно ставить точку. Всем уже понятно, что было дальше.
Я, разумеется, прыгнул. Ничего не стоило развязать этот бантик, и нырнуть с десяти метров в сверкающую воду. Но если вы думаете, что я прыгнул один – вы ошибаетесь: две трепещущие орхидеи, успевшие только слабо взвизгнуть, были у меня в руках (в тот момент они, как новорожденные, были готовы к любой судьбе).
Вода была прохладной, и красавицы мои оказались великолепными пловчихами. Через полчаса мы были уже бесконечно далеко от места наших тревог.
Кем бы они ни были: прелестными клонами с неутомимыми наносердцами, или просто заблудившимися в жизни девчонками (и кем бы ни был я), это не имеет значения. Наша связь выше обстоятельств. Я даже думаю иногда, не был ли это тонкий расчет «Афродиты». Что, если и вправду они так глубоко заглянули в сумерки моей души, что увидели там обеих. Ведь, как ни крути, там всегда были две суженых, – как минимум две. Спасибо им, они открыли мне глаза. Еще вчера я был робким беллетристом, лелеющим свои подростковые сны, а сегодня, – слава «Афродите»! – я чувствую себя вольным зверем с тугой мужской пружиной в позвоночнике.
Что еще сказать, – мы обожаем друг дружку. (Так что, пусть никто не хмурит брови). Наш тройственный союз великолепен. Каким бы сумасшедшим ни был этот мир, – не надо толкать меня под руку, милая, я заканчиваю, – главная формула счастья всегда проста: нужно вовремя найти своих суженых, и пристегнуть их к себе на пуговку. Стоит этому случится, и сразу понимаешь, что этот мир восхитительно оборудован для любви.
Назад |