Автор: Павел Подбородников
«Я шел по воздуху – сквозь воздух» – так называется новая книга стихотворений и поэм Иосифа Куралова, в которую вошли избранные произведения, созданные автором за 30 лет работы в литературе.
В этой книге перед нами возникает образ поэта, размышляющего над своей судьбой, над судьбой своего народа и страны в целом. Пронизывая пространство и время, поэт устремляет взор в далекое прошлое. Вместе с ним читатель оказывается в уже позабытой, вроде бы как и не своей стране, имя которой – СССР.
Автор словно нечаянно напоминает о том, что все мы родом оттуда, где вольный ветер степей запутался и стонет в проводах пролетарских городов, где «горбатою волною» за горизонт уходят заброшенные терриконы, а жизнь человека измеряется пятилетками.
Терриконы затемняют небо.
Господи! Хоть ты благослови
Пасынков промышленного хлеба,
Памятники горя и любви.
Герой Куралова принадлежит поколению, жизнь которого характеризуется как «народная драма». О таких говорят – безотцовщина. Великая Отечественная война наклеила такой ярлык миллионам людей. Поэтому, как у Юрия Кузнецова и других поэтов послевоенного поколения, в творчестве Куралова возникает миф, заменивший отца.
А мамки разъясняли сорванцам,
Что их в капустной грядке находили.
– Ты от отца? А я родился сам.
Не верили. А мы им морду били.
В этих строках, как и в душах «сорванцов», смешалось много разных чувств, в том числе и не самых светлых. Но отчаянно любимая ими «страна» оставалась к ним хладнокровной. А после победы над фашистами возникла необходимость в новых героях. Для выполнения государственных пятилеток.
Еще отцов мальчишкам не хватало.
Пузатых, крепкогорлых сорванцов
Сама Россия – двойнями – рожала:
Их надо было больше, чем отцов.
До сих пор поэт вспоминает «бронзовеющий» контур тяжелых слов, всплывающих из тьмы того времени и составляющих «первооснову» того бытия: «Двадцатый год», «Тридцатый год», «Война», «Разруха», «Пятилетка». Под весом этих слов-явлений согнулись спины не одного поколения.
Слова тяжелые пошли.
Физическая тяжесть слова –
Суть притяжение Земли
И бытия первооснова
Сквозь толщу лет, словно сквозь воздух, Иосиф Куралов наблюдает и общую «народную драму», и каждый раз спасающий Отчизну Русский дух, «могучий дух в голодном теле». Этот феномен заставлял советского шахтера с одинаковой радостью врубаться в пласт угля и нести на параде знамя. Именно он, зачастую сплетенный с чистым энтузиазмом, помогал советскому народу строить БАМ.
Для автора, как для человека с азиатскими корнями, дорого понятие пространства. Поэтому в его стихотворениях часто звучит мотив света и жизни, свободы и бескрайних просторов, материализующихся в топосе степи, по которой гуляет вольный ветер. Поэт не вмещается в узкие улицы городов индустриальной страны, он поэт чувствует себя как птица в клетке.
Соловей свистит на свалке,
Где железный лом.
По оглохшей ржавой балке
Серым бьет крылом...
Что же, брат родной, порадуй.
Не смолкай! Свисти!
Я живу с тобою рядом,
Ты меня прости!...
Как и птица, поэт остался внутренне свободным, и «над демократией металла взошла монархия души». Поэтому в поэме «Супермен» Иосиф Куралов максимально гиперболизирует своё право выбора, он сам становится практически всесильным, суперменом, сначала убивая, а потом воскрешая главного лирического героя.
Я показал вам смерть героя,
Я отменяю эту смерть!
В одном из стихотворений последнего времени наш земляк сказал: «Я сам поэт и русский патриот. Не ржавый и надёжный винт державы». Это своего рода протест против чьей-то железной воли, против стальных тисков, в которых часто оказываются «поэты-вольнодумцы».
В его поэзии – неприятие всего железного, индустриального, механического, являющегося частью машины-государства, под которым «горит земля, тощает поле». Настоящую ценность представляет всё живое, природное.
Сирень – любви счастливый случай.
Сирень – сияние Земли.
И силы, более могучей,
Придумать люди не смогли.
***
Материальные желанья
Не преследуют отныне.
Только б слышать до скончанья
Запах хлеба и полыни
.
Даже пыльный шахтёрский город Прокопьевск в глазах раннего Куралова представляется как самый светлый город на Земле.
Прокопьевск! Сколько света, сини
В твоей сквозной голубизне!..
И всё вокруг полно огня:
И этот тополь долгожданный,
И эти солнца в окнах дня!
Увидеть необычное в обычном – на это способен только настоящий поэт. В книге «Я шёл по воздуху – сквозь воздух» автор отдаёт свою душу простору и оказывается в совершенно новом измерении. Само бытие приподнимает перед ним завесу скудности человеческого мышления и открывает самые сокровенные тайны.
...И в другом мы от всех измеренье!
Ничего ты не видишь вокруг,
Так вот и начинается зренье...
