Уложив вещи в машину, я огляделся по сторонам. С одной стороны дороги в гору убегали серебристые рощи олив, из-за которых выглядывали крыши чьей-то шикарной виллы, с другой — покрытый соснами и другими деревьями берег уходил круто вниз, и там, под нами, невыносимо синим цветом полыхало море. Оторвать взгляд от этой сияющей синевы было мучительно трудно, она словно бы втягивала в себя через него всего человека, растворяя его в своей голубизне, как соль в воде. Именно здесь я вдруг с необычайной отчётливостью понял, почему так долго не возвращался с Капри в ждущую его Россию Алексей Максимович Горький. Все разговоры о его болезни — это только официальная ширма, на самом деле ему здесь просто невероятно нравилось! Для того чтобы человек покинул такую красоту добровольно и переехал в голодную, холодную и завшивленную страну, должны были быть очень веские причины. И советское правительство долго их искало, пока, наконец, Алексей Максимович не сдался и не покинул свой итальянский рай, чтобы писать восторженные очерки о том, как вчерашние враги революции перековываются в счастливых строителей социализма в Соловецком лагере смерти.
Впрочем, на фоне пропитанных солнечной любовью просторов, немыслимо ярких красок здешнего моря и окрестных лесов долго думать о печальном не получается. Да, честно говоря, и не хочется. Хочется вспоминать о том, что именно сюда в течение долгого времени приезжали почти все великие русские художники, чтобы учиться у итальянской природы щедрости её палитры, буйству цвета и света, ярким контрастам колеров и тонким перетеканиям одного цвета в другой…
Нафотографировавшись на фоне лежащего внизу моря и уходящих по склону горы оливковых рощ, мы со смешанными чувствами испытанного счастья и сожаления от необходимости расставания сели в машину и продолжили наш путь к северу. Доехать в этот же день до Милана мы уже не успевали, брат мой, при всей его терпеливости и выносливости, всё-таки был не железный, чтобы сутками не вставать из-за руля, а потому, ещё только выезжая из Касселя, он запланировал нам очередную ночёвку в лежащем на пути нашего следования городе Парма. Этот город находится в центре области Эмилия, расположенной на самой большой равнине Апеннинского полуострова; здесь находятся самые обширные сельскохозяйственные угодья в стране. Для путешественника это самая скучная местность в Италии, так как глазу фактически не за что зацепиться — в отличие от живописных красот Лигурийского побережья или поэтических холмов Тосканы, здесь всюду видны только однообразно гладкие поля, возможно, и приносящие радость тем, кто на них трудится, но усыпляющие странника своей монотонностью.
Как и любой другой древний город Италии, Парма полна старинных церквей и особняков, представляющих собой подлинные шедевры архитектуры. Особого внимания заслуживает здесь церковь Сан Джованни Евангелиста (Евангелиста Иоанна), хранящая на своих стенах много прекрасных росписей художников Корреджо и Пармиджанино. Неподалёку находится бенедиктинский монастырь с великолепным внутренним двориком эпохи Возрождения, аптекой Сан Джованни, одной из самых старых и сохранившихся в Италии.
Туристические справочники рекламируют также один из роскошнейших музыкальных театров во всей Европе Паллацо дела Пилота, Национальную Галерею, в которой представлена коллекция картин выдающихся мастеров, в том числе Леонардо да Винчи и Корреджо. Упоминаются церковь Мадонна делла Стеката — как самая красивая в Парме, построенная в стиле Возрождения; а также церковь Сан-Паоло, с красивой мраморной гробницей графа Нейпперга, супруга императрицы Марии-Луизы.
Ну и совсем уж мимолётно говорится о расположенном неподалёку от церкви Сан Джованни Евангелиста бенедиктинском монастыре с великолепным внутренним двориком эпохи Возрождения и аптекой Сан Джованни, одной из самых старых и сохранившихся в Италии. А ведь именно вокруг этого монастыря разворачивается истории про Фабрицио, рассказанная Стендалем в его знаменитом на весь мир романе «Пармская обитель».
К сожалению, мы увидели всё это только мельком, из окна автомобиля, когда пересекали Парму в поисках своей гостиницы. Получив номера, мы решили успеть ещё заехать в супермаркет и купить себе чего-нибудь на ужин, однако, отъезжая от магазина, умудрились попасть в незначительное ДТП, довольно легко столкнувшись с одним из местных водителей. Ситуация, честно сказать, не стоила выеденного яйца, но уехать до официального разбирательства — значило, скрыться с места происшествия, дав тем самым другому участнику конфликта возможность изложить версию всего произошедшего так, как это было бы выгодно именно ему, из-за чего впоследствии дело могло бы повернуться таким образом, что мы должны были бы впоследствии выплатить ему значительную сумму за несуществующие повреждения. Поэтому нам пришлось в течение двух часов дожидаться, пока к месту ДТП прибудет итальянская дорожная полиция (polizia stradale), а потом ещё около получаса ждать, пока приедет инспектор, владеющий немецким языком. В итоге, вместе со временем составления протокола, у нас на всё это происшествие ушли ровно те же три часа, как и на купание в Фиаскерино, так что ни о какой экскурсии по городу думать уже не хотелось. Но зато я вспомнил прочитанную незадолго до нашего путешествия книгу Вадима Зеланда «Трансерфинг реальности», в которой он писал следующее: «Вся природа стремится к равновесию. Перепад атмосферного давления выравнивается ветром. Разница в температурах компенсируется теплообменом. Везде, где бы ни появился избыточный потенциал любой энергии, возникают равновесные силы, направленные на устранение дисбаланса. Равновесие можно нарушить не только действиями, но и мыслями. Избыточный потенциал создаётся мысленной энергией тогда, когда какому-нибудь объекту придаётся слишком большое значение. В этом случае создаётся избыточный потенциал, вызывающий ветер равновесных сил. Избыточные потенциалы, будучи невидимыми и неощутимыми, тем не менее, играют значительную и притом коварную роль в жизни людей. Действие равновесных сил по устранению этих потенциалов порождает львиную долю проблем…»
Именно так, похоже, произошло и в нашем случае, когда мы с Мариной, нагромоздив во время трёхчасового купания в бухте под Фиаскерино чрезмерно высокий в эмоциональном плане избыточный потенциал из наших восторженных «ахов» и «охов», спровоцировали тем самым систему равновесных сил на то, чтобы она послала в нашу сторону уравновешивающий энергетический порыв в виде этого трёхчасового же стояния на месте дорожно-транспортного происшествия, которое и погасило собой наши излишние энергетические выбросы и привело систему в прежнее равновесие.
«Уравновешенные» таким образом, мы возвратились по стемневшим улицам вечерней Пармы в расположенный на самой её окраине отель и решили уже никуда больше сегодня не ездить. Да и что толку — посмотреть со стороны на стены закрытого на ночь монастыря или двери запертого храма? Для того чтобы возникла духовная (или хотя бы душевная) близость с городом, нужна взаимная открытость навстречу друг другу, интерес и доверие. А наша встреча с Пармой породила совсем другие чувства и другие, явно не карнавальные, строки: «Съеду с трассы, а вскоре, / слабость чувствуя в теле, / соль Тирренского моря / смою в пармском отеле…» Поэтому мы тихонечко поужинали купленными в супермаркете продуктами и разошлись по своим номерам отдыхать. Завтра нас ожидал предельно насыщенный ездой и событиями день, и надо было максимально восстановить для него силы.
И всё же Алинка не удержалась и перед сном таки включила на минутку висящий на стене телевизор. Он как раз был настроен на местный канал и по нему шла новостная передача, в которой, насколько мы сумели понять, сообщалось о том, что в этот день в Парме произошло убийство кандидата в мэры города от социалистической партии. Мир становился поразительно однообразным в своей циничности…
6.
Милан — административный, культурный и экономический центр самой северной провинции Италии — Ломбардии, знакомство с которой у меня ограничивалось до этого единственно содержанием переведенного мною когда-то на русский язык стихотворения украинского поэта-эмигранта времён Второй Мировой войны Леонида Полтавы «Крестьянин из Ломбардии», в котором он писал: «О, как я ликовал, когда, словно в награду, / в экспрессе проносясь, увидел из окна / в сиянье золотом отчизну винограда, / петляющих дорог, и речек, и вина. // Пророкотал туннель. И вновь лучей каскады / обрушились с небес, пронзая даль до дна, / где тропки — вензеля, деревья — колоннады, / поля внизу — станки для тканья полотна. // О, гроздья тучные, на лозах золотых, / как тысячи бокалов налитых, / вы сами ли взошли сюда, к отрогу? // Вон — горбится старик с мотыгой на скале, — / кто скажет: это труд или поклон земле, / или молитва радостная Богу?..»
О самом же Милане я знал, что сегодня он — один из признанных центров европейской и мировой моды, а также владелец известного футбольного клуба «Милан». В Италии вообще очень большое значение придаётся футболу, он здесь вознесён на уровень едва ли не национальной идеи. Не удержавшись, я даже купил себе здесь за 8 € в лавчонке у Домского собора синюю футболку с портретами всей итальянской сборной, которая завоевала в этом году звание чемпионов мира.
Однако сам Милан у меня восторга не вызвал. Я не увидел в нём ничего, кроме эдакой смеси московского Кутузовского проспекта с Мюнхеном и Берлином. Самым большим его плюсом по сравнению с другими городами было то, что повсюду женщины ходили в брюках, а в Милане — в юбках и платьях. Хотя и в этом он был тоже не первым, так как подобную моду я уже видел два года назад в Тирасполе, когда ездил туда на празднование пятнадцатилетия образования Приднестровской Республики.
Домский собор — это, конечно, неоспоримый шедевр зодчества, на который можно смотреть и смотреть часами, но и в нём с особенной наглядностью проявила себя та внутренняя эклектика, которую я заметил ещё в венецианских и флорентийских храмах. По своей внутренней сути — это чудовищный гибрид концертного зала, о чём говорит его орган с рядами скамеек для слушателей и лежащие на столиках у входа всевозможные пригласительные билеты и объявления о концертах; музея с развешанными по всему собору полотнами живописцев и — религиозного учреждения. При этом характер его религиозности определить с первого взгляда тоже довольно не просто, так как, подняв глаза к куполу, увидишь сцены их библейских сюжетов, а, опустив взгляд себе по ноги, обнаружишь выложенные на полу мозаикой астрологические знаки Зодиака.
В каменных подвалах под Домским собором находится несколько полумузеев-полуэкспозиций, в том числе и усыпальница кардинала Сан Карло Борломео. По залам плывёт поток из тысяч туристов, многие, несмотря на запрет, щёлкают фотоаппаратами со вспышкой, пьют воду из бутылок, жуют резинку или конфеты, а рядом священник принимает у кого-то исповедь. При этом и исповедь сегодня идёт не по классическим образцам, когда падре сидит скрытый дверкой своей кабинки, а — лицом к лицу с исповедующимся, как на сеансе у психотерапевта.
А ещё мне запомнились курсирующие по улицам Милана трамваи, которых я увидел тут два типа — новые, словно бы выехавшие на миланские улицы из фантастических фильмов о будущем и поражающие своей современной формой и обтекаемостью, и старые, будто сбежавшие из музеев старины — у этих мне особенно понравились выдвигающиеся навстречу пассажирам деревянные ступеньки-подножки.
В Милане сегодня тоже много русских, наша речь слышна здесь практически на каждом шагу, правда, её носители почему-то почти всё время между собой ругаются. «Это тебе надо подумать о своём поведении! Я по 200 € в месяц на телефонные разговоры не трачу, как ты!..» — со злостью отчитывала идущая впереди меня мимо Домского собора женщина свою довольно взрослую дочку.
Исполняя роль гида, Алинка повела нас на экскурсию в пинакотеку Брера, в залах которой можно увидеть полотна Веронезе, Лоренцо Лото, Тинторетто, Лоренцетти, Карпаччо, Корреджо, Рафаэля, Ван Дейка, Рембрандта и других мастеров мировой живописи. Мы прошли через похожую на ГУМ Галерею Виктора-Эммануила II, миновали знаменитый Театр Ла Скала, сфотографировались у памятника Леонардо да Винчи и вышли прямо к необходимому нам зданию. Однако, чувствуя некоторое перенасыщение впечатлениями от встреч с искусством, мы решили время на посещение самой галереи не тратить, а ограничиться осмотром здания пинакотеки и её дворика. Старинный внутренний двор с несколькими скульптурами внутри мне понравился, а вот, войдя под крышу самого «храма искусств», я будто перенёсся во времена своей далёкой донбасской молодости. Дело в том, что в нижние этажи здания пинакотеки представляли собой учебные корпуса то ли художественного училища, то ли даже миланской академии искусств, из-за чего их внутренний мир оказался до боли похожим на коридоры Рутченковского Горного техникума, в котором я бывал в гостях у учившегося там в семидесятые годы прошлого века друга моей юности Лёхи Рыжикова — всё там было исцарапано, раздолбано и изрисовано авторучками и фломастерами, а стены туалета, куда я, пользуясь случаем, зашёл по его прямому назначению, были от пола до потолка исписаны традиционными надписями типа «Тут были Киса и Ося», так что, увидев всё это, я тоже не удержался и, выискав среди густой вязи иностранных слов свободное местечко, кое-как вписал туда шариковой авторучкой и свой автограф: «Nikolay Pereyaslov, poet. Moscow, 2006».
После пинакотеки мы направились в сторону замка Сфорцеско — огромному сооружению, напоминающему крепость со рвом и подъёмным мостом, бывшему когда-то резиденций Висконти, а в XV веке полностью перестроенном Франческо Сфорца.
Потом, ведомые своей юной экскурсоводкой, мы вышли на piazza Santa Maria della Grazie, где располагается давшая имя площади церковь Санта Мария делле Грацие, в трапезной которой хранится прославленная «Тайная вечеря» Леонардо да Винчи. Но оказалось, что билеты на посещение трапезной надо бронировать за много дней до посещения, и потому знаменитая фреска осталась для нас недоступной, хотя вот на неё-то как раз я бы посмотрел с удовольствием.
Отдохнув на стоящих перед церковью скамейках, мы продолжили прогулку по Милану и какое-то время спустя, почувствовав голод, решили где-нибудь перекусить. Алинка обожает «Макдоналдсы» и, увидев впереди эмблему одного из них, потащила всех туда. Я же, едва только войдя в зал и вдохнув в себя отвратительный запах гамбургеров, мгновенно лишился аппетита и, боясь, как бы меня не стошнило, сказал, что я лучше погуляю и выпью где-нибудь бутылку воды. Я не знаю, из чего делают еду в «Макдоналдсах», из сои или какого-нибудь иного заменителя, но я даже не могу себе представить, как их можно затолкать себе в рот. Поэтому я вышел поскорее на улицу и, пройдя пару кварталов, нашёл магазинчик, в котором продавалась вода, купил себе бутылку не газированной и тем самым утолил сразу и жажду, и голод.
В этот же день мы покинули Милан и с некоторыми опасениями двинулись в сторону границы со Швейцарией. Дело в том, что Швейцария не входит в Шенгенское соглашение и для проезда через неё необходимы отдельные визы, которых ни у кого из нас, кроме брата с его женой, естественно, не было. Можно было взять западнее и поехать через Францию, но так получалось бы намного дальше, а здесь был шанс воспользоваться тоннелем под горой Монблан и выйти на прямую дорогу к Германии. Да и знаменитый монбланский тоннель хотелось увидеть тоже — когда ещё нам выпадет такая возможность?
Открытие тоннеля под высочайшей вершиной Альп Монбланом (4807 м) состоялось 16 июля 1965 года, в этой торжественной церемонии принимали участие тогдашние президенты Франции и Италии Шарль де Голль и Джузеппе Сарагата. Тоннель связал два курортных центра — Курмайор в Италии и Шамони во Франции. Его строительство заняло восемь лет, длина составила 11,6 километра, ширина — 8,6 метра. Расположен тоннель на высоте одного километра 274 метров с французской стороны и одного километра 381 метра с итальянской. Высота скалы над туннелем превышает два километра.
Нелишне отметить, что этим грандиозным сооружением пользуются не только люди, но и птицы, в частности — ласточки. Когда они летят на юг, то предпочитают не вступать в единоборство с холодными альпийскими ветрами, а выбирают более короткий и удобный путь через тоннель. Нередко они просто усаживаются на въезжающие в него автомобили и пересекают, таким образом, горную цепь с комфортом. При этом им не надо платить за пользование тоннелем 25.60 €, как владельцам автомашин. Хотя тоннель, на мой взгляд, того стоит. Въезд в него для каждого автомобиля осуществляется строго по определённому времени, на полу тоннеля нанесены специальные метки, чтобы водители могли держать необходимую дистанцию, равную двум таким меткам. Внутри тоннеля оборудована вытяжная вентиляция, телефоны, светофоры, горит яркий свет, имеются площадки для пожарных машин. И вместе с тем — двухстороннее движение…
…Пронырнув за несколько минут под самой высокой горой Европы, мы оказались на территории Франции. При этом, когда мы вынырнули на другой стороне тоннеля, там уже вовсю вечерело. После 30-градусной солнечной Италии мы внезапно оказались в залитой дождём пасмурной Франции, температура в которой была всего чуть выше 9 градусов. Вокруг нас быстро сгущались сумерки, приближалась густая горная ночь, и, тем не менее, оглянувшись через заднее стекло, я поднял голову и успел увидеть у нас за спиной почти вертикально уходящую ввысь заснеженную стену Монблана.