Лирический герой Куралова – бунтарь по своей природе. Ему чужды «угрюмый город», «чугунное искусство», «индустриальные джульетты», «чугунные девы» и суровый «тяжёлый, мрачный, онемелый, индустриальный, чёрно-белый герой...». Всё это – люди без души, «мощные, как западногерманские самосвалы марки «Магирус», не похожие на млекопитающих, покрытые стальным блеском современности, – акселераты». В общем, герои своего времени.
Боюсь чугунного искусства,
Хочу вопросы задавать!
Оно должно какие чувства
У теплокровных вызывать?
Бунтует герой и против быта, потому что именно быт превратил советского человека в железного робота. Вместе с героем бунтует и сам поэт. От душевной боли за свой народ: «Я всё могу! И не могу освобождать забитых бытом». В поэзии Куралова – все приметы «сурового» времени: цинковый гроб, короткая стрижка солдата, «менты». Эти детали характеризуют не только Советское государство, но и Новую Россию, в которой, на первый взгляд, мало что изменилось.
Непроходимая свобода
Стоит, пуская пыль в глаза.
Течёт слеза из глаз народа.
Непроходимая свобода:
Всё можно, ничего нельзя.
Иосиф Куралов – истинный патриот своей страны. Только испытывает не гордость, а боль за Россию, в которой небеса подменяются скудоумной идеологией и философией верхушки социальной лестницы.
Нет той страны, в которой рождены
Ты сам, твои родители и дети.
А есть какой-то голый стыд и срам,
Многоканальная теледубина.
Базарный хам заполнил Божий храм,
А Родину заполнила чужбина...
Я из родной страны не уезжал,
Так почему вокруг страна чужая?
Время и пространство в творчестве поэта имеют свою особую эстетическую ценность. Он их мифологизирует, напряженно ищет и находит духовное и в Советской, и в Новой России.
И вижу я сквозь толщу эр:
На всех планетах людям снится
Бессмертный свет СССР.
* * *
В сердцах людей живёт-горит, не тая,
Один на всех неистребимый свет.
Он – Родина моя, он – Русь Святая.
Особая роль в книге отводится поэту, который всегда «глобально одинок», ни на кого не похож, «живёт вне всяческих систем». «Он во Вселенной безграничен. И вся Вселенная – он сам». Именно на поэта возлагается главная обязанность – произнести молитву о Руси, которая и завершает книгу Куралова, книгу жизни целого поколения, являясь её смысловым центром.
Когда Ты подвергаешь Русь грозе,
Моя молитва льется по слезе.
И ищет путь сквозь всю дневную тьму
Моя слеза к Престолу Твоему.
Чтобы в кристалле соли донести
Всего два слова: Господи! Прости!
В этой книге перед нами возникает образ поэта, размышляющего над своей судьбой, над судьбой своего народа и страны в целом. Пронизывая пространство и время, поэт устремляет взор в далекое прошлое. Вместе с ним читатель оказывается в уже позабытой, вроде бы как и не своей стране, имя которой – СССР.
Автор словно нечаянно напоминает о том, что все мы родом оттуда, где вольный ветер степей запутался и стонет в проводах пролетарских городов, где «горбатою волною» за горизонт уходят заброшенные терриконы, а жизнь человека измеряется пятилетками.
Терриконы затемняют небо.
Господи! Хоть ты благослови
Пасынков промышленного хлеба,
Памятники горя и любви.
Герой Куралова принадлежит поколению, жизнь которого характеризуется как «народная драма». О таких говорят – безотцовщина. Великая Отечественная война наклеила такой ярлык миллионам людей. Поэтому, как у Юрия Кузнецова и других поэтов послевоенного поколения, в творчестве Куралова возникает миф, заменивший отца.
А мамки разъясняли сорванцам,
Что их в капустной грядке находили.
– Ты от отца? А я родился сам.
Не верили. А мы им морду били.
В этих строках, как и в душах «сорванцов», смешалось много разных чувств, в том числе и не самых светлых. Но отчаянно любимая ими «страна» оставалась к ним хладнокровной. А после победы над фашистами возникла необходимость в новых героях. Для выполнения государственных пятилеток.
Еще отцов мальчишкам не хватало.
Пузатых, крепкогорлых сорванцов
Сама Россия – двойнями – рожала:
Их надо было больше, чем отцов.
До сих пор поэт вспоминает «бронзовеющий» контур тяжелых слов, всплывающих из тьмы того времени и составляющих «первооснову» того бытия: «Двадцатый год», «Тридцатый год», «Война», «Разруха», «Пятилетка». Под весом этих слов-явлений согнулись спины не одного поколения.
Слова тяжелые пошли.
Физическая тяжесть слова –
Суть притяжение Земли
И бытия первооснова
Сквозь толщу лет, словно сквозь воздух, Иосиф Куралов наблюдает и общую «народную драму», и каждый раз спасающий Отчизну Русский дух, «могучий дух в голодном теле». Этот феномен заставлял советского шахтера с одинаковой радостью врубаться в пласт угля и нести на параде знамя. Именно он, зачастую сплетенный с чистым энтузиазмом, помогал советскому народу строить БАМ.