Машина понеслась по шоссе вниз, и я снова принялся разглядывать ещё виднеющиеся в густеющем сумраке умопомрачительные горы. Помню, мы пересекали какую-то огромную долину, через которую были прокинуты два или три лёгких нитеподобных виадука, напоминающих ажурные перила, и мне было очень досадно, что при такой слабой освещённости уже невозможно было ничего заснять на фото. Удастся ли мне когда-нибудь ещё раз очутиться в этих местах? А так оставалась хотя бы память. А то ведь пройдёт несколько лет, и я уже и сам не поверю в то, что я когда-то был в Италии, купался в Лигурийском море, проезжал в тоннеле под Монбланом, нёсся в зелёном «Опеле» по тонким белым виадукам…
В опустившейся темноте мы и не заметили, как пересекли границу Франции и Швейцарии. Брат что-то говорил нам по этому поводу, предупреждая о готовности улыбаться пограничникам, но никто из них не только не спросил у нас никаких документов, но даже не заглянул в окно машины. Для них было достаточно увидеть немецкие номера на нашей машине, чтобы понять, что просто возвращаемся через их страну к себе домой в Германию, а не норовим безвизово погулять по Швейцарии. К тому же, подозреваю, никому не хотелось выходить из-под своих укрытий под струи неприятного холодного дождя.
Поздно вечером мы увидели впереди огни и, спустя какое-то время, въехали в спящую Женеву. Мне было очень жаль, что нельзя хотя бы немного осмотреть город, но брат уже откровенно устал сидеть за рулём, да и Алинка тоже еле держалась, поэтому мы сразу же направились на поиски нашей гостиницы, и я только успел увидеть да показать Алинке остающийся в стороне от улицы, по которой мы проезжали, высокий — пожалуй, не менее 20 м — бьющий прямо из глади озера фонтан, после чего за окном опять замелькали городские здания, а вскоре мы остановились возле своей гостиницы. На углу напротив неё я увидел металлический памятник работы какого-то художника-авангардиста. Он изображал двоих обнажённых подростков, готовящихся запустить в небо воздушного змея. Змей был выполнен из проволоки с перекрещивающимися, как линии внутри конверта, планками, и я подумал, что это будет хорошо смотреться на фото, особенно, если сквозь пустой квадрат змея будет видно светящее солнце или хотя бы небо.
Утром, встав, как обычно, раньше всех, я вышел с фотоаппаратом на улицу и, выбрав подходящий ракурс, сфотографировал памятник. Небо было мрачное, но я нашёл одно светлое пятнышко, которое как раз попало в рамку поднятого над головами мальчишек змея. Пусть, решил я, хотя бы что-то останется у меня на память об этом кратком пребывании в Женеве, раз уж я не успел разглядеть толком даже знаменитое Женевское озеро...
Однако на озеро мне посмотреть ещё посчастливилось. Я-то ведь думал, оно — так себе, сродни пруду в парке культуры и отдыха имени Горького, на котором плавает десяток лодочек с отдыхающими, а оно, оказывается, протянулось из Франции в Швейцарию на 72 км, его площадь — 582 кв. км, глубина — до 310 м. Как сообщают справочники, Женевское озеро расположено в древнеледниковой долине на высоте 372 м, через него протекает река Рона. Помимо Женевы, на его берегах располагается город Лозанна, а также принадлежащие Швейцарии и Франции бальнеологические и климатические курорты Веве, Монтре, Эвиан-ле-Бен и другие.
Так что ещё в течение целого часа справа по движению нашей машины то и дело выглядывала из-за холмов и деревьев гладь Женевского озера, вдоль берега которого тянулись необычные дома с множеством сверкающих среди черепицы окон, из-за чего мне захотелось назвать их крыши «глазастыми».
Повисший надо всем серой пеленой дождь поглотил собой почти все иные впечатления от Швейцарии, в его мгле промелькнула незамеченной граница с Германией, смутными расплывчатыми каланчами проплыли в стороне башни финансовой столицы Германии — Франкфурта-на-Майне, размылись столь радовавшие меня по дороге к югу виды немецких пейзажей и селений. Похоже, что мы действительно удовлетворили свою жажду впечатлений и теперь только сидели и ждали окончания поездки. Даже я вдруг заметил, что смотрю не по сторонам, как все дни до этого, а вперёд — туда, где должны были появиться крыши долгожданного Касселя...
К нашему удовольствию, сразу же по возвращению в Кассель погода наладилась, и почти все остававшиеся нам до отлёта в Москву двое суток мы с Мариной пробродили по тихим кассельским улочкам, вбирая в себя их тишину и покой, да любуясь с необычайным тщанием возделанными за калитками каждого из дворов садиками. Удовлетворив своё туристическое любопытство, Алинка снова занялась косметикой невестки да приготовлением каких-нибудь блюд для нас, а мы всё гуляли и гуляли по городу, понимая, что минуют эти последние сорок восемь часов, и окружающие нас тишина и покой для нас надолго закончатся. Уже послезавтра нас обступит своим гвалтом и гомоном Москва, затрезвонит в квартире телефон, и начнутся однообразные и очень мало радующие в последнее время московские будни. А здесь пока ещё царило подобие некоего, пускай и чужого, но всё-таки — рая. Мы прогуливались вдоль кажущихся леденцовыми кассельских домиков, в окнах которых были выставлены отпугивающие посторонних рожицы домовых и троллей, любовались рыжими черепичными крышами и раскидистыми платанами, разглядывали декоративные горки, гроты и садики, фотографировались возле памятников и фонтанов, а, устав, шли к какой-нибудь видимой поблизости старинной церкви, возле которой можно было посидеть на скамейке и немного отдохнуть. Внутри-то нам делать было нечего, так как церкви эти были не православные и более походили на некие клубы пенсионеров при ЖЭКах. Немецкая религиозность вообще больше напоминает собой что-то вроде участия в общественном движении или каких-то дискуссионных клубах. В один из остававшихся у нас свободных дней брат с женой пригласили к нам на обед хозяев дома, у которых они снимали несколько комнат — бывших врачей-рентгенологов, а ныне пенсионеров герра и фрау Шульц, отдающих своё свободное время работе в церковной общине. С ними у меня состоялся довольно любопытный разговор, который начался с воспоминаний фрау Шульц об их недавней поездке в Россию, а закончился вопросами веры.
Услышав, что в числе посещённых ею с мужем городов, был Санкт-Петербург, я понимающе закивал головой и, не без напряжения вспомнив свой школьный английский, с улыбкой на лице и пафосом в голосе произнёс:
— Петербург — это наша северная Венеция!
— О, я, я! — радостно воскликнула фрау Шульц. — В Петербурге у нас украли два чемодана с вещами.
— А-а… как вам понравилась Москва? — поспешно спросил я, чтобы увести разговор от неприятных для неё воспоминаний.
— О, Москау! Москау — гут! — лучезарно заулыбалась фрау Шульц, и я облегчённо перевёл дух. — В Москау мы отстали от группы, и в одном из переулков нас избили и ограбили какие-то подростки.
Не зная, куда повести дальше нашу столь содержательную беседу, я по-идиотски покивал головой и, взяв в руки чашку, долго держал её возле своих губ, отхлёбывая мелкие глоточки чая.
— Но зато нам очень понравилась поездка в Загорск! — сама решила продолжить беседу фрау Шульц. — Там мы участвовали в дискуссии с семинаристами. Вы любите дискуссии о Боге?
— Дискуссии? — переспросил я, ставя свою опустошённую чашку на блюдце. — Я думаю, что Бог — это красота; и в Сергиевой Свято-Троицкой лавре эта красота обступает человека буквально со всех сторон. Таким способом Бог старается явить нам Себя в нашем материальном мире… Ведь Бог — это любовь. А, значит, надо наполнять мир именно любовью, а не дискуссиями. Вы меня понимаете?..
— О, я, я! — просияла лицом моя собеседница.
Проводив гостей, мы ещё долго сидели за накрытым столом, продолжая неспешное семейное чаепитие. Слава Богу, путешествие было завершено и больше не надо было ни торопиться на экскурсию, ни переезжать в другой город.
А вечером, когда я вышел прогуляться перед сном в расположенный поблизости скверик с установленным там бюстом Гёте, на душеспасительные разговоры потянуло вдруг увязавшегося за мной на эту прогулку брата. Вообще-то, как я успел здесь заметить, Европа хотя и мягко, но довольно сильно подминает под себя переезжающего в неё человека. Чтобы здесь жить и преуспевать, надо перестать быть русским и всецело стать европейцем, для чего необходимо перестать жить в системе координат души и вечности и начать жить в параметрах конкретных цифр и целесообразности текущего момента. Вот и мой брат со своей женой-хохлушкой всё чаще стали кривиться, когда я заговариваю с ними о Православной вере и Боге. Для них гораздо удобнее сделались йога, у-шу и иные чужеземные придумки, помогающие разгрузить мышцы и нервы, и тем самым заменяющие заботу о душе. В их доме практически нет русских книг, кроме тех, что привезли сюда в подарок мы с Мариной. Потому что в них здесь уже нет потребности. И я понимаю, что мои родившиеся здесь вскоре племянники будут уже стопроцентными немцами.
А тут вдруг братан сам, без всякого моего к тому понуждения, заговорил со мной на тему о том, для чего человек приходит на эту землю.
— Я думаю, — сам же попробовал он дать ответ на поставленный собой вопрос, — для того, чтобы жить и раскрыть себя во всей полноте. То есть — чтобы научиться принимать правильные решения. Согласен?
— Ну… наверное, всё же, не только для этого, — ответил я в раздумье. — Ведь понятие «правильности решений» у каждого человека опирается исключительно на его собственные нравственные критерии. Для Бен Ладена эти критерии — одни, для Буша — другие, для Зюганова — третьи, для Ходорковского — четвёртые, для Путина — пятые… Это для тебя они состоят в том, чтобы делать добро своим ближним, а для других, может быть, как раз в том, чтобы этих самых ближних — обобрать. Не часто ведь увидишь, чтобы кто-нибудь сам да вдруг захотел покатать свою родню по Европе, так что ты в этом смысле явление не типичное, за что тебе от меня огромная благодарность. От Марины и Алинки — тем более… Что же касается цели нашего прихода в этот мир, то я думаю, что главное в жизни — это научиться жить в соответствии с Божьими заповедями и Его промыслом о каждом из нас, всецело доверяясь Его воле и не разрушая созданную Им гармонию. Мир нельзя изменить, произведя в нём евроремонт и перепланировку комнат, поскольку всё, включая наши судьбы со всеми выпадающими на них испытаниями, уже записано в Книге Жизни и предсказано в Откровении Иоанна. Жизнь — это анфилада посылаемых нам свыше испытаний, которые невозможно убрать или отменить. Ведь Богу как раз и важно то, как мы, проходя через эти посланные Им испытания, будем на них реагировать. Станем клясть Его за выпавшие нам невзгоды или благодарить, что даровал нам силы с ними справиться. Благодарить Бога за всё, что Он нам посылает — это самое трудное. Мы больше привыкли Его укорять. Ну, вот, к примеру, Он преподнёс мне твоими руками это удивительное путешествие по Италии, а я вместо того, чтобы возносить Ему хвалы, хожу и внутренне сетую — ах, почему, мол, Он послал мне это только теперь, когда мне уже пятьдесят лет, почему так ненадолго, и почему Он не даст мне денег, чтобы я мог ездить по миру не тогда, когда вы нас опять решите осчастливить, а когда захочу этого сам!..
— Но вот — я, для чего пришёл в этот мир именно я? — снова вернулся к мучившему его вопросу брат. — Чтобы вот здесь, за границей, понять однажды необходимость России в своей судьбе и в конце жизни вернуться домой, чтобы просить у неё прощения?
— Не знаю, — честно признался я. — Может быть, не в последнюю очередь и для того, чтобы Господь через тебя смог подарить нам эту счастливую неделю в Италии. Мы ведь не знаем, как Он выстраивает причинно-следственные цепочки происходящих в мире событий и людских судеб. Вот и Иоанн-Креститель не понимал, как может он, простой человек, крестить Самого Господа, но Тот сказал ему: «Оставь теперь, так надлежит нам исполнить всякую правду». Ведь даже Богу для того, чтобы реализовать Свой замысел, нужно, чтобы на земле нашёлся хотя бы один человек с добрым сердцем. Может, Он и пытался внушить Абрамовичу мысль о том, чтобы он пригласил меня с семьёй к себе в Лондон, но тот оказался глух даже к просьбам Бога. А вот ты — услышал и откликнулся…
— Да мне самому этого захотелось.
— Это и значит, что ты Его услышал. Абрамович этого не смог, а ты — услышал. Так что пока просто живи и учись благодарить Его за то, что Он дал тебе чего-то немножко больше, чем другим. И когда-нибудь Он Сам поможет тебе понять, для чего Ему это было нужно...
Чтобы завершить наше турне каким-нибудь оригинальным и красивым аккордом, брат с женой повезли нас в последний вечер нашего пребывания в Касселе в здешний кегельбан. Я никогда раньше не был в подобных заведениях и с удовольствием окунулся в рокот катящихся по дорожкам шаров, весёлых голосов и грохота разлетающихся при попадании в них кеглей. Да и самому было приятно размять мышцы, чувствуя, как легко слетают с твоей руки увесистые шары весом 12,8 кг каждый. Справедливости ради должен признаться, что больше всего очков удалось выбить брату, но я даже не хочу оправдывать себя тем, что занимался метанием шаров всего только первый раз в своей жизни — всё это не имело абсолютно никакого значения по сравнению с тем удовольствием, которое мы получили, участвуя нашей большой сдвоенной семьёй в этой общей игре. Когда мы ещё соберёмся вместе за похожим занятием? Когда я смогу ещё раз перелететь через пять границ, чтобы, хлопнув брата по плечу, сказать ему: «Поздравляю, твои шары оказались точнее...»
Вечером, выйдя по привычке перед сном на улицу и повернув голову в сторону холма Вильгельмсхёэ, я вздрогнул от неожиданности. Тёмные горы и такое же тёмное небо сливались в общий почти чёрный фон, посреди которого на достаточно высоком удалении от предполагаемой линии горизонта выделялось подсвеченное прожекторами световое пятно располагающейся на вершине каскада водопадов горгидротехнической башни с фигурой Геркулеса в её навершии. Из-за пары теневых пятен на поверхности башни, которые можно было принять издалека за впавшие ямы глазниц, мне показалось, что это прямо в небе висит мертвенно-бледное лицо какого-то привидения…
А посреди ночи нас разбудили разрывы петард, вспышки салютов и доносящиеся издалека весёлые (и, как мне показалось, не совсем трезвые) вопли. И тут мы вспомнили, что сегодня как раз и есть та самая Ночь Музеев, когда во всём городе открыты для свободного посещения все галереи и выставки, и можно свободно идти в любой из интересующих тебя кассельских музеев — братьев Гримм, Похоронных обрядов или Замок Вильгельма. Там-то, наверху, на холме Вильгельмсхёэ, как раз и разворачивалось сейчас самое главное веселье с пусканием шутих, фейерверков и продажей излюбленного немецкого напитка — пива.
Но мы уже были душой в самолёте, который возвращал нас в Москву. И через несколько часов после пальбы на вершине холма Вильгельма действительно уже летели в «Боинге-737» по направлению к нашей любимой столице. Я был счастлив, что мне выпала эта потрясающая поездка, в которой я так или иначе побывал в Германии, Австрии, Италии, Франции и Швейцарии, но заграница хороша, главным образом, лишь для сравнения, а жить человек всё-таки должен в той стране, которая дарована ему Богом. Это ничего, что она очень трудно меняется и наверняка встретит меня неописуемым бардаком, толчеёй в переполненных автобусах, вылетающим изо ртов стоящих рядом попутчиков перегаром и массой других несуразностей. Главное — что изменился после этой поездки я сам. Потому что, как писал наш знаменитый мореход и путешественник Фёдор Конюхов, после окончания своего путешествия «ты не вернёшься в мир таким же человеком, каким был до старта». Я пока ещё не знаю, как повлияет на меня эта поездка по загранице, и стану ли я после этого лучше или хуже. Слишком многое из увиденного там мне понравилось. Но и боль за непрекращающийся бардак внутри нашей страны стала во мне тоже в несколько раз острее. Так что будем жить. Будем учиться славить Бога за всё, что Он нам дал в этом мире, и пробовать сделать свою Родину хотя бы немножечко лучше и счастливее…
Август—сентябрь 2006 года,
Москва—Дюссельдорф—Кассель—Мюнхен—Местре—
Венеция—Флоренция—Фиаскерино—Парма—Милан—
Женева—Кассель—Дюссельдорф—Москва.