Для автора, как для человека с азиатскими корнями, дорого понятие пространства. Поэтому в его стихотворениях часто звучит мотив света и жизни, свободы и бескрайних просторов, материализующихся в топосе степи, по которой гуляет вольный ветер. Поэт не вмещается в узкие улицы городов индустриальной страны, он поэт чувствует себя как птица в клетке.
Соловей свистит на свалке,
Где железный лом.
По оглохшей ржавой балке
Серым бьет крылом...
Что же, брат родной, порадуй.
Не смолкай! Свисти!
Я живу с тобою рядом,
Ты меня прости!...
Как и птица, поэт остался внутренне свободным, и «над демократией металла взошла монархия души». Поэтому в поэме «Супермен» Иосиф Куралов максимально гиперболизирует своё право выбора, он сам становится практически всесильным, суперменом, сначала убивая, а потом воскрешая главного лирического героя.
Я показал вам смерть героя,
Я отменяю эту смерть!
В одном из стихотворений последнего времени наш земляк сказал: «Я сам поэт и русский патриот. Не ржавый и надёжный винт державы». Это своего рода протест против чьей-то железной воли, против стальных тисков, в которых часто оказываются «поэты-вольнодумцы».
В его поэзии – неприятие всего железного, индустриального, механического, являющегося частью машины-государства, под которым «горит земля, тощает поле». Настоящую ценность представляет всё живое, природное.
Сирень – любви счастливый случай.
Сирень – сияние Земли.
И силы, более могучей,
Придумать люди не смогли.
***
Материальные желанья
Не преследуют отныне.
Только б слышать до скончанья
Запах хлеба и полыни
.
Даже пыльный шахтёрский город Прокопьевск в глазах раннего Куралова представляется как самый светлый город на Земле.
Прокопьевск! Сколько света, сини
В твоей сквозной голубизне!..
И всё вокруг полно огня:
И этот тополь долгожданный,
И эти солнца в окнах дня!
Увидеть необычное в обычном – на это способен только настоящий поэт. В книге «Я шёл по воздуху – сквозь воздух» автор отдаёт свою душу простору и оказывается в совершенно новом измерении. Само бытие приподнимает перед ним завесу скудности человеческого мышления и открывает самые сокровенные тайны.
...И в другом мы от всех измеренье!
Ничего ты не видишь вокруг,
Так вот и начинается зренье...
Лирический герой Куралова – бунтарь по своей природе. Ему чужды «угрюмый город», «чугунное искусство», «индустриальные джульетты», «чугунные девы» и суровый «тяжёлый, мрачный, онемелый, индустриальный, чёрно-белый герой...». Всё это – люди без души, «мощные, как западногерманские самосвалы марки «Магирус», не похожие на млекопитающих, покрытые стальным блеском современности, – акселераты». В общем, герои своего времени.
Боюсь чугунного искусства,
Хочу вопросы задавать!
Оно должно какие чувства
У теплокровных вызывать?
Бунтует герой и против быта, потому что именно быт превратил советского человека в железного робота. Вместе с героем бунтует и сам поэт. От душевной боли за свой народ: «Я всё могу! И не могу освобождать забитых бытом». В поэзии Куралова – все приметы «сурового» времени: цинковый гроб, короткая стрижка солдата, «менты». Эти детали характеризуют не только Советское государство, но и Новую Россию, в которой, на первый взгляд, мало что изменилось.
Непроходимая свобода
Стоит, пуская пыль в глаза.
Течёт слеза из глаз народа.
Непроходимая свобода:
Всё можно, ничего нельзя.
Иосиф Куралов – истинный патриот своей страны. Только испытывает не гордость, а боль за Россию, в которой небеса подменяются скудоумной идеологией и философией верхушки социальной лестницы.
Нет той страны, в которой рождены
Ты сам, твои родители и дети.
А есть какой-то голый стыд и срам,
Многоканальная теледубина.
Базарный хам заполнил Божий храм,
А Родину заполнила чужбина...
Я из родной страны не уезжал,
Так почему вокруг страна чужая?
Время и пространство в творчестве поэта имеют свою особую эстетическую ценность. Он их мифологизирует, напряженно ищет и находит духовное и в Советской, и в Новой России.
И вижу я сквозь толщу эр:
На всех планетах людям снится
Бессмертный свет СССР.
* * *
В сердцах людей живёт-горит, не тая,
Один на всех неистребимый свет.
Он – Родина моя, он – Русь Святая.
Особая роль в книге отводится поэту, который всегда «глобально одинок», ни на кого не похож, «живёт вне всяческих систем». «Он во Вселенной безграничен. И вся Вселенная – он сам». Именно на поэта возлагается главная обязанность – произнести молитву о Руси, которая и завершает книгу Куралова, книгу жизни целого поколения, являясь её смысловым центром.
Когда Ты подвергаешь Русь грозе,
Моя молитва льется по слезе.
И ищет путь сквозь всю дневную тьму
Моя слеза к Престолу Твоему.
Чтобы в кристалле соли донести
Всего два слова: Господи! Прости!