Впрочем, на фоне пропитанных солнечной любовью просторов, немыслимо ярких красок здешнего моря и окрестных лесов долго думать о печальном не получается. Да, честно говоря, и не хочется. Хочется вспоминать о том, что именно сюда в течение долгого времени приезжали почти все великие русские художники, чтобы учиться у итальянской природы щедрости её палитры, буйству цвета и света, ярким контрастам колеров и тонким перетеканиям одного цвета в другой…
Нафотографировавшись на фоне лежащего внизу моря и уходящих по склону горы оливковых рощ, мы со смешанными чувствами испытанного счастья и сожаления от необходимости расставания сели в машину и продолжили наш путь к северу. Доехать в этот же день до Милана мы уже не успевали, брат мой, при всей его терпеливости и выносливости, всё-таки был не железный, чтобы сутками не вставать из-за руля, а потому, ещё только выезжая из Касселя, он запланировал нам очередную ночёвку в лежащем на пути нашего следования городе Парма. Этот город находится в центре области Эмилия, расположенной на самой большой равнине Апеннинского полуострова; здесь находятся самые обширные сельскохозяйственные угодья в стране. Для путешественника это самая скучная местность в Италии, так как глазу фактически не за что зацепиться — в отличие от живописных красот Лигурийского побережья или поэтических холмов Тосканы, здесь всюду видны только однообразно гладкие поля, возможно, и приносящие радость тем, кто на них трудится, но усыпляющие странника своей монотонностью.
Как и любой другой древний город Италии, Парма полна старинных церквей и особняков, представляющих собой подлинные шедевры архитектуры. Особого внимания заслуживает здесь церковь Сан Джованни Евангелиста (Евангелиста Иоанна), хранящая на своих стенах много прекрасных росписей художников Корреджо и Пармиджанино. Неподалёку находится бенедиктинский монастырь с великолепным внутренним двориком эпохи Возрождения, аптекой Сан Джованни, одной из самых старых и сохранившихся в Италии.
Туристические справочники рекламируют также один из роскошнейших музыкальных театров во всей Европе Паллацо дела Пилота, Национальную Галерею, в которой представлена коллекция картин выдающихся мастеров, в том числе Леонардо да Винчи и Корреджо. Упоминаются церковь Мадонна делла Стеката — как самая красивая в Парме, построенная в стиле Возрождения; а также церковь Сан-Паоло, с красивой мраморной гробницей графа Нейпперга, супруга императрицы Марии-Луизы.
Ну и совсем уж мимолётно говорится о расположенном неподалёку от церкви Сан Джованни Евангелиста бенедиктинском монастыре с великолепным внутренним двориком эпохи Возрождения и аптекой Сан Джованни, одной из самых старых и сохранившихся в Италии. А ведь именно вокруг этого монастыря разворачивается истории про Фабрицио, рассказанная Стендалем в его знаменитом на весь мир романе «Пармская обитель».
К сожалению, мы увидели всё это только мельком, из окна автомобиля, когда пересекали Парму в поисках своей гостиницы. Получив номера, мы решили успеть ещё заехать в супермаркет и купить себе чего-нибудь на ужин, однако, отъезжая от магазина, умудрились попасть в незначительное ДТП, довольно легко столкнувшись с одним из местных водителей. Ситуация, честно сказать, не стоила выеденного яйца, но уехать до официального разбирательства — значило, скрыться с места происшествия, дав тем самым другому участнику конфликта возможность изложить версию всего произошедшего так, как это было бы выгодно именно ему, из-за чего впоследствии дело могло бы повернуться таким образом, что мы должны были бы впоследствии выплатить ему значительную сумму за несуществующие повреждения. Поэтому нам пришлось в течение двух часов дожидаться, пока к месту ДТП прибудет итальянская дорожная полиция (polizia stradale), а потом ещё около получаса ждать, пока приедет инспектор, владеющий немецким языком. В итоге, вместе со временем составления протокола, у нас на всё это происшествие ушли ровно те же три часа, как и на купание в Фиаскерино, так что ни о какой экскурсии по городу думать уже не хотелось. Но зато я вспомнил прочитанную незадолго до нашего путешествия книгу Вадима Зеланда «Трансерфинг реальности», в которой он писал следующее: «Вся природа стремится к равновесию. Перепад атмосферного давления выравнивается ветром. Разница в температурах компенсируется теплообменом. Везде, где бы ни появился избыточный потенциал любой энергии, возникают равновесные силы, направленные на устранение дисбаланса. Равновесие можно нарушить не только действиями, но и мыслями. Избыточный потенциал создаётся мысленной энергией тогда, когда какому-нибудь объекту придаётся слишком большое значение. В этом случае создаётся избыточный потенциал, вызывающий ветер равновесных сил. Избыточные потенциалы, будучи невидимыми и неощутимыми, тем не менее, играют значительную и притом коварную роль в жизни людей. Действие равновесных сил по устранению этих потенциалов порождает львиную долю проблем…»
Именно так, похоже, произошло и в нашем случае, когда мы с Мариной, нагромоздив во время трёхчасового купания в бухте под Фиаскерино чрезмерно высокий в эмоциональном плане избыточный потенциал из наших восторженных «ахов» и «охов», спровоцировали тем самым систему равновесных сил на то, чтобы она послала в нашу сторону уравновешивающий энергетический порыв в виде этого трёхчасового же стояния на месте дорожно-транспортного происшествия, которое и погасило собой наши излишние энергетические выбросы и привело систему в прежнее равновесие.
«Уравновешенные» таким образом, мы возвратились по стемневшим улицам вечерней Пармы в расположенный на самой её окраине отель и решили уже никуда больше сегодня не ездить. Да и что толку — посмотреть со стороны на стены закрытого на ночь монастыря или двери запертого храма? Для того чтобы возникла духовная (или хотя бы душевная) близость с городом, нужна взаимная открытость навстречу друг другу, интерес и доверие. А наша встреча с Пармой породила совсем другие чувства и другие, явно не карнавальные, строки: «Съеду с трассы, а вскоре, / слабость чувствуя в теле, / соль Тирренского моря / смою в пармском отеле…» Поэтому мы тихонечко поужинали купленными в супермаркете продуктами и разошлись по своим номерам отдыхать. Завтра нас ожидал предельно насыщенный ездой и событиями день, и надо было максимально восстановить для него силы.
И всё же Алинка не удержалась и перед сном таки включила на минутку висящий на стене телевизор. Он как раз был настроен на местный канал и по нему шла новостная передача, в которой, насколько мы сумели понять, сообщалось о том, что в этот день в Парме произошло убийство кандидата в мэры города от социалистической партии. Мир становился поразительно однообразным в своей циничности…
6.
Милан — административный, культурный и экономический центр самой северной провинции Италии — Ломбардии, знакомство с которой у меня ограничивалось до этого единственно содержанием переведенного мною когда-то на русский язык стихотворения украинского поэта-эмигранта времён Второй Мировой войны Леонида Полтавы «Крестьянин из Ломбардии», в котором он писал: «О, как я ликовал, когда, словно в награду, / в экспрессе проносясь, увидел из окна / в сиянье золотом отчизну винограда, / петляющих дорог, и речек, и вина. // Пророкотал туннель. И вновь лучей каскады / обрушились с небес, пронзая даль до дна, / где тропки — вензеля, деревья — колоннады, / поля внизу — станки для тканья полотна. // О, гроздья тучные, на лозах золотых, / как тысячи бокалов налитых, / вы сами ли взошли сюда, к отрогу? // Вон — горбится старик с мотыгой на скале, — / кто скажет: это труд или поклон земле, / или молитва радостная Богу?..»
О самом же Милане я знал, что сегодня он — один из признанных центров европейской и мировой моды, а также владелец известного футбольного клуба «Милан». В Италии вообще очень большое значение придаётся футболу, он здесь вознесён на уровень едва ли не национальной идеи. Не удержавшись, я даже купил себе здесь за 8 € в лавчонке у Домского собора синюю футболку с портретами всей итальянской сборной, которая завоевала в этом году звание чемпионов мира.
Однако сам Милан у меня восторга не вызвал. Я не увидел в нём ничего, кроме эдакой смеси московского Кутузовского проспекта с Мюнхеном и Берлином. Самым большим его плюсом по сравнению с другими городами было то, что повсюду женщины ходили в брюках, а в Милане — в юбках и платьях. Хотя и в этом он был тоже не первым, так как подобную моду я уже видел два года назад в Тирасполе, когда ездил туда на празднование пятнадцатилетия образования Приднестровской Республики.
Домский собор — это, конечно, неоспоримый шедевр зодчества, на который можно смотреть и смотреть часами, но и в нём с особенной наглядностью проявила себя та внутренняя эклектика, которую я заметил ещё в венецианских и флорентийских храмах. По своей внутренней сути — это чудовищный гибрид концертного зала, о чём говорит его орган с рядами скамеек для слушателей и лежащие на столиках у входа всевозможные пригласительные билеты и объявления о концертах; музея с развешанными по всему собору полотнами живописцев и — религиозного учреждения. При этом характер его религиозности определить с первого взгляда тоже довольно не просто, так как, подняв глаза к куполу, увидишь сцены их библейских сюжетов, а, опустив взгляд себе по ноги, обнаружишь выложенные на полу мозаикой астрологические знаки Зодиака.
В каменных подвалах под Домским собором находится несколько полумузеев-полуэкспозиций, в том числе и усыпальница кардинала Сан Карло Борломео. По залам плывёт поток из тысяч туристов, многие, несмотря на запрет, щёлкают фотоаппаратами со вспышкой, пьют воду из бутылок, жуют резинку или конфеты, а рядом священник принимает у кого-то исповедь. При этом и исповедь сегодня идёт не по классическим образцам, когда падре сидит скрытый дверкой своей кабинки, а — лицом к лицу с исповедующимся, как на сеансе у психотерапевта.
А ещё мне запомнились курсирующие по улицам Милана трамваи, которых я увидел тут два типа — новые, словно бы выехавшие на миланские улицы из фантастических фильмов о будущем и поражающие своей современной формой и обтекаемостью, и старые, будто сбежавшие из музеев старины — у этих мне особенно понравились выдвигающиеся навстречу пассажирам деревянные ступеньки-подножки.
В Милане сегодня тоже много русских, наша речь слышна здесь практически на каждом шагу, правда, её носители почему-то почти всё время между собой ругаются. «Это тебе надо подумать о своём поведении! Я по 200 € в месяц на телефонные разговоры не трачу, как ты!..» — со злостью отчитывала идущая впереди меня мимо Домского собора женщина свою довольно взрослую дочку.
Исполняя роль гида, Алинка повела нас на экскурсию в пинакотеку Брера, в залах которой можно увидеть полотна Веронезе, Лоренцо Лото, Тинторетто, Лоренцетти, Карпаччо, Корреджо, Рафаэля, Ван Дейка, Рембрандта и других мастеров мировой живописи. Мы прошли через похожую на ГУМ Галерею Виктора-Эммануила II, миновали знаменитый Театр Ла Скала, сфотографировались у памятника Леонардо да Винчи и вышли прямо к необходимому нам зданию. Однако, чувствуя некоторое перенасыщение впечатлениями от встреч с искусством, мы решили время на посещение самой галереи не тратить, а ограничиться осмотром здания пинакотеки и её дворика. Старинный внутренний двор с несколькими скульптурами внутри мне понравился, а вот, войдя под крышу самого «храма искусств», я будто перенёсся во времена своей далёкой донбасской молодости. Дело в том, что в нижние этажи здания пинакотеки представляли собой учебные корпуса то ли художественного училища, то ли даже миланской академии искусств, из-за чего их внутренний мир оказался до боли похожим на коридоры Рутченковского Горного техникума, в котором я бывал в гостях у учившегося там в семидесятые годы прошлого века друга моей юности Лёхи Рыжикова — всё там было исцарапано, раздолбано и изрисовано авторучками и фломастерами, а стены туалета, куда я, пользуясь случаем, зашёл по его прямому назначению, были от пола до потолка исписаны традиционными надписями типа «Тут были Киса и Ося», так что, увидев всё это, я тоже не удержался и, выискав среди густой вязи иностранных слов свободное местечко, кое-как вписал туда шариковой авторучкой и свой автограф: «Nikolay Pereyaslov, poet. Moscow, 2006».
После пинакотеки мы направились в сторону замка Сфорцеско — огромному сооружению, напоминающему крепость со рвом и подъёмным мостом, бывшему когда-то резиденций Висконти, а в XV веке полностью перестроенном Франческо Сфорца.
Потом, ведомые своей юной экскурсоводкой, мы вышли на piazza Santa Maria della Grazie, где располагается давшая имя площади церковь Санта Мария делле Грацие, в трапезной которой хранится прославленная «Тайная вечеря» Леонардо да Винчи. Но оказалось, что билеты на посещение трапезной надо бронировать за много дней до посещения, и потому знаменитая фреска осталась для нас недоступной, хотя вот на неё-то как раз я бы посмотрел с удовольствием.
Отдохнув на стоящих перед церковью скамейках, мы продолжили прогулку по Милану и какое-то время спустя, почувствовав голод, решили где-нибудь перекусить. Алинка обожает «Макдоналдсы» и, увидев впереди эмблему одного из них, потащила всех туда. Я же, едва только войдя в зал и вдохнув в себя отвратительный запах гамбургеров, мгновенно лишился аппетита и, боясь, как бы меня не стошнило, сказал, что я лучше погуляю и выпью где-нибудь бутылку воды. Я не знаю, из чего делают еду в «Макдоналдсах», из сои или какого-нибудь иного заменителя, но я даже не могу себе представить, как их можно затолкать себе в рот. Поэтому я вышел поскорее на улицу и, пройдя пару кварталов, нашёл магазинчик, в котором продавалась вода, купил себе бутылку не газированной и тем самым утолил сразу и жажду, и голод.
В этот же день мы покинули Милан и с некоторыми опасениями двинулись в сторону границы со Швейцарией. Дело в том, что Швейцария не входит в Шенгенское соглашение и для проезда через неё необходимы отдельные визы, которых ни у кого из нас, кроме брата с его женой, естественно, не было. Можно было взять западнее и поехать через Францию, но так получалось бы намного дальше, а здесь был шанс воспользоваться тоннелем под горой Монблан и выйти на прямую дорогу к Германии. Да и знаменитый монбланский тоннель хотелось увидеть тоже — когда ещё нам выпадет такая возможность?
Открытие тоннеля под высочайшей вершиной Альп Монбланом (4807 м) состоялось 16 июля 1965 года, в этой торжественной церемонии принимали участие тогдашние президенты Франции и Италии Шарль де Голль и Джузеппе Сарагата. Тоннель связал два курортных центра — Курмайор в Италии и Шамони во Франции. Его строительство заняло восемь лет, длина составила 11,6 километра, ширина — 8,6 метра. Расположен тоннель на высоте одного километра 274 метров с французской стороны и одного километра 381 метра с итальянской. Высота скалы над туннелем превышает два километра.
Нелишне отметить, что этим грандиозным сооружением пользуются не только люди, но и птицы, в частности — ласточки. Когда они летят на юг, то предпочитают не вступать в единоборство с холодными альпийскими ветрами, а выбирают более короткий и удобный путь через тоннель. Нередко они просто усаживаются на въезжающие в него автомобили и пересекают, таким образом, горную цепь с комфортом. При этом им не надо платить за пользование тоннелем 25.60 €, как владельцам автомашин. Хотя тоннель, на мой взгляд, того стоит. Въезд в него для каждого автомобиля осуществляется строго по определённому времени, на полу тоннеля нанесены специальные метки, чтобы водители могли держать необходимую дистанцию, равную двум таким меткам. Внутри тоннеля оборудована вытяжная вентиляция, телефоны, светофоры, горит яркий свет, имеются площадки для пожарных машин. И вместе с тем — двухстороннее движение…
…Пронырнув за несколько минут под самой высокой горой Европы, мы оказались на территории Франции. При этом, когда мы вынырнули на другой стороне тоннеля, там уже вовсю вечерело. После 30-градусной солнечной Италии мы внезапно оказались в залитой дождём пасмурной Франции, температура в которой была всего чуть выше 9 градусов. Вокруг нас быстро сгущались сумерки, приближалась густая горная ночь, и, тем не менее, оглянувшись через заднее стекло, я поднял голову и успел увидеть у нас за спиной почти вертикально уходящую ввысь заснеженную стену Монблана.
Машина понеслась по шоссе вниз, и я снова принялся разглядывать ещё виднеющиеся в густеющем сумраке умопомрачительные горы. Помню, мы пересекали какую-то огромную долину, через которую были прокинуты два или три лёгких нитеподобных виадука, напоминающих ажурные перила, и мне было очень досадно, что при такой слабой освещённости уже невозможно было ничего заснять на фото. Удастся ли мне когда-нибудь ещё раз очутиться в этих местах? А так оставалась хотя бы память. А то ведь пройдёт несколько лет, и я уже и сам не поверю в то, что я когда-то был в Италии, купался в Лигурийском море, проезжал в тоннеле под Монбланом, нёсся в зелёном «Опеле» по тонким белым виадукам…
В опустившейся темноте мы и не заметили, как пересекли границу Франции и Швейцарии. Брат что-то говорил нам по этому поводу, предупреждая о готовности улыбаться пограничникам, но никто из них не только не спросил у нас никаких документов, но даже не заглянул в окно машины. Для них было достаточно увидеть немецкие номера на нашей машине, чтобы понять, что просто возвращаемся через их страну к себе домой в Германию, а не норовим безвизово погулять по Швейцарии. К тому же, подозреваю, никому не хотелось выходить из-под своих укрытий под струи неприятного холодного дождя.
Поздно вечером мы увидели впереди огни и, спустя какое-то время, въехали в спящую Женеву. Мне было очень жаль, что нельзя хотя бы немного осмотреть город, но брат уже откровенно устал сидеть за рулём, да и Алинка тоже еле держалась, поэтому мы сразу же направились на поиски нашей гостиницы, и я только успел увидеть да показать Алинке остающийся в стороне от улицы, по которой мы проезжали, высокий — пожалуй, не менее 20 м — бьющий прямо из глади озера фонтан, после чего за окном опять замелькали городские здания, а вскоре мы остановились возле своей гостиницы. На углу напротив неё я увидел металлический памятник работы какого-то художника-авангардиста. Он изображал двоих обнажённых подростков, готовящихся запустить в небо воздушного змея. Змей был выполнен из проволоки с перекрещивающимися, как линии внутри конверта, планками, и я подумал, что это будет хорошо смотреться на фото, особенно, если сквозь пустой квадрат змея будет видно светящее солнце или хотя бы небо.
Утром, встав, как обычно, раньше всех, я вышел с фотоаппаратом на улицу и, выбрав подходящий ракурс, сфотографировал памятник. Небо было мрачное, но я нашёл одно светлое пятнышко, которое как раз попало в рамку поднятого над головами мальчишек змея. Пусть, решил я, хотя бы что-то останется у меня на память об этом кратком пребывании в Женеве, раз уж я не успел разглядеть толком даже знаменитое Женевское озеро...
Однако на озеро мне посмотреть ещё посчастливилось. Я-то ведь думал, оно — так себе, сродни пруду в парке культуры и отдыха имени Горького, на котором плавает десяток лодочек с отдыхающими, а оно, оказывается, протянулось из Франции в Швейцарию на 72 км, его площадь — 582 кв. км, глубина — до 310 м. Как сообщают справочники, Женевское озеро расположено в древнеледниковой долине на высоте 372 м, через него протекает река Рона. Помимо Женевы, на его берегах располагается город Лозанна, а также принадлежащие Швейцарии и Франции бальнеологические и климатические курорты Веве, Монтре, Эвиан-ле-Бен и другие.
Так что ещё в течение целого часа справа по движению нашей машины то и дело выглядывала из-за холмов и деревьев гладь Женевского озера, вдоль берега которого тянулись необычные дома с множеством сверкающих среди черепицы окон, из-за чего мне захотелось назвать их крыши «глазастыми».
Повисший надо всем серой пеленой дождь поглотил собой почти все иные впечатления от Швейцарии, в его мгле промелькнула незамеченной граница с Германией, смутными расплывчатыми каланчами проплыли в стороне башни финансовой столицы Германии — Франкфурта-на-Майне, размылись столь радовавшие меня по дороге к югу виды немецких пейзажей и селений. Похоже, что мы действительно удовлетворили свою жажду впечатлений и теперь только сидели и ждали окончания поездки. Даже я вдруг заметил, что смотрю не по сторонам, как все дни до этого, а вперёд — туда, где должны были появиться крыши долгожданного Касселя...
К нашему удовольствию, сразу же по возвращению в Кассель погода наладилась, и почти все остававшиеся нам до отлёта в Москву двое суток мы с Мариной пробродили по тихим кассельским улочкам, вбирая в себя их тишину и покой, да любуясь с необычайным тщанием возделанными за калитками каждого из дворов садиками. Удовлетворив своё туристическое любопытство, Алинка снова занялась косметикой невестки да приготовлением каких-нибудь блюд для нас, а мы всё гуляли и гуляли по городу, понимая, что минуют эти последние сорок восемь часов, и окружающие нас тишина и покой для нас надолго закончатся. Уже послезавтра нас обступит своим гвалтом и гомоном Москва, затрезвонит в квартире телефон, и начнутся однообразные и очень мало радующие в последнее время московские будни. А здесь пока ещё царило подобие некоего, пускай и чужого, но всё-таки — рая. Мы прогуливались вдоль кажущихся леденцовыми кассельских домиков, в окнах которых были выставлены отпугивающие посторонних рожицы домовых и троллей, любовались рыжими черепичными крышами и раскидистыми платанами, разглядывали декоративные горки, гроты и садики, фотографировались возле памятников и фонтанов, а, устав, шли к какой-нибудь видимой поблизости старинной церкви, возле которой можно было посидеть на скамейке и немного отдохнуть. Внутри-то нам делать было нечего, так как церкви эти были не православные и более походили на некие клубы пенсионеров при ЖЭКах. Немецкая религиозность вообще больше напоминает собой что-то вроде участия в общественном движении или каких-то дискуссионных клубах. В один из остававшихся у нас свободных дней брат с женой пригласили к нам на обед хозяев дома, у которых они снимали несколько комнат — бывших врачей-рентгенологов, а ныне пенсионеров герра и фрау Шульц, отдающих своё свободное время работе в церковной общине. С ними у меня состоялся довольно любопытный разговор, который начался с воспоминаний фрау Шульц об их недавней поездке в Россию, а закончился вопросами веры.
Услышав, что в числе посещённых ею с мужем городов, был Санкт-Петербург, я понимающе закивал головой и, не без напряжения вспомнив свой школьный английский, с улыбкой на лице и пафосом в голосе произнёс:
— Петербург — это наша северная Венеция!
— О, я, я! — радостно воскликнула фрау Шульц. — В Петербурге у нас украли два чемодана с вещами.
— А-а… как вам понравилась Москва? — поспешно спросил я, чтобы увести разговор от неприятных для неё воспоминаний.
— О, Москау! Москау — гут! — лучезарно заулыбалась фрау Шульц, и я облегчённо перевёл дух. — В Москау мы отстали от группы, и в одном из переулков нас избили и ограбили какие-то подростки.
Не зная, куда повести дальше нашу столь содержательную беседу, я по-идиотски покивал головой и, взяв в руки чашку, долго держал её возле своих губ, отхлёбывая мелкие глоточки чая.
— Но зато нам очень понравилась поездка в Загорск! — сама решила продолжить беседу фрау Шульц. — Там мы участвовали в дискуссии с семинаристами. Вы любите дискуссии о Боге?
— Дискуссии? — переспросил я, ставя свою опустошённую чашку на блюдце. — Я думаю, что Бог — это красота; и в Сергиевой Свято-Троицкой лавре эта красота обступает человека буквально со всех сторон. Таким способом Бог старается явить нам Себя в нашем материальном мире… Ведь Бог — это любовь. А, значит, надо наполнять мир именно любовью, а не дискуссиями. Вы меня понимаете?..
— О, я, я! — просияла лицом моя собеседница.
Проводив гостей, мы ещё долго сидели за накрытым столом, продолжая неспешное семейное чаепитие. Слава Богу, путешествие было завершено и больше не надо было ни торопиться на экскурсию, ни переезжать в другой город.
А вечером, когда я вышел прогуляться перед сном в расположенный поблизости скверик с установленным там бюстом Гёте, на душеспасительные разговоры потянуло вдруг увязавшегося за мной на эту прогулку брата. Вообще-то, как я успел здесь заметить, Европа хотя и мягко, но довольно сильно подминает под себя переезжающего в неё человека. Чтобы здесь жить и преуспевать, надо перестать быть русским и всецело стать европейцем, для чего необходимо перестать жить в системе координат души и вечности и начать жить в параметрах конкретных цифр и целесообразности текущего момента. Вот и мой брат со своей женой-хохлушкой всё чаще стали кривиться, когда я заговариваю с ними о Православной вере и Боге. Для них гораздо удобнее сделались йога, у-шу и иные чужеземные придумки, помогающие разгрузить мышцы и нервы, и тем самым заменяющие заботу о душе. В их доме практически нет русских книг, кроме тех, что привезли сюда в подарок мы с Мариной. Потому что в них здесь уже нет потребности. И я понимаю, что мои родившиеся здесь вскоре племянники будут уже стопроцентными немцами.
А тут вдруг братан сам, без всякого моего к тому понуждения, заговорил со мной на тему о том, для чего человек приходит на эту землю.
— Я думаю, — сам же попробовал он дать ответ на поставленный собой вопрос, — для того, чтобы жить и раскрыть себя во всей полноте. То есть — чтобы научиться принимать правильные решения. Согласен?
— Ну… наверное, всё же, не только для этого, — ответил я в раздумье. — Ведь понятие «правильности решений» у каждого человека опирается исключительно на его собственные нравственные критерии. Для Бен Ладена эти критерии — одни, для Буша — другие, для Зюганова — третьи, для Ходорковского — четвёртые, для Путина — пятые… Это для тебя они состоят в том, чтобы делать добро своим ближним, а для других, может быть, как раз в том, чтобы этих самых ближних — обобрать. Не часто ведь увидишь, чтобы кто-нибудь сам да вдруг захотел покатать свою родню по Европе, так что ты в этом смысле явление не типичное, за что тебе от меня огромная благодарность. От Марины и Алинки — тем более… Что же касается цели нашего прихода в этот мир, то я думаю, что главное в жизни — это научиться жить в соответствии с Божьими заповедями и Его промыслом о каждом из нас, всецело доверяясь Его воле и не разрушая созданную Им гармонию. Мир нельзя изменить, произведя в нём евроремонт и перепланировку комнат, поскольку всё, включая наши судьбы со всеми выпадающими на них испытаниями, уже записано в Книге Жизни и предсказано в Откровении Иоанна. Жизнь — это анфилада посылаемых нам свыше испытаний, которые невозможно убрать или отменить. Ведь Богу как раз и важно то, как мы, проходя через эти посланные Им испытания, будем на них реагировать. Станем клясть Его за выпавшие нам невзгоды или благодарить, что даровал нам силы с ними справиться. Благодарить Бога за всё, что Он нам посылает — это самое трудное. Мы больше привыкли Его укорять. Ну, вот, к примеру, Он преподнёс мне твоими руками это удивительное путешествие по Италии, а я вместо того, чтобы возносить Ему хвалы, хожу и внутренне сетую — ах, почему, мол, Он послал мне это только теперь, когда мне уже пятьдесят лет, почему так ненадолго, и почему Он не даст мне денег, чтобы я мог ездить по миру не тогда, когда вы нас опять решите осчастливить, а когда захочу этого сам!..
— Но вот — я, для чего пришёл в этот мир именно я? — снова вернулся к мучившему его вопросу брат. — Чтобы вот здесь, за границей, понять однажды необходимость России в своей судьбе и в конце жизни вернуться домой, чтобы просить у неё прощения?
— Не знаю, — честно признался я. — Может быть, не в последнюю очередь и для того, чтобы Господь через тебя смог подарить нам эту счастливую неделю в Италии. Мы ведь не знаем, как Он выстраивает причинно-следственные цепочки происходящих в мире событий и людских судеб. Вот и Иоанн-Креститель не понимал, как может он, простой человек, крестить Самого Господа, но Тот сказал ему: «Оставь теперь, так надлежит нам исполнить всякую правду». Ведь даже Богу для того, чтобы реализовать Свой замысел, нужно, чтобы на земле нашёлся хотя бы один человек с добрым сердцем. Может, Он и пытался внушить Абрамовичу мысль о том, чтобы он пригласил меня с семьёй к себе в Лондон, но тот оказался глух даже к просьбам Бога. А вот ты — услышал и откликнулся…
— Да мне самому этого захотелось.
— Это и значит, что ты Его услышал. Абрамович этого не смог, а ты — услышал. Так что пока просто живи и учись благодарить Его за то, что Он дал тебе чего-то немножко больше, чем другим. И когда-нибудь Он Сам поможет тебе понять, для чего Ему это было нужно...
Чтобы завершить наше турне каким-нибудь оригинальным и красивым аккордом, брат с женой повезли нас в последний вечер нашего пребывания в Касселе в здешний кегельбан. Я никогда раньше не был в подобных заведениях и с удовольствием окунулся в рокот катящихся по дорожкам шаров, весёлых голосов и грохота разлетающихся при попадании в них кеглей. Да и самому было приятно размять мышцы, чувствуя, как легко слетают с твоей руки увесистые шары весом 12,8 кг каждый. Справедливости ради должен признаться, что больше всего очков удалось выбить брату, но я даже не хочу оправдывать себя тем, что занимался метанием шаров всего только первый раз в своей жизни — всё это не имело абсолютно никакого значения по сравнению с тем удовольствием, которое мы получили, участвуя нашей большой сдвоенной семьёй в этой общей игре. Когда мы ещё соберёмся вместе за похожим занятием? Когда я смогу ещё раз перелететь через пять границ, чтобы, хлопнув брата по плечу, сказать ему: «Поздравляю, твои шары оказались точнее...»
Вечером, выйдя по привычке перед сном на улицу и повернув голову в сторону холма Вильгельмсхёэ, я вздрогнул от неожиданности. Тёмные горы и такое же тёмное небо сливались в общий почти чёрный фон, посреди которого на достаточно высоком удалении от предполагаемой линии горизонта выделялось подсвеченное прожекторами световое пятно располагающейся на вершине каскада водопадов горгидротехнической башни с фигурой Геркулеса в её навершии. Из-за пары теневых пятен на поверхности башни, которые можно было принять издалека за впавшие ямы глазниц, мне показалось, что это прямо в небе висит мертвенно-бледное лицо какого-то привидения…
А посреди ночи нас разбудили разрывы петард, вспышки салютов и доносящиеся издалека весёлые (и, как мне показалось, не совсем трезвые) вопли. И тут мы вспомнили, что сегодня как раз и есть та самая Ночь Музеев, когда во всём городе открыты для свободного посещения все галереи и выставки, и можно свободно идти в любой из интересующих тебя кассельских музеев — братьев Гримм, Похоронных обрядов или Замок Вильгельма. Там-то, наверху, на холме Вильгельмсхёэ, как раз и разворачивалось сейчас самое главное веселье с пусканием шутих, фейерверков и продажей излюбленного немецкого напитка — пива.
Но мы уже были душой в самолёте, который возвращал нас в Москву. И через несколько часов после пальбы на вершине холма Вильгельма действительно уже летели в «Боинге-737» по направлению к нашей любимой столице. Я был счастлив, что мне выпала эта потрясающая поездка, в которой я так или иначе побывал в Германии, Австрии, Италии, Франции и Швейцарии, но заграница хороша, главным образом, лишь для сравнения, а жить человек всё-таки должен в той стране, которая дарована ему Богом. Это ничего, что она очень трудно меняется и наверняка встретит меня неописуемым бардаком, толчеёй в переполненных автобусах, вылетающим изо ртов стоящих рядом попутчиков перегаром и массой других несуразностей. Главное — что изменился после этой поездки я сам. Потому что, как писал наш знаменитый мореход и путешественник Фёдор Конюхов, после окончания своего путешествия «ты не вернёшься в мир таким же человеком, каким был до старта». Я пока ещё не знаю, как повлияет на меня эта поездка по загранице, и стану ли я после этого лучше или хуже. Слишком многое из увиденного там мне понравилось. Но и боль за непрекращающийся бардак внутри нашей страны стала во мне тоже в несколько раз острее. Так что будем жить. Будем учиться славить Бога за всё, что Он нам дал в этом мире, и пробовать сделать свою Родину хотя бы немножечко лучше и счастливее…
Август—сентябрь 2006 года,
Москва—Дюссельдорф—Кассель—Мюнхен—Местре—
Венеция—Флоренция—Фиаскерино—Парма—Милан—
Женева—Кассель—Дюссельдорф—Москва